За грехи отцов - Блейк Анна - Страница 20

Грин кивнул. Здание было красивым. Немного напоминало дом, где ее нашли. Тот же мрамор, огромные колонны. Натертые полы, по которым бегали тысячи ног. Здесь танцевали. В гостиной, где ее сожгли, тоже когда-то танцевали. Устраивали настоящие балы. Это место было ее достойно.

Грин остановился так резко, что стажер чуть не влетел ему в спину.

– Что? – запинаясь, спросил он. – Что случилось?

– Дом не место убийства, это нам известно. Но он выбран не случайно.

– П-почему?.. – Голос у стажера сел.

Но детектив не мог сейчас отслеживать реакции впечатлительного юнца. Смешно, в ключе того, что сам Грин был старше его всего на несколько лет.

Аксель достал телефон и набрал номер Марка. Тот ответил сразу, будто держал трубку в руках.

– Ты занят? – спросил Грин.

– Да, мы с Коллинс в музыкальной школе.

– Уделишь мне минуту?

– Извините, – прикрыв ладонью телефон, куда-то в сторону сказал Карлин. Аксель услышал шаги, через мгновение все стихло. – Да, слушаю тебя.

– Дом выбран не случайно, – тихо и быстро заговорил детектив. – Если ты зайдешь в балетную школу, то обратишь внимание на то, что здесь точно такая же архитектура. Колонны, мрамор. Резные лестницы, перила. Балетная школа раза в три больше, она располагается в старой усадьбе. Выбранный убийцей дом – мини-копия. Он отдавал ей честь.

– Черт возьми.

– Это значит, что убили в другом месте. – Детектив бросил быстрый взгляд на стажера, решая, стоит ли делиться с ним мыслями. Сомнения пересилили, и он сделал знак Тиму, чтобы тот шел в сторону класса. – Он убил ради нее и для нее. Все вокруг нее. И он откуда-то узнал про отчима и насилие…

– Аксель, мы это пока не доказали. Мы даже не уверены, что священник – это учитель.

– Я уверен в этом. Все складывается.

Карлин вздохнул.

– Найди дневники, – сказал он. – Это станет подтверждением.

– А еще она посещала психотерапевта. Ребята Тресса пытаются найти этого специалиста.

– Значит, у нас есть план. Я могу пойти работать?

Аксель отключился, не ответив. Его мучило ощущение, что он что-то упускает. Мерзкое ощущение, сопровождавшее каждое расследование, даже самое захудалое. Как бы глубоко ты ни погружался в процесс, как бы внимателен ни был, иногда надо подняться над всеми уликами и посмотреть на картину сверху. Черт побери. Ему не хватало крючка. Прошло два дня.

Всего два дня.

Целых два дня.

Собрав волосы в хвост, детектив выключил ненавистный телефон, спрятал его во внутренний карман куртки и пошел за стажером, который стоял у входа в кабинет директора, как провинившийся школьник. Он, кажется, даже ссутулился.

– Что, не любишь учебные заведения? – беззлобно спросил Грин, поравнявшись со стажером.

– Не люблю кабинеты директоров.

С этими словами Дженкинс поднял руку, постучал в дверь и, дождавшись разрешения, вошел.

Как и следовало ожидать, директором высшей школы или академии балета и, судя по всему, всех ее уровней, являлась балерина. Грин мельком видел интервью с ней. Она окончила академию Вахтангова в Петербурге. Ей прочили блестящую карьеру на российской и мировой балетной сцене, но Мирел Морулис выбрала другой путь. Она вернулась в Треверберг. Сначала основала балетный класс, а потом влилась в педагогический состав местной школы балета.

Женщина подняла на гостей глаза. Волосы тщательно собраны в пучок, шея длинная. Осанка великолепная. Ей было далеко за шестьдесят, но от нее веяло таким магнетизмом, что на мгновение Грин потерял дар речи. Дженкинс, вероятно, тоже. Он остановился около двери и не стал проходить в кабинет.

– Полиция, – констатировала Морулис. – Не могу сказать, что рада видеть вас и вашего сотрудника, детектив Грин. Вы никогда не приходите, чтобы сказать что-то хорошее.

– Однажды Господь смилостивился, и я получил возможность сказать матери, что ее ребенок жив, – осторожно проговорил Грин. – Но, к сожалению, не в этот раз. Мы нашли тело одной из ваших учениц, Лоран Лоурден. Меня назначили руководителем следствия. Дженкинс наш стажер, он студент полицейской академии, криминалист. И нам нужна ваша помощь.

