Семья - Федорова Нина Николаевна - Страница 42
- Предыдущая
- 42/67
- Следующая
На ступеньках крыльца № 11 мисс Пинк вынула записную книжку и сверила адрес. Потом она позвонила. Кану, склонившемуся почтительно перед ее богатыми одеждами, она сказала кратко:
– Мисс Ирина Гордова.
Когда Ирина открыла дверь и пригласила мисс Пинк войти, та вошла осторожно, поздоровалась без поклона. Хозяйка пригласила ее сесть. Гостья долго глядела на стул, вызывая недоумение хозяйки. Дело в том, что мисс Пинк боялась грязи, всякой грязи и во всех ее смыслах. Этот стул был чист. Она села со вздохом облегчения. Другим приятным открытием был прекрасный английский язык Ирины. Мисс Пинк ненавидела недоразумения, а они случались, так как низшие классы Китая частенько не знают по-английски, сама же мисс Пинк говорила только на этом языке. Сев, она устремила на Ирину прямой, торжественный и суровый взгляд. Длилось молчание. Ирина никак не могла догадаться, кто была ее гостья, зачем она здесь и почему так сурова.
Наконец мисс Пинк глубоко вздохнула и промолвила медленно, отчеканивая каждый слог:
– Мисс Гордова, вы живете во грехе.
Не зная специфического смысла фразы и все же несколько обидясь на такое начало, Ирина ответила:
– Но мы все живем во грехе, не правда ли? Дрожь прошла по телу мисс Пинк.
– Мисс Гордова, вы живете во грехе. Вы губите душу. Я пришла спасти вас, вернуть на прямую дорогу.
Она говорила, уличая Ирину, и, открыв Библию, била Ирину текстами, как били камнями женщину в Евангелии за такой же грех.
Ирина наконец поняла. Гостья – миссионер, а она библейская блудница. Горькие чувства одно за другим потрясали ее сердце и душу. О, стыд! Так это ее социальное положение! Горячая кровь, как горячий душ, обливала ее всю внутри. Она почему-то подумала о семье, о Лиде. «Я должна оставить их». Она уже готова была плакать, упасть на колени, каяться. Но тут случайно ее взгляд упал на огромную ногу мисс Пинк, на великолепные полуботинки, – и вдруг чувства Ирины совершенно изменились. Она направила свой жар и свою горечь уже не на себя, а на персону гостьи. «Вся в коричневом! Подобрала цвет. Идя проповедовать, одевалась не наспех». И мысль о сытой, защищенной, комфортабельной жизни такой проповедницы наполнила Ирину жгучей ненавистью: «Такой, конечно, остается только спасать других». Она готовилась ядовито задать ей ряд вопросов: «Где были вы, когда я осиротела? Была голодной? Умирала от тифа? Искала работу? В вашей Библии вы найдете: «голодного накорми» и все такое». Между тем мисс Пинк швыряла свои камни и метила ловко. Ирина решила ее прервать.
– Во всем, во всем, мисс Пинк, вы совершенно правы. Благодарю вас. Мне, знаете, самой как-то и в голову не приходило. Я очень хочу, чтобы вы меня спасли. Пожалуйста. И момент подходящий. Мой временный муж покидает меня.
Мисс Пинк не имела воображения и не понимала юмора. Еще не была выдумана шутка, которая заставила бы ее засмеяться. Слова Ирины ее обрадовали. Она перелистнула Библию:
– Я прочитаю псалом.
– Минутку, – сказала Ирина, – минутку: готова вас слушать и даже пообещаю выучить Библию наизусть. Но сначала закончим со мной. Мой временный муж уезжает. Найдите мне приличную работу в приличном месте на приличное жалованье. Я стану тут же на колени и на Библии поклянусь, что у меня никогда не будет второго мужа. Идет?
Материализм грешников всегда оскорблял мисс Пинк. К сожалению, они все таковы: прежде всего хотят есть. Терпеливо она объяснила Ирине, что она спасает души, а не предлагает службы. Даже если бы и предлагала, то Ирина должна бы отказаться: порыв к небу зачтется, только если он бескорыстен.
Ирине вдруг стало противно и скучно. Чтобы положить конец унизительной сцене, она встала, сказав, что сердечно благодарит за визит и обещает подумать о каждом слове, сказанном мисс Пинк. Мисс Пинк тоже встала и ушла, неуверенная, подбита ли ее перепелка.
Оставшись одна, Ирина стояла посреди комнаты и смотрела вокруг. Какая бедность! Как все старо, жалко, бесцветно! О, убожество жизни! Но ведь она была счастлива этим, – пусть скудный – это был ее земной рай. Она не желала лучшего. Это были единственные счастливые дни ее жизни – но вот приходит мисс Пинк, и сердце отравлено. Внезапно, без всяких видимых признаков к этому, она горько и громко зарыдала. В отчаянии она билась головой об стенку и ломала руки.
– Куда мне деться? – кричала она, но слова были понятны ей одной. – Куда идти? Что делать?
Привлеченная звуком рыданий мадам Климова ринулась в ее комнату. Она была большая любительница сцен, обмороков, истерик – и у себя, и у других. Женщина плачет. По мнению Климовой, единственной причиной женских слез – прямо ли, косвенно ли – мог быть только мужчина. Мигом она смекнула, в чем было дело, и начала утешать Иру:
– Ангел мой, душка, что делать! Мужчины терпеть не могут жениться. Слезами у них не выплачешь.
Говоря это, она уже держала Ирину за плечи и поила водой.
– Забудьте, успокойтесь – и поболтаем. Знаю жизнь, могу дать совет.
Она благоволила Ирине, видя ее в слезах, и все же не могла удержаться от критики: «Нет, она – не аристократка. Те не так плачут: две-три слезинки, и на платочек. А эта ревет, как деревенская девка на похоронах».
– Не плачьте, душка, – продолжала она вслух. – Чего добьетесь этим? Выпадут ресницы – и только. Да и глаза от слез выцветают. А для женщины красота – единственный козырь. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Ну и пусть ваш солдат уходит! Другой солдат оценит вас лучше. Ах, дорогая, в любви опыт – все. Первая любовь поэтому всегда несчастна.
Она уложила Ирину на диван, укрыла чем-то, сняла ей туфли. Затем села около и продолжала:
– Есть хороший выход: уезжайте в Шанхай. Соберем на билет. Можно устроить лотерею. Этот город мал для настоящей карьеры. Но Шанхай! Нет лучшего города для интересной жизни. Чопорности никакой. Все спешат. Никто ничего ни о ком не знает. Скажете, что вы – графиня, не поверят; скажете, что рабыня, тоже не поверят. В обоих случаях примут одинаково. Хотите замуж? Нигде не женятся так наспех, без оглядки, как в Шанхае. Истекает отпуск, думать некогда, да и нечего: все равно никогда не узнаете, с кем вступили в брак. А мужчин! Военные, путешественники, журналисты. Все – на жалованье и никто ничего не делает. Ведь какое расписание дня: по ночам кутят, утром спят, после полудня – жарко, невозможно работать, в полдень – отдых, вечером – все уже закрыто. Ах, Шанхай! Знаете что, давайте и я с вами поеду! Две головы – лучше. А на худой конец, в Шанхае твердая такса: европеец платит своей душке от шестидесяти до ста долларов в месяц. Но не берите француза: подозрителен, ревнив, и все норовит не заплатить.
Ирина между тем думала: «Прогнать ее? Ударить?» – но она лежала без сил после своих рыданий.
– 'С другой стороны, -упивалась мадам Климова темой, – штатский француз хотя и хуже, чем военный, но иногда женится. Да, даже и на китаянке. Так уж вам-то можно надеяться.
Ирина бессильно думала: «Бросить бы ее на пол и топтать ногами!»
– Англичанин же сух непомерно. Обязательно заплатит, но других нежностей от него не жди. Просто не разговаривает. Американец и щедр, и весел, и любит приключения, но у них там в Штатах везде разные законы: то жениться совсем нельзя, то жениться можно, но ввезти жену в штат нельзя. Учтите хотя бы ваш собственный опыт.
От се голоса Ирина впадала как бы в забытье. Она слушала, уже не возмущаясь.
– С немцами прямо-таки что-то случилось. Были они веселые ребята. Теперь никак не хотят русскую в подруги, подозревают, что еврейка. Что касается японцев – никогда! У них нет понимания, да и иена их – смотрите – стоит низко. Вы скажете, я забыла итальянцев. Не забыла. Красавцы и поют, но ждите от них не денег в сумочку, а скорее кинжал в бок. Китайцы? Если и встретите баснословно богатого, и окончил он и Оксфорд и Харвард – бегите от него в сторону. Он сам еще ничего, европеец лет до сорока, а там опять китаец – и уж навеки. Но до этого вам не дожить! Только отпразднуете свадьбу и поселитесь в городском доме, как, по обычаю, надо навестить почтенных родителей в далекой деревне и еще поклониться могилам предков. Многие уехали, ни одна не вернулась. Климат, говорят. Умерла. А на деле? Отравлена почтенными родителями.
- Предыдущая
- 42/67
- Следующая
