Слепая физиология. Удивительная книга про зрение и слух - Барри Сьюзен - Страница 17

Наша способность составлять из отдельных частей целое нигде так не очевидна, как в нашем умении узнавать лица. Большинство из нас узнают сотни разных лиц, даже если мы не видели их долгие годы. Это умение – один из самых впечатляющих зрительных навыков человека. До операции Лиам не мог разобрать черты лиц окружающих его людей – но теперь, когда его зрение улучшилось, сможет ли он узнать человека лишь по лицу?

Глава 4. Лица

Художник Возрождения Джузеппе Арчимбольдо составлял из овощей и других растительных элементов поразительные портреты людей, и, хотя его более традиционные религиозные работы были забыты, эти овощные портреты все еще популярны. Но для нас важно не только то, что их интересно рассматривать: они могут многое рассказать о наших собственных навыках распознавания лиц. На работе Арчимбольдо, приведенной на Рисунке 4.1, мы видим голову с длинным носом и круглыми щеками. Если перевернуть картинку, лицо исчезнет: вместо него мы увидим миску овощей. На правильно повернутом изображении черты лица не прорисованы, а составлены из овощей: нос – это морковка, а щеки – это луковицы, однако мы моментально видим в этом изображении портрет. Мы не заостряем внимание на отдельных овощах, но составляем из них человеческое лицо; если же перевернуть изображение, то увидеть на нем лицо – любое лицо, не обязательно овощной вариант Арчимбольдо – намного сложнее, поскольку составляющие его элементы расположены неправильно^[88].

РИСУНОК 4.1. Джузеппе Арчимбольдо, «Садовник»

Художник Чак Клоуз в своих знаменитых портретах экспериментировал с похожей идеей. Он фотографировал модель, рисовал на фотографии и на холсте сетки, а дальше поочередно заполнял каждую клетку в сетке холста. Поразительно, что все клетки были заполнены узором, который не имел никакого отношения к лицу модели – но распределение света и тени на холсте соответствовало освещению лица модели на фотографии. Вблизи вы можете увидеть на полотне абстрактный рисунок, составленный из маленьких цветных квадратов, но если смотреть издалека, то эти квадраты образуют гигантское лицо. Если встать в паре метров от картины и затем подойди к ней, вы заметите этот слом восприятия – от целостного лица до абстракции, составленной из множества отдельных квадратов^[89].

РИСУНОК 4.2. Чак Клоуз, «Автопортрет», 2007.

Картины Арчимбольдо и Клоуза показывают нам, что мы воспринимаем лица как единое целое, а не посредством изучения отдельных деталей. Это логично, поскольку лица людей постоянно меняются: мы узнаем человека даже когда он улыбается, хмурится, делает новую стрижку, отращивает или сбривает бороду, перекрашивает волосы, снимает или надевает очки и так далее. Мы даже можем узнать человека, которого не видели долгие годы, – даже если мы знали его ребенком, а теперь он вырос. Недавно меня пригласили на вечеринку к беременной подруге, и все мы должны были принести фотографии себя во младенчестве. Многие из нас родились в 1950-х годах, поэтому наши фотографии были маленькими черно-белыми карточками, и лица на них были не больше монетки. Фотографии разместили на большой доске, и мы должны были угадать, где кто изображен. Одну свою подругу я зову женщиной с двумя мозгами, поскольку она обладает поразительной способностью с полувзгляда узнавать лица людей, которых она не видела годами (равно как и помнить все детали биографии этих людей). На той вечеринке она моментально опознала всех людей на фотографиях. С учетом того, что наши лица значительно изменились за шестьдесят с лишним лет, для решения этой задачи она должна была воспринимать лица в целом.

Как и многие другие люди, которые обрели зрение во взрослом возрасте, Лиам сосредотачивался на деталях и с трудом составлял из них значимые объекты, и из-за этого ему было сложно читать лица. Более того: человеческие лица поначалу не показались ему ни красивыми, ни вдохновляющими. Сразу же после первой операции Лиам почувствовал отвращение, когда увидел шевеление губ матери во время речи. До установки интраокулярных линз Лиам не мог разобрать черты лиц собеседников: их нос и рот всегда были размыты в неясное пятно. Он, конечно, знал, что его губы шевелились, когда он говорил, но он пришел в шок, увидев губы и язык других людей в деталях.

