"Фантастика 2023-155". Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Минаков Игорь Валерьевич - Страница 116

Когда-то давно этот кошель мне подарила влюбленная в меня кокотка по имени Илона. У нее были желтоватые глаза и удивительно криво растущие зубы. Ее внешность не вызывала у меня больших эмоций, но подарки тем не менее она дарила что надо. Поэтому я общался с ней довольно долго. На кошеле Илона вышила мой вензель, изящно свитые буквы Д и В – Дарт Вейньет.

«Ну что ж, – подумал я, – если я лишился средств к существованию, значит, мне ничего больше не остается, как взяться за старое». Не скрою, я бывал в ужаснейших ситуациях и весьма неприглядных местах, честность моя много раз подвергалась сомнению, и множество раз я подвергал ее сомнению сам. И все же всегда так неприятно вставать на этот путь – путь обмана и насилия. Оно несколько претит моему трепетному, отзывчивому сердцу. Подумать только, потомственный принц дома Вейньет вынужден добывать себе пропитание путем афер и грабежей».

– День добрый всем, господа, – снимая с головы пыльную шляпу, я вошел в первую же попавшуюся мне на пути таверну, – и, конечно, дамы!

Унылые лица пьяных «господ» и безыскусно намазанные лица «дам»… Впрочем, дамы всегда дамы, даже такие…

Унылые лица пьяных «господ» и безыскусно намазанные лица «дам» повернулись ко мне, послышался хриплый кашель, но ни единого слова приветствия в ответ я так и не услышал. Глаза их были пусты, как и души… Ладно, что с них возьмешь? Я всегда говорил: «Если врожденной культуры нет – прививать ее бесполезно. Это может затянуться на века». А откуда, спрашивается, взяться культуре в Стерпоре? Происхождение этого дикого, донельзя простого народца давно у всех на слуху. Когда мой покойный папаша основал здесь Академию наук, один из местных ученых выдвинул теорию, проливающую свет на культурные традиции жителей Стерпора. Оказывается, они произошли от обезьян. Как ему удается жить в Стерпоре, да еще и поддерживать свой авторитет, почему общественность до сих пор не заткнула ему рот, остается загадкой. Вообще говоря, странно даже, что ученый муж до сих пор цел. Нравы здесь царят такие, что за кружку светлого эля могут запросто выбить коренной зуб. Да что зуб, одному несчастному, выхлебавшему чужой эль, прямо у меня на глазах прищемили дверью детородный орган. Боже, как он кричал!

Если бы вы только знали, какую серьезную травму зрелище его страданий нанесло моему, только еще формирующемуся в те времена сознанию. Да уж, мой первый детский визит в Стерпор был весьма познавательным. Помнится, я в сопровождении королевской стражи шел по улице и наблюдал перебранку местных граждан, которые гортанно выкрикивали друг дружке грязные ругательства и оглушительно сморкались, зажимая одну из ноздрей. Меня прошиб холодный пот. «Неужели, – думал юный я, – и это есть народ, которым управляет папа?» Да, это был его народ. Народ короля Бенедикта, народ великой державы Белирии…

Дамы мною всегда интересовались, а потому, как только я присел за свободный столик, две из них почти подбежали – вот какое желание немедленно пообщаться я у них вызвал! Они придвинули стулья и, лукаво поглядывая на меня, устроились напротив. Одет я был весьма и весьма представительно. Короткие светлые штаны из мягкого холста – такого в Стерпоре не найдешь, рубашка свободного покроя с рукавами из темной замши – мне шили ее на заказ в Танжере, высокие кожаные сапоги и пурпурный плащ, на застежке которого поблескивал фальшивый самоцвет. Но попробуй догадайся, что он фальшивый! Самоцвет совсем как настоящий. В особенно тяжелые времена я пару раз даже закладывал его под видом настоящего – и выручал неплохие деньги. Потом камень ко мне возвращался, но деньги я уже успевал потратить. Дополняла картину широкополая шляпа. Она конечно, запылилась, но была еще охо-хо-хо как ничего! Бедняжки, должно быть, не знали, что одеяние не всегда соответствует благосостоянию, и любой бедолага в лохмотьях может быть богаче принца, особенно если он только что срезал у этого принца тугой кошелек.

О темные боги, поймать бы этого гадкого вора, который заставил меня вернуться на скользкий путь, насадить на вертел и медленно поджаривать под его громкие, исполненные неудовольствия крики…

– День добрый, – радушно сказал я.

