Я стану твоим рыцарем - Ратникова Дарья Владимировна - Страница 17

– Вряд ли Его Величество позволит вам такую роскошь, учитывая силу вашего дара, госпожа Фелина. И я его в этом поддерживаю. Вы ведь до сих пор так и не научились ставить барьеры. И можете быть опасны как для себя, так более и для того человека, которого вы можете прочитать. Или вы думаете, что у всех в душе ясно и светло? О, нет! Там живут такие скелеты, которые вам и не снились. И каждый человек больше всего на свете боится, что его мерзость выйдет наружу и станет известна всем.

Он замолчал. Госпожа Фелина тоже как ни странно молчала. Он сделал ей больно? Но правду надо говорить, даже если нет желания её слушать. Правда, она такая. Тобиас поднял на неё глаза и натолкнулся на странный задумчивый взгляд. Госпожа Фелина рассматривала его. Встретилась с ним взглядом и потупилась. Потом снова посмотрела на него и вдруг выпалила:

– И ваша мерзость тоже, профессор Ритар?

Он задохнулся, словно получил удар. В его жизни было много мерзости. То, чего он хотел забыть, то чего он сам до боли боялся. Его кладбище с надгробием. Знала ли она, что он похоронил там и оплакивал её саму?

– И моя, – он кивнул в ответ. И прочёл в её глазах изумление и даже ужас. Да, его надо бояться, как Тавира. Бояться и ненавидеть. Иначе он не удержится и сделает всё, чтобы она осталась рядом.

Джейн

После урока с профессором Ритаром она чувствовала себя как рыба, которую выдернули на сушу из воды. Все эти разговоры… Как будто он хочет казаться хуже, чем он есть. Но зачем?

Джейн видела его воспоминания и с каждом разом всё больше и больше. Она задыхалась от боли вместе с ним. Но ни разу не испытывала чувство презрения, как тогда при первой же встрече со стариком-дознавателем. Профессор Ритар никогда не позволял себе даже намёков. Желчный, острый на язык, ироничный, жёсткий, может быть, даже жестокий. Но ей казалось почему-то, может быть, благодаря его воспоминаниям, что она знает его очень давно, словно всю жизнь. И знает, почему он такой. Точнее она тешила себя надеждой, что знает. И она не боялась его больше. Только не сейчас.

И уже дома Джейн заметила, что его плащ так и остался сиротливо висеть на стуле в её комнате. Наваждение, не иначе. И ещё эти дополнительные занятия! И угораздило же её так попасть! Наверное, профессор Ритар хочет угонять её до смерти. Потому что после занятий каждый раз она чувствовала себя такой уставшей, словно целый день скакала на лошади или танцевала. Интересно, если она будет читать других людей, ощущения будут такими же? И что-то подсказывало ей, что нет. Она уставала от самого общения с профессором, изматывающего, словно она ходила по мостику над пропастью, который качался туда-сюда. Но ей самой будто бы доставляло удовольствие такое качание. И эти занятия… Где-то в глубине души Джейн была даже рада им. Словно она вот-вот раскроет какую-то тайну, будто она на пороге чего-то увлекательного, какой-то новой жизни.

Джейн теребила кулон, на которой так и осталась трещина – не ширилась, но и не уменьшалась. На мгновенье промелькнуло желание снять его и отдать ювелиру, чтобы починил такую прекрасную вещь. Но она тут же его отбросила. Дядя, когда рассказывал об отце, передал его слова, что она никогда не должна снимать кулон. Это был последний наказ отца. Почему – дядя не объяснил, но ей это было и не важно. Неужели, она не исполнит такую малость?

На следующее занятие с профессором, Джейн захватила с собой плащ. Наверное, он костерит её на чём свет стоит за то, что она забыла его в тот раз. Но лучше поздно, чем никогда, как говорится.

Перед выходом из дома, она взглянула на себя в зеркало. Критически. И вздохнула. Интересно, эта Кэти, которую любил профессор, была красивая? Джейн пригладила выбившийся из причёски локон, накинула шляпку и сжав губы, быстро отвернулась от зеркала. Она привыкла к своему отражению, хотя сознавала, что она совсем не соответствует канонам красоты. И этого не изменить, как ни старайся.

Профессор ждал её. Неизменный кабинет, неизменные зашторенные окна. Всё как всегда. Вот только ей почему-то здесь дышалось так свободно, как нигде до этого. Словно она только сейчас живёт, а до этого существовала.

– Итак, госпожа Фелина – приступайте. Я хочу понять, чему вы всё-таки научились. – И он протянул ей свою руку.

Джейн дотронулась до неё и снова провалилась туда, в серые коридоры. Она, наверное, могла хотя бы попытаться не читать его. Но кому она будет лгать? После того, что она видела на кладбище, ей хотелось знать и читать его воспоминания, хотелось видеть. Он говорил про мерзость? Но вряд ли в его жизни имело место такая мерзость, что была у господина Тавира. Хотя, что она знает о жизни? Джейн показалось, что она усмехнулась.

Правда попадая в чужие воспоминания, она не помнила, что делала в этот момент и не знала, что она видит и что видят другие. И всё же, наверное, это первый шаг к тому чтобы овладеть собой и своим даром (или проклятием), но тут как посмотреть. Интересно, а что чувствует в этот момент профессор? И у неё вдруг появилось дикое и абсолютно глупое желание расспросить его об этом. Ответит он ей честно? Почему-то казалось, что ответит, только вряд ли она будет рада его откровенности.

Джейн шагнула в серый коридор и позволила себе заглянуть в одну из комнат.

Тобиас сидит за столом. Наставник был так любезен, что выделил ему одну из своих комнат. Здесь уютно и чисто, не в пример тому, что творится дома. Но ему всё равно бы даже в голову не пришло приглашать сюда Кэти. Он стесняется, наверное, себя и за себя. И всё же каким-то непостижимым образом она терпит его и любит.

Любит ли? Он никогда не задумывался над этим. И всё же… Что её иначе держит рядом с ним? Его Кэти…

– Кэти! – Он пробует на вкус её имя. И оглядывается. Но ни Наставника, ни кого-то из его людей до сих пор дома нет.

Светлая и такая красивая. Она даже не догадывается, в какой мерзости ему приходится купаться и ЧТО читать в душах других людей. Иногда он думает, что его дар скорее сродни проклятью. Иногда он сам себя ненавидит. А ещё боится до дрожи того, что она это узнает. Боится увидеть отвращение на её лице. И всё же ей не место рядом с таким человеком, как он. Кэти – это лучик света. Яркая, красивая, нежная, а он…

Тобиас усмехается, зло сжимает губы. Потом достаёт перо, обмакивает в чернила и пишет, с силой надавливая на перо, так что то почти режет бумагу.

Чай давно остыл. За окном капает дождь.

Ты ждёшь меня у окна,

Целый вечер ждёшь.

И видишь только мрак. А где-то светит луна…

Я не приду, прощай. Я теперь далеко.

Я не ушёл с другой

И так же люблю тебя.

Но я – это мрак,

А ты – светлый луч в темноте.

Я – вечный свой враг

И вечный друг тебе.

Только ты полюбила меня,

Эту грязь, эту тьму, что во мне.

«Я опасен» – твердил я себе, уходя,

Видя стынущий чай у тебя на столе.

Я надеюсь, что ветер и капли дождя,

Что вокруг меня ткут мириады смертей,

Эту боль мою, волчью, донесут до тебя.

Верь мне, верь! Так никто не полюбит, как я.

Он перечитывает стихи, сжимает перо, сажая огромную кляксу на лист бумаги. Всё не то! Чушь! Он комкает лист бумаги и кидает на пол. Потом с силой ударяет по столу так что подпрыгивает чернильница. Нет! Он не покинет свою Кэти, не уйдёт. Никогда!

Джейн вынырнула из этого мира воспоминаний, который уже не в первый раз показался ей более реальным, чем настоящий. Открыла глаза и неожиданно встретилась взглядом с профессором. Он смотрел на неё, странно и неотрывно, а его и так почти чёрные глаза, стали ещё темнее. Похожие на грозовые тучи, что вот-вот готовы разразиться грозой.

Она хотела отвести взгляд, отойти, отшатнуться. Да что угодно! И не могла найти в себе сил. Она – не его Кэти. Разум кричал о том, что она должна держаться от профессора подальше, уйти, но Джейн не могла отвести глаз.