Поскольку Лиам не мог воспринимать лицо как единое целое, он не узнавал одного и того же человека в разное время: во время речи или выражения каких-либо эмоций их лица совершенно менялись. Это затруднение напоминает мне замечания Чака Клоуза, который писал портреты несмотря на лицевую агнозию (прозопагнозию) – а, может быть, и благодаря ей. Клоуз не узнает лица. Как он сказал на Всемирном фестивале науки в 2010 году, «В реальности, если вы слегка наклоните голову, я увижу перед собой новое, совершенно незнакомое лицо»^[90]. То же самое испытывала и Шейла Хоккен, у которой в детстве было очень плохое зрение и которая ослепла к взрослому возрасту, а затем в результате операции снова начала видеть. В своих воспоминаниях под названием «Эмма и я» она писала: «У каждого человека не одно лицо: у него сотни лиц»^[91]. Чаще всего, когда мы смотрим на чье-то лицо и видим его в динамике, мы воспринимаем не одни только выражения, но и самого человека за ними. С другой стороны, и Чак Клоуз, и Шейла Хоккен с каждым движением мимических мышц собеседника видят перед собой совершенно новое лицо. Малейшее изменение – и перед ними возникает абсолютно новая картинка. Проблемы с узнаванием людей и распознаванием выражений лиц очень часто встречаются среди людей, которые в течение долгого времени были слепыми, но во взрослом возрасте обрели зрение^[92]. Даже если человек был слепым от рождения из-за катаракты, но обрел зрение в течение первого года жизни, он все равно испытывает некоторые трудности с узнаванием лиц^[93].

Новорожденные уже на девятой минуте жизни предпочитают смотреть на лица людей, а не какие-либо другие объекты^[94]. Этот поразительный факт был открыт в результате эксперимента, в ходе которого в поле зрения новорожденного вводили три разные картинки. Когда перед младенцем водили картинкой, представляющей человеческое лицо (овал в качестве головы и черточки на месте глаз, носа и рта), ребенок поворачивал голову и глаза и следил за этим рисунком – но, если фигуры были перемешаны так, что они больше не походили на лицо, ребенок следил за картинкой намного менее активно. Мы не рождаемся со способностью узнавать предметы домашнего обихода или природные объекты, но, похоже, у нас есть врожденные базовые навыки узнавания лиц.

Более того, уже через двое суток после рождения дети предпочитают смотреть на лицо матери, а не какой-либо другой женщины^[95]. Возможно, в первые два дня жизни они соотносят лицо матери и ее голос, который они слышали еще в утробе. Дети сталкиваются с самыми разными предметами в зависимости от того, где они живут, но все они для выживания должны взаимодействовать с другими людьми. Следовательно, вполне логично, что младенцы предпочитают смотреть на лица людей – в особенности на лицо человека, который заботится о них больше всего.

Когда мы смотрим на лица, в нашем мозге особенно активна веретенообразная извилина^[96]. Интересно, что та же область активизируется, когда профессиональные шахматисты смотрят на доску^[97]. Почему важная для распознавания лиц область активизируется и у профессиональных шахматистов во время игры? Чтобы узнать лицо, нам нужно не просто увидеть глаза, нос и рот, но мы должны проанализировать их пространственную конфигурацию; для победы в шахматах точно так же нужно понимание пространственного расположения фигур на доске. Веретенообразная извилина отлично распознает общие пространственные структуры и закономерности. Скорее всего, дети или уже рождаются с подходящими для этой задачи нейронными контурами, или же формируют их сразу после рождения, и эти нейроны впоследствии тренируются благодаря тому, что младенец предпочитает смотреть на лица людей: эти два фактора превращают веретенообразную извилину в зону распознавания лиц. Эта роль окончательно закрепляется нашим жизненным опытом и важностью распознавания лиц в повседневной жизни. Профессиональный шахматист может применить нейронные контуры обработки пространственной конфигурации объектов, заложенные в веретенообразную извилину, для анализа шахматной позиции^[98].