Приветствия всегда были моей слабостью, за день я мог поздороваться с одним и тем же человеком десяток раз и совершенно не устать от этого. Мне кажется, приветствия сближают, примиряют людей, ты становишься ближе им, а они тебе. Когда ты их поприветствовал, они словно становятся на твою сторону. А сторонники в моем нынешнем положении были мне нужны до чрезвычайности. Они должны помочь осуществлению моих честолюбивых замыслов, а я, в свою очередь, помог бы им…

К столику медленно приблизился унылый хозяин с отвислыми ушами и вывернутой нижней губой. Ногами он шевелил очень нерасторопно. Возможно, в юности его поразило какое-нибудь жуткое заболевание из числа неизлечимых и навсегда изувечило беднягу. Впрочем, в болезнях я был не слишком сведущ, а нашего домашнего доктора заколол еще в возрасте шестнадцати лет, потому что противный старикашка вечно доставал меня криками: «Боже мой, Дарт, ты не вымыл руки перед едой..» Мой не в меру суровый отец, странное дело, разделял его нездоровые взгляды на гигиену, но, когда с доктором случилось несчастье, бранился недолго, а потом взял другого. Тот, узнав, что произошло с его предшественником, никогда не просил меня мыть руки и умываться ледяной водой по утрам, был со мной как никто любезен и даже заслужил мое искреннее расположение… К тому же новый доктор был весьма охоч до азартных игр, так что свое незначительное жалованье он всегда проигрывал мне а потом ходил за мной по пятам и канючил: «Дарт, ссуди старику еще один медячок…» И я ссужал, потому что у меня, как я уже говорил, отзывчивое сердце: должен же он был на что-то покупать светлый эль и наркотическую травку дурилку, которую, посмеиваясь, покуривал за амбаром. Эх, что и говорить, новый доктор был замечательный человек. Жаль, что потом он чрезмерно увлекся дурилкой, принял моего отца – короля Бенедикта за меня и завел свою обычную песню: «Ссуди старику медячок! Ну ссуди!» Бенедикт приказал ссудить лекарю из королевской казны двести плетей, которые тот не сдюжил, долго болел и с наступлением осени помер. Воспоминания навели меня на грустные мысли, и я тяжело вздохнул…

Как оказалось позже, хозяин таверны был подвержен заболеванию несколько иного рода: его жена появилась спустя мгновение, изо всех сил рванула его за уши, а потом принялась самым жесточайшим образом дергать его за нижнюю губу. Складывалось ощущение, что она играет на ней, словно губа была музыкальным инструментом. Мотив до меня не долетал, несмотря на то что я сидел совсем рядом, однако факт оставался фактом: женщина беспощадно помыкала мужем и активно использовала его не по назначению. Мой шикарный наряд и ввел ее в опасное заблуждение.

– Ах ты придурок! – заорала она. – Погляди только, этот господин вынужден дожидаться тебя целых полчаса, дубина!… Что вам угодно? – Ко мне она обернулась, волшебным образом переменившись, и даже голос у нее стал медовым.

– Яичницу с беконом, мяса, эля и хлеба, да побыстрее, я проголодался с дороги!

Я всегда говорил – наглость берет города. Так, похоже, здесь никто не собирался просить плату вперед. Мой честный и представительный вид всегда меня выручал… Помнится, раз в окрестностях Кадрата две бедные привлекательные девушки приняли меня за наследника местного престола. Я быстро договорился с ними, что подарю каждой по наследнику, который когда-нибудь сможет претендовать на трон Кадрата…

Жена хозяина таверны убежала выполнять заказ, а муж ее еще чуть-чуть потоптался на месте, шмыгая носом, а потом отправился восвояси.

– А нам эля, дорогой? – протянула одна из дам, в ушах у которой болтались круглые железные серьги. Я насмешливо поглядел на нее:

– Ты уверена, что в этом есть какая-нибудь необходимость?

– А то смотри, – она погрозила мне пальцем, – наш папочка итак уже к тебе приглядывается.

Я обернулся и в полумраке скудного освещения увидел одинокую фигуру за грязным массивным столом. Фигура сливалась со столом, толстые волосатые руки неподвижно лежали на полированной глиняными кружками поверхности. Обращали на себя внимание квадратная челюсть и поросячьи глазки. Они не мигая рассматривали меня. Сняв шляпу, я помахал ею: