"Спецназ древней Руси". Компиляция. Книги 1-10" (СИ) - Карпенко Виктор Федорович - Страница 53

Бельский с пешцами о катастрофе, постигшей пушкарский наряд, не подозревал, прошёл в числе первого каравана судов и высадился в виду Казани. Бездействовал у Гостиного острова 20 дней, поджидая прибытия конницы. Сторонники промосковской партии изнутри подожгли деревянные стены города. Снаружи они были обмазаны местами глиной от поджогов, где глины не было, горожане каждую ночь поливали стены водой. Изнутри же брёвна были сухие и вспыхнули сразу, пламя поднималось выше стены. У казанцев близко к стене водоёмов или рек не было, и потушить стену не представлялось возможным.

Уже воеводы пеших полков строили планы, как после пожара прорваться в город через прореху, но Бельский медлил. Даже в последующие дни он не предпринял попыток воспрепятствовать татарам восстановить стену. Казанцы же, невзирая на отсутствие хана Саип-Гирея, надежду отбиться не теряли. Из ворот города ежедневно выносились отряды всадников, нападали на русские войска. У войска русского ощущалась нехватка пороха, провизии. Остро не хватало пушек. Армия ежедневно несла потери, пусть и малые, от набегов татарской конницы. Воеводы полков открыто упрекали Бельского в бездействии. Но Бельский отдал приказ перейти армии на другое место, и 28 июля армия перешла к реке Казанке, но и здесь бездействовала до 15 августа, когда прибыла конница Хабар-Симского. Только тогда Бельский решил осадить город. Вылазки татарской конницы после прибытия Симского прекратились. Вокруг города, у всех его ворот, располагались и пешцы, и конница, а также немногочисленные пушки. Начался обстрел. Первыми же выстрелами пушкарей Палицкого был убит единственный в Казани бомбардир. Более никто из татар не знал, как пользоваться несколькими трофейными захваченными под Владимиром пушками. Казанцы стали держать совет, в городе оставалось значительное количество мурз и других знатных людей, муфтиев.

Фёдор со стрельцами стоял, спрятавшись за турами. Периодически казанцы постреливали со стены из луков, являя воинственный нрав. В один из дней лучников появилось много, десятка два. Фёдору это надоело. Доколе татары не будут получать ответ?

– Зажечь фитили! Целься! Пли!

Залп полутора сотен пищалей был мощным. От испуга в воздух взмыли птицы. Но попадания были, Фёдор сам видел. Обстрелы русских лучниками со стен прекратились.

Через несколько дней к русским войскам вышли переговорщики от городской знати, просили мира. В город переговорщики вернулись в сопровождении воевод, которые взяли с казанцев присягу не сумятить Великому князю, а также приняли обязательство от мурз послать в Москву послов с челобитной.

Заключённое перемирие не принесло Москве никаких выгод. Василий Иванович запретил русским купцам вести торговлю на казанской ярмарке, образовав под Нижним Новгородом макарьевскую ярмарку, ставшую впоследствии самой крупной на Руси.

Потеряв тридцать тысяч воинов, в основном при крушении судовой рати каравана Палецкого, армия уходила через земли черемисов. Шли несколькими путями и за враждебность, проявленную на волжских перекатах, безжалостно жгли селения, уводили мужчин в плен. В селениях, особенно прибрежных луговых черемисов, были найдены пушки, пищали, сабли, поднятые черемисами с затонувших кораблей. Всё оружие аборигены собирались продать татарам. Почти половину пушек таким путём удалось вернуть.

Армия вернулась глубокой осенью, пробыв в походе больше полугода. Великий князь обставил возвращение войск торжественно, с колокольным звоном, чтобы видел народ – усмирена непокорная Казань. Вот только победы не было. Казань не была разрушена, знать осталась на своих местах, а войско сохранено за малыми потерями. При Василии Ивановиче были ещё походы на Казанское ханство, не принесшие успехов, но реально Казань была покорена сыном Василия, Иваном IV, спустя полвека.

Казань на время была усмирена, но Крым не давал покоя. К крымскому хану постоянно посылали послов, Василий Иванович толковал о союзе, но степняки стенали, что мало поминок (даров) присылается из Москвы. Сигизмунд присылал в Крым ежегодно дань в 7500 золотых монет и на такую же сумму тканей, однако хан крымский Саип-Гирей был недоволен, писал Сигизмунду: «Ты не хочешь со мной вечного мира, если бы хотел, то высылал 15 000 червонных монет, как прежде брату моему, Магмет-Гирею».

Василий денег посылать даром не хотел, не потакал жадности ханской, переменил учтиво формы обращения в грамотах. Вместо челобитья стал писать известное татарское выражение «много-много поклон». И с гонцами ханскими стали обращаться не так почтительно. Хан писал Великому князю: «Наши гонцы сказывают, что их по старому обычаю не чтишь, и ты бы их чтил. Кто господина захочет почтить, тот и собаке его кость бросит».

Фёдор, вернувшись домой, узнал, что у сына его появилась избранница, тоже из семьи купеческой, Варвара именем. Сын ждал возвращения отца из похода, чтобы заручиться благословением родительским. Да и пора бы, а то несолидно. У сына несколько лавок, на ноги твёрдо встал, а всё холост, когда его сверстники женаты, а у некоторых детишки появились. Фёдор, ни разу невесту не видевший, согласие дал. Сын его человек разумный и легкомысленного выбора не сделает. Заслали сватов, да, видно, молодые уже сговорились, а родители невесты не против. Пётр в делах торговых удачлив и разумен, а отец его – Фёдор, так и вовсе стрелецкий голова и боярский сын, родителям невесты лестно. Нечасто бывает, чтобы купцы имели в родстве дворянина, пусть и низкого чина.

Не откладывая в долгий ящик, молодые обвенчались, сыграли свадебку. Приданым Митрофан, отец Варвары, молодым избу подарил на Сретенке. Приданое щедрое, даже по московским меркам.

По весне полк начал пополняться новиками. А ещё Фёдору прислали товарища, как назывался тогда заместитель. Товарищ стрелецкого головы, боярский сын Онуфрий Колода, ранее служил в пушечном наряде. Видимо, в Разрядном приказе посчитали – пожилому Фёдору надо искать замену. Пока Фёдор ещё полон сил, Онуфрий войдёт в курс дела. А ещё сочли, что пушки и пищали – это почти одно и то же, порох, огненный бой, хотя тактика применения совсем разная. Фёдор разбил новиков на сотни, поставил сотниками и десятниками старослужащих из числа толковых и имевших боевой опыт. Фёдор справедливо считал, что командовать даже небольшой боевой единицей может лишь человек, сам побывавший в бою, не струсивший и действовавший правильно. Кроме того, его полк был на хорошем счету, ни разу не бежал из боя, не ослушался приказа воевод.

Да только Фёдор, не раз участвовавший в боевых походах, считал, что Великий князь воеводами не всегда ставит людей способных. Он хорошо помнил Даниила Щеню. А нынешние – что Дмитрий Жилка, брат Василия, что нерешительный и осторожный до трусости Бельский, Щене в подмётки не годятся. Великий князь возвышал людей, лично ему преданных, а не по способностям их ратным.

Товарища Фёдор усердно вводил в курс дела, показывал перестроения, тактику огненного боя. Зато у самого прибавилось свободного времени, которое он с удовольствием проводил в кругу семьи. Сожалел, что раньше не было времени, но он мужчина, воин и государство должен оборонять от недругов.

Летом, уже ближе к осени Фёдор стал дедом, у Петра родился сын, которого нарекли Даниилом. Уж как Фёдор рад был! После крещения закатил пир, пригласив родню и сослуживцев, милых сердцу.

А Великий князь был в печали, шли годы, а Соломония Сабурова, великая княгиня, была бесплодна, тщетно употребляя все снадобья, предписываемые знахарками. Беременности не было, исчезала любовь мужа. Василий задумывался. Неуж придётся престол завещать брату Юрию?

Однажды, проезжая на позолочённой колеснице, Великий князь увидел на дереве птичье гнездо, заплакал и сказал: «Птицы счастливее меня, у них есть дети!»

После жаловался боярам:

– Кто будет моим и государства наследником? Братья ли, которые не умеют править и своими уездами?

Бояре ответствовали:

– Государь! Неплодную смоковницу посекают, на её месте садят иную!