Субъективный взгляд. Немецкая тетрадь. Испанская тетрадь. Английская тетрадь - Познер Владимир Владимирович - Страница 10

Я не специалист, но сами эти вопросы, как мне представляется, достойны обсуждения. Отмахиваться от них, причислять тех, кто задает их, к моральным уродам, как произошло в случае с Саррацином, как минимум ошибка, если не хуже: глупо. Явный политический откат вправо, приведший к власти Трампа в Америке, Орбана в Венгрии, Качиньского в Польше и причудливую смесь руководителей в Италии, случился не без причин. Как мне кажется, нежелание задаться вопросом: нет ли ошибок в практическом применении теории мультикультурализма, нет ли заблуждений по поводу возможного интегрирования любого национально-религиозного этноса среди другого, одна из них.

Ей на этой фотографии 76 лет. От нее веет силой. Разговаривая с ней, я пытался представить ее за 17 лет до нашей встречи – именно тогда, в 1995 году ей, берлинской журналистке, пришла в голову мысль создать в этом городе мемориал жертвам Холокоста.

Как с любой идеей, а с такой тем более, ее воплощение было трудным. Многие были против, и причин тоже было много. Помимо ожидаемых «идейных» противников, то есть тех, которым идея была противна по существу («Уже хватит этих мемориалов, Холокостом наелись досыта!»), были другие, гораздо менее предсказуемые, в частности, различные представители еврейской диаспоры.

А были и такие, кто был за, так сказать, в принципе, но… Например, канцлер ФРГ Гельмут Коль, который, как рассказывала мне госпожа Рош, сказал ей, что поддерживает ее предложение, но «сейчас не время говорить об этом публично», поскольку предстоят выборы, а вот после выборов… Зато основной противник Коля, Герхард Шредер, был против. Но жизнь причудлива: Рош удалось уговорить Коля не только публично поддержать идею создания мемориала, но и дать необходимые указания для ее запуска, и когда выборы выиграл Шредер, тому не оставалось ничего, как выступить в поддержку проекта. Как сказала мне Рош, «он вскочил в последний вагон уходящего поезда».

Мемориал, движущей силой которого она является, не предмет моих размышлений. Некоторым он нравится, некоторым – нет. Он состоит из бетонных плит – их более двух тысяч – гладких, серых, без надписей. Все они стоят, но можно бы сказать, что некоторые чуть ли не лежат, так они низки, но большая часть стоит, безмолвно стремясь в небо. Я провел не один час среди этих обелисков, глядя либо вдаль, либо ввысь, и чем дольше я ходил по этому бесконечному бетонному лесу, тем тяжелее становилось на душе, тем труднее было дышать и тем сильнее охватывало чувство одиночества и безнадежности. Но пишу я не о мемориале. Я пишу о том, какие мне пришли в голову мысли, когда я после пятилетнего перерыва вновь смотрел на эту фотографию Леи Рош.

Такие люди, как она, всегда являются для меня загадкой. Мемориал ее десятилетней борьбы не принес ей ничего – ни денег, ни славы. Правда, в Википедии можно найти упоминание, что она – автор идеи. Если хорошенько поискать. А так – ничего. Я абсолютно уверен: многие ее друзья уговаривали ее бросить это дело. Зачем нервничать, зачем делать себе врагов, к чему это все?! Уверен и в том, что ей досталось по полной, что она получила целый воз оскорблений от «смельчаков», пользующихся удобствами Интернета. Наверняка коллеги-журналисты уговаривали ее заняться чем-нибудь более «актуальным», в конце-то концов, мемориалов жертвам нацизма предостаточно, да и война кончилась пятьдесят лет тому назад.

Впустую.

Она своего добилась.

Почему-то вспомнил разговор с двадцатилетним сыном моих друзей. Мальчик умный, честный, остро реагирующий, как свойственно этому возрасту, на несправедливость и ложь. Он был среди тех, кто незадолго до президентских выборов принимал участие в демонстрации протеста в Москве. Его забрали, как и многих, он сутки отсидел в КПЗ, потом отпустили – это было его первое «нарушение», но оштрафовали, кажется, на пять тысяч рублей, которые уплатили его родители. Рассказывая мне об этом, он сказал, что в следующий раз оштрафуют тысяч на пятнадцать, а потом вообще дадут срок.

– Я не готов к этому, – сказал он, – но что-то надо делать, чтобы поменять ситуацию, а я не понимаю, что. Может, мне просто оставаться в Англии? (Он закончил там университет.)

Участвовать в демонстрациях, конечно, можно; помимо всего прочего, это дает адреналин и ощущение реального дела. Только подчас эти выходы на улицу напоминают мне грибоедовское «шумим, братец, шумим», потому что чаще всего участвующие в этом молодые люди – а именно они составляют большинство – не имеют ясного представления о цели. Главное, они – против. Но против чего? Ну, против Путина, против авторитарности его режима, против несменяемости власти. Взять, например, демонстрации, прошедшие под лозунгом «Он нам не царь». Это акция против чего? Против третьего срока Владимира Путина? Но за Путина проголосовало более 70 % избирателей, следовательно, это акция против подавляющего большинства, и она заранее обречена на неудачу. Если бы в Москве вышли пятьдесят тысяч человек, это говорило бы о серьезном неприятии нынешней власти, но при самом оптимистическом подсчете количества вышедших на улицу по всей стране все равно получается пшик. Впрочем, это не так важно: сегодня пшик, а завтра кто знает?

Выходить на улицу с протестом не только можно, но и нужно, если ты видишь в этом свой долг и если ты можешь ясно и четко объяснить себе, для чего ты выходишь. И еще: если ты отдаешь себе отчет в том, что представляешь собой ничтожное меньшинство и что, скорее всего, ты встретишь противодействие.

Так к чему тут рассказ о Лее Рош? А к тому, что можно добиться чрезвычайно значимых вещей, не выходя на улицу, не участвуя в публичных протестах. Можно, например, участвовать в муниципальных выборах и победить, а потом, будучи избранным, добиваться определенных целей. Другими словами, кроме героического – а порой псевдогероического – участия в публичных протестах есть другие, иные пути, которые порой оказываются куда более эффективными.

Не обязательно садиться в тюрьму, чтобы оставаться верным своим убеждениям.

Дитер Грауманн – президент Центрального совета евреев Германии. Я хотел выяснить, каково реальное положение с антисемитизмом в стране, повинной в гибели 6 миллионов евреев. Понятно, что официально все отлично, все под контролем, никаких публичных проявлений антисемитизма нет, а если вдруг что-то такое появляется, то применяются самые строгие (я бы даже сказал драконовские) меры пресечения. И все-таки…

Прежде чем продолжить, расскажу вам один, на мой взгляд, удивительно меткий анекдот. Как и почти все антисемитские анекдоты, он придуман, конечно же, евреями. Итак…

Прилетает в Берлин из Тель-Авива пожилой еврей. Ну, такой щупленький, неказистый, в очках. Выходит из аэровокзала «Тегель», таща тяжелый чемодан, подходит к первому такси (а их очень много, все «Мерседесы» цвета кофе с молоком) и спрашивает водителя:

– Скажите, пожалуйста, как вы относитесь к евреям?

Водитель несколько ошарашен неожиданным вопросом, но отвечает:

– Я? К евреям? Замечательно отношусь! Эйнштейн, Чарли Чаплин, Ньютон! Гениальный народ!

– Спасибо, – говорит еврей и подходит к следующему водителю: – Скажите, пожалуйста, как вы относитесь к евреям?

– Что же вы такое спрашиваете?! – удивляется водитель. – Моя жена еврейка!!

– Спасибо, – говорит еврей и идет дальше. Доходит до восьмого водителя и задает ему тот же вопрос. Водитель оглядывается, не следит ли кто за ним, и говорит: