Срезанная ветвь (СИ) - Скоробогатов Андрей Валерьевич - Страница 58

— Пошли вниз, Даря. Отдай им добычу, — сказал отец. — Это банда холостяков. С ними лучше не спорить.

— Нет, нифига, — поддался я взыгравшему максимализму, а затем рявкнул на зверей. — Пошли прочь!

Им было хоть бы хны. Снова всполох, ещё слабее. На помощь пришёл отец, продемонстрировав то ли незнакомый мне ранее навык, то ли задействовав артефакт — перед глазами у двух стоящих рядом зверюг рванули яркие вспышки света, на короткое время их ослепившие.

Солдаты, спустившиеся по склону горы, продолжали посылать пули из укрытий — похоже, в совокупности со вспышкой света это подействовало, и один из леших поменьше хрипло заорал, отступив назад.

Вожак, самый крупный, меж тем решил действовать. Он в три прыжка обогнул костёр, оказавшись всего в паре метров от нас. Вцепился в голову единорога, потащил за собой. Я снова попробовал снова отогнать его пламенем, но это было ошибкой.

— Назад! — заорал отец.

Секунда — и челюсти щёлкнули в каких-то сантиметрах от моего лица.

Азарт и запал — как рукой сняло. Инстинкт самосохранения включается иногда слишком поздно, но лучше поздно, чем никогда. Я отступил на пару метров, скатился по сыроватой земле по склону горы.

Леший продолжал наступать. Пули били по нему, но не брали — кожа была со способностью, с «природным матрицированием». Такое чувство, что он играл со мной, или хотел приучить, умный и жестокий хищник.

А раз умный — может, с ним удастся договориться? Я вспомнил всё, чему учил отец в части разговора с драконами. Вся антарктическо-аустралийская «магическая» фауна, в общем-то, дальние родственники драконов. А значит что-то из «драконьего» языка могло помочь.

— Это не твоё, — твёрдо повторил я. — Это подарок дракону. Отдай это мне.

Зверь наклонил голову на бок, совсем по собачьи. А потом странно покачал головой, словно смеясь, высоко задрав свою могучую шею. А после описал головой полукруг, целясь сбить меня.

Я прыгнул в сторону, успел уклониться. Посмотрел на отца — он стоял в десятке метров сбоку, за валунами, за которыми крался второй, оставшийся целым после вспышки зверь.

— Па, осторожно! — крикнул я, но секунда, когда я отвлёкся, не прошла даром для противника.

Ударом головы он сбил меня с ног. Я пролетел метра три вбок и вниз по склону, в голове помутнело, я попытался встать, цепляясь за колючий кустарник, успел увидеть раскрытую пасть лешего прямо перед моей головой…

И услышал крик:

— Летит! Летит!

Быстрая тень закрыла небо, в глазах лешего на миг отразился испуг. Он начал поворачивать голову, кашлянул, и его потащило вверх.

На краю вершины горы сидел дракон. Белоснежный, в жёлто-бурых переливающихся пятнах, словно конь в яблоках. Он был значительно меньше тех, что я видел ранее, каким-то коренастым, даже полноватым и отдалённо напоминавшим крылатую черепаху. Но его прыти и ширины его пасти хватило, чтобы перекусить половину лешего, смяв его худые конечности, как ножки у креветки.

Я поднялся, отряхнулся. И поклонился своему крылатому спасителю.

Солдаты мигом испарились. Было немного страшно, сердце всё ещё билось полученного от адреналина. Но вид обедающего моим недавним врагом дракона показался неожиданно очень спокойным и одновременно торжественным.

«Думай, что говоришь! Поздоровайся!» — напомнил мне телепатический голос отца.

Не припомню, чтобы он когда-либо разговаривал со мной телепатически.

«Кто это?» — спросил я, поймав его взгляд.

«Феба, самая маленькая! Вторая по возрасту…»

— Здравствуй, Феба, — начал я, подкрепив разговор рукопожатием. — Я рад встречи с тобой.

Отец тоже что-то шептал, глядя на дракониху — я знал, что он с драконами общался телепатически, беззвучно, не подкрепляя устной речью.

В голове у меня звучал какая-то зубодробительная викинг-полька, которую слушая Амелия на той злосчастной яхте перед битвой. Видимо, это и есть мой мотив навыка? Слова, произнесённые также и мысленно, сами собой начинали звучать в голове по-другому. Дракониха не ответила, не прерывая паузу, но я заметил, что она взглянула на меня.

Не на отца.

— Я ученик. Я ещё плохо говорить на твоём языке, — сказал я, намеренно исковеркав слова.

У драконов есть чувство юмора, вспомнил я наставления. Очень странное, но во многом совпадающее с нашим.

— Дай поесть даме, — вслух сказал отец и направился вниз по склону. — Она сказала, что хочет поговорить с тобой. А я пойду к машине.

Мне пришлось ждать ещё минут пять, прежде чем дракониха прожевала тушу лешего, поковырялась когтями в зубах, расправила-сжала крылья, а затем повернулась ко мне.

«Здравствуй, новичок. Тебя зовут Эльдар?» — услышал я в голове.

В голове застучало: «думай, что говоришь, думай, что говоришь!»

— Да, именно так. Ты спасла наши жизни, великолепная Феба. Тебе понравилось наше угощение?

«Их два. Пока я попробовала только одно, которое вы явно не планировали мне дать. Пока не буду тебе отвечать, вдруг ты меня разочаруешь».

Она кокетничает! Она шутит!

Думай, что говоришь. Думай, что говоришь.

— Я очень благодарен, и готов рассказать о всём, чего ты пожелаешь.

«Но на самом деле ты хочешь задавать вопросы?»

— Да, у меня есть вопрос к вашему высокомудрому обществу, который очень волнует меня. И не только меня.

«Некоторые драконы намного глупее людей. Обычно мы не отвечаем на вопросы, чтобы не показаться глупыми. Но ты можешь задать, грубиян Эльдар».

— Просто меня интересует девочка, Анука Анканатун — где она? И что происходит со звёздами на небе?

Я кое-как повторил вопрос, сопроводив нужными образами.

«Я не понимаю тебя, твой разум полон хаоса».

Феба вздёрнула головой, не то обиженно, не то как будто нахмурившись. Я быстро дал заднюю.

— Прости меня. Я забыл, что этикет требует, чтобы ты первая задала вопрос.

Вопрос она обдумывала недолго. Я начинал замечать отдалённое сходство в движениях и невербальном языке, когда она говорила со мной мысленно. Видимо, что-то общее и универсальное в речи есть у всех разумных существ.

«Я никогда не общалась с таким молодым. Твой разум стар, но твой организм полон гормонов, а в мыслях твоих сожаления и женские особи противоположного пола. Ты сейчас думаешь о продолжении рода? Хочешь этого?»

Пока я обдумывал ответ, ассоциации повели меня в сторону приятных и греющих душу воспоминаний двухнедельной давности, но я сумел это подавить.

Хотя, может, и зря? Может, дракониха не прочь была подсмотреть что-то из моих воспоминаний?

— Не совсем этого, по правде говоря. Нечто очень близкое, но не совсем. В период разлуки это ощущается куда сильнее.

«Я увидела образ прекрасной человеческой женщины. Каково это — быть человеком и участвовать в продолжении рода с такой особой?»

— Это приятно, — признался я. — Человеческая биология подчинена поиску удовольствий, и инстинкт размножения — один из самых главных и мощных. А физическая любовь — одна из высших форм выражения любви.

«Но в последние десятилетия люди, подобные тебе, стали плодиться куда меньше, чем ранее. Стало больше других удовольствий? Все эти маленькие коробочки с воспоминаниями в форме сложных чисел, которые вы носите с собой?»

Я наконец-то осмелел, подошёл к костру, где были сложены вещи, достал фляжку, присел на камень и жадно выпил воды, параллельно выкатив длинный монолог.

— Это очень сложный вопрос, Феба. Люди перестают плодиться либо потому, что ресурсов слишком мало, либо потому, что их слишком много, и жить стало слишком комфмортно. Компьютеризация и развитая сфера услуг, множество развлечений, конечно, очень сильно повлияли. А ещё повлияла мания строить карьеру и стиль жизни высших сословий. Когда мы были древолазными приматами, у нас была стратегия по бесконечному увеличению популяции, при этом была большая детская смертность. Дети и их число были важным ресурсом производства, а потом стали быть чем-то большим. Их рождение стали планировать, это стало слишком ответственным, и многие боятся ответственности, предпочитая заниматься любовью ради удовольствия.