Все, что шевелится - Федотов Сергей - Страница 42

• Предыдущая
• 42/91
• Следующая

– Под камни не сеют. Их даже не пашут, а с поля вон выбрасывают. Как и тебя сбросят старожилы с поэтического трона.

– Тоже мне Белинский нашлась! – вконец обиделся домовой. – Критику навела, гробовая красавица, словно умеет отличить ассонанс от аллитерации! Пойми, моя аллегория означает: сей камень…

– А уж камни сеять и вовсе бесплодное дело!

– Ты ещё будешь меня высокой поэзии учить! – вякнул Сенька.

– Да музы запросто со мной живут:

Две придут сами, третью силой приведут!

Коль не желают мирным ходом,

То доставляются приводом.

– И всё равно сколько ни сильничай, – гнула своё старая, – а мастером тебе не стать, так и помрёшь на подхвате… Под камнем сим!

С этими словами она рухнула в свою домовину и громогласно захрапела, что означало конец спору. Последнее слово осталось за ней. Сенька подлетел к ящику, вопя, что он – пиит первейший, но упокойница, не говоря худого слова, надвинула на себя сосновую крышку, и края её стали ритмично лязгать после каждого вдоха-выдоха. Тогда домовой бросился к свидетелю критически-поэтического диспута, чтобы хотя ему доказать своё превосходство:

– Она ж, гнила звезда… – но замолчал, заметив, что и свидетель храпит. Тише, но зато с присвистом.

Сенька вернулся к печке и закрыл вьюшку. Не то затем, чтобы сохранить тепло, не то решил уснуть в угаре разочарования. Он поднял ухват, упёр череном в пол, взгромоздился между воздетыми в потолок рогами и тоже заснул. Во сне ему приснилось, будто у него выросли длинные бакенбарды, отчего поэтическая сила возросла ровно в несколько раз и слова полились из его уст быстро, как при поносе. Но тут будто бы явился фершал Кос и насильно накормил ужасно укрепительной травой крутосёром. Музы якобы сразу же покинули страдающего поэтическим запором автора, и он грустно побрёл по дороге, с превеликим трудом слагая: «Пык-мык, вжик-вжик, я ни баба, ни мужик…» А сверху летели и летели вредные чернобокие вороны, критикуя его с высоты своего полёта потоками гуано. «Кыш! Кар-рамба!» – каркнул на злопыхателей бедный пиит, выдирая из бакенбардов летучее дерьмо, но птицы продолжали пикировать, не обращая на словесный отлуп ни малейшего внимания.

Сотон проснулся от грохота, не понимая, кому именно приснился сон про ворон – ему самому или домовому. Раскрыл глаза и разобрался в причине шума: это Виш впотьмах запнулся о бадью с водой и половину выплеснул на пол.

– Понаставили тут! – в сердцах выругался он и дёрнул черен ухвата так, что задремавший наверху домовой комом пролетел через комнату и плюхнулся в противоположный угол.

– Вздуй огонь, – посоветовал бородатый старожил и чем-то забренчал.

– Сейчас, Кос, – откликнулся Сенька, высекая огонь из кулака.

– Да не у меня лампа, у Сима.

Домовой сменил направление полёта и направился к третьему старожилу, волосатому и в кепке со звездой. Лампа под прозрачным колпаком осветила комнату. Вода, пена, берёзовые листья и стружка, устилающие пол, уюта не создавали.

– Грязь-то поразвели-и! – удивился Сим.

– Баньку гостю Сотону устроили, – пояснил Сенька.

– Убрать! – приказал Кос.

Хан испугался, что его сейчас выбросят вон, но домовой кинулся выносить бадью, а бабка, выйдя из домовины, взяла в руки голик и принялась подметать пол. Затем намотала тряпку на рога ухвата и стала яростно драить половицы.

– А как наш гость? – спросил Сим.

Виш взял у него лампу и подошёл к Сотону. Внимательно оглядел его, понюхал и сказал:

– Годится! – Видно, остался доволен осмотром. – А то вонял, как сто козлов.

Семёновна покончила с полами и собрала в охапку меховые одёжки гостя. Не одеваясь, покинула избу.

– Куда это она? – поинтересовался Сим.

– Я её отослал снести меха на санобработку, – сказал Кос. – Теперь осмотрю пациента на предмет инфекций.

Приложил ухо к спине гостя:

– Дышит. – Послушал грудь: – И сердце бьётся. Ставлю диагноз: жив. Эй, Сотон, открой рот.

Хан раскрыл пасть. Кос посветил внутрь, потом быстро, пока тот не успел её захлопнуть, ополовинил количество зубов. Сотон только крякнул.

– Как же я теперь есть буду? – спросил он.

– Три дня не кушать, как врач советую, – заявил Кос.

– А потом?

– Потом я тебе железные зубы скую, – пообещал Сим. – Лучше новых будут.

Железные зубы Сотону понравились, хотя ничего подобного он в жизни не видел, а про железо услышал вообще впервые.

– А мы поедим, – сказал Виш и выставил на стол котёл с круглыми, исходящими паром плодами.

Кос раскрыл сундучок и выложил каравай хлеба и копчёную рыбу – ленков и хариусов. Старожилы уставились на кузнеца, который молча таращился на товарищей.

– Ну? – спросили его.

– Гну, – ответил Сим.

Компания разочарованно вздохнула, а кузнец подмигнул гостю и достал из-за пазухи прозрачный кувшин с высоким узким горлышком. Стукнул днищем о стол и ловко выдернул пробку. Прочие выдохнули с большим облегчением. Зубодёр пощёлкал запорами сундучка и выкатил тёмно-зелёный шар размером с четыре кулака, Виш выхватил нож и разрубил его на четыре части. Изнутри шар оказался нежно-красным и мокрым, как растаявшее мясо. Домовой приволок четыре миски и прозрачные гранёные чашки. Сим пожал ему лапу и торжественно вручил пробку от кувшина. Сенька понюхал её и блаженно заулыбался. Кос налил всем по полчашки и улыбнулся гостю:

– Есть пока нельзя, а выпить можно. Как врач разрешаю.

Старожилы подняли гранёные сосуды и зачем-то стукнули их друг о друга.

– Кто пьёт – умрёт, и кто не пьёт – умрёт, – провозгласил Виш. – А кто-то пьёт, и пьёт, и пьёт, и пьёт…

– Стаканы сдвинулись со звоном, – продолжил Кос, – тут я подумал: какая ж музыка хранится в каждой грани? И кстати, сколько граней тех? Кто ж знает…

– Звонко чокнемся с тобой, – подхватил Сим, – задавая пьянству бой!

Старожилы ещё раз со звоном сдвинули чашки и вопросительно глянули на гостя: что скажет? Он с грохотом повалился в ноги и жалобно взвыл:

– Не выдайте, колдуны-старожилы! Помогите! Его подняли на ноги и усадили на мягкий табурет.

– Не изволь беспокоиться, – заявил фершал, – креслице хотя не гинекологическое, похуже, но тоже вполне удобное.

– Не бери в голову, – посоветовал Виш, – всё равно не влезет.

А кузнец просто протянул чашку и сказал:

– Выпей, и пройдёт.

После невиданной бани у Сотона пересохло в глотке, – видать, все соки паром вышли. Полагая, что в прозрачном сосуде вода, он жадно присосался к гранёному краю. И, только осушив его, почувствовал, что вода-то вода, только огненная. Пасть и кишки обожгло так, словно он отхлебнул из кипящего котла. У хана глаза на лоб полезли, из них брызнули слёзы, а из носа сопли.

– Кха-кха-кха, – заперхал он. Домовой Сенька услужливо огрел его поленом по горбу.

– Что… это… было? – сквозь слёзы выикнул он. – Не-уже-ли ог-гнен-ная во-да?

– Она самая, живая вода, какая и мёртвого поднимет, – закивал кузнец. – Самогонкой называется.

– Неужели это напиток богов? – Гость поразился так, что и заикаться забыл.

Про божественный напиток, прозванный сомагонкой, не то упавший с неба, не то произведённый особо знатким лешим, уже шестнадцать лет среди лесичей ходили легенды. Рассказывал их всяк по-своему, разнились версии происхождения, история находки и детали дальнейшего употребления супербражки из чуть ли не бездонной бочки. Мужики ругательски ругали глупых баб, спустивших в реку Минусу чудесную жидкость, лечащую ото всех болезней, а в особенности невстолихи. Иные уверяли, что сомагонка делает человека бессмертным, другие, более скептично настроенные, сводили дело лишь к резко продлённой молодости. Но в одном жители Холмграда и его окрестностей сходились: напиток был беспохмельным. Уж с этим никто не спорил, и всяк заверял, что входил в знаменитую бригаду лесорубов или, по крайней мере, отряд пацанов-сучкорубов, отведавших сомагонки. «Во-от таким пацаном, – говорил очередной рассказчик, развалясь за столом столичной бражной, – я её отведал, и достался-то мне всего один ма-аленький глоточек, но, клянусь Батюшкой, на следующий день ни малейшего похмелья я не испытывал!» – «А чего чувствовал?» – завистливо вопрошал Сотон. «Великий прилив сил. Казалось, всю подвселенную провернуть под силу было!»

• Предыдущая
• 42/91
• Следующая