– Располагайтесь, офицеры, – без улыбки сказала директор. Шаль изящно соскользнула с ее плеча, задержавшись на сгибе локтя. – Честно говоря, когда мне позвонили, я подумала, что речь пойдет о другой девочке.

– Были и другие? – спросил Тим, за что получил строгий взгляд от Грина.

– Это балет, молодой человек. Здесь всякое бывает. Но это к делу не относится. Что вы хотите знать о Лоран?

– Мне нужен ключ от ее шкафчика в раздевалке, – сказал Грин. – Дженкинс, поговорите с подругами Лоран. А мы с директором пройдемся по школе.

Стажер вскочил, судя по всему, обрадованный возможностью уйти из кабинета.

– Могу идти?

– Да.

Директор проводила его прохладным взглядом золотисто-карих глаз. Когда за ним закрылась дверь, она посмотрела на Грина. Выражение ее лица изменилось, будто она сняла одну из масок. В линии плеч появился легкий намек на усталую сутулость.

– У Лоран не было подруг. Балерины редко дружат. Они могут заниматься вместе, вместе отдыхать, даже спать друг с другом. Но они не дружат. Мы готовили Лоран к выпускному спектаклю. Она должна была танцевать главную партию. Эта информация просочилась в ряды учеников. Вы думаете, ее поэтому могли убить?

Грин покачал головой.

– Нет. Не думаю. Обстоятельства убийства наталкивают на совершенно другие мысли. Но спасибо. Обычно руководители подобных заведений скрывают все сложности до последнего и мешают расследованию.

– Мне нечего скрывать. Это балет. Стеклянная мука в пудре, битое стекло и гвозди в пуантах, подрезанные ленты, измазанная в масле пачка – это лишь маленький список того, с чем нам приходится сталкиваться. Балет жесток и прекрасен, как сама жизнь. Вы хотели посмотреть раздевалку. Зачем?

– Лоран вела дневник. Дома его нет. Я думаю, у нее здесь тайник.

Директор с пониманием кивнула и поднялась с места.

– Пойдемте. Балерины считают это место истинным домом. Они проводят здесь по десять-пятнадцать часов каждый день. У них один выходной в неделю. А выходным мы называем день, когда балетный класс идет три часа, а не шесть. Вполне возможно, что важные вещи, которые хочется сохранить, она принесла сюда.

– Давно вы знаете Лоран?

– С четырех лет, как и всех здесь. В три-четыре года девочку приводят в балетный класс. Большинство отсеиваются. Но те, кто доживает до десяти, поступают в училище, кто идет дальше вместе с нами, навсегда в моем сердце. Вы любите математику, детектив?

– Ну, допустим, – улыбнулся Аксель, поднимаясь со своего места и открывая дверь перед директрисой. Женщина благодарно кивнула и вышла из кабинета, ничуть не растеряв свою стать. Она была ниже на голову, несмотря на туфли на высоком каблуке. Наверное, она восхитительно смотрелась на сцене.

– Из ста девочек и мальчиков, кто переступает порог балетного класса в три-четыре года, до выпуска из училища доходит восемь. Из них только двое выпускаются из академии.

– Откуда тогда такая бешеная конкуренция?

– Балерина танцует десять лет. А примы может быть только две. Группы в училище обычно двадцать-тридцать человек. В высшей школе – пятнадцать. К нам приезжают учиться из других городов. У нас хорошая балетная школа. Есть преподаватели даже из Петербурга.

– Балет – это призвание?

Морулис остановилась и посмотрела ему в глаза.

– А служение в полиции?

– Это работа.

– Ой ли? Я вижу по вашим глазам, что вы выбрали эту профессию для себя не от безнадежности. Вы не отделяете себя как детектива от себя как мужчины и человека. Профессия детектива определяет вас, вы дышите ею. Разве справедливо называть ее просто работой?

Аксель не нашелся с ответом, и директриса тонко улыбнулась.

– Мы пришли, детектив. Вот раздевалка. Девочки, оставьте нас, пожалуйста, – кивнула она тараторящим балеринам, которые, судя по всему, вышли из душа. Аксель почувствовал, как несколько пар юных глаз впились в его лицо и тело, но даже не улыбнулся, все еще переваривая произнесенные Морулис слова. – Вот шкафчик Лоран. А вот ключи.