Голубиная книга 2 (СИ) - Боброва Ирина - Страница 51

Усоньша за свои рога куда крепче держалась, чем за жизнь. Развернулась да копытом Перуну между глаз залепила, будто печатью припечалала. А Перуну хоть кол на голове чеши, всё одно медная! Отбросил он великаншу в одну сторону, рога её в другую, а сам за еду принялся.

Усоньша на лету изловчилась рога подхватить да тут же к Роду Великому с жалобой направилась. Тот и глаза продрать толком не успел, не понял, что от него жалобщица черномордая требует? А та во вкус вошла, себя–то жалеючи, воет–подвывает, на жизнь жалуется:

– Ой, да Род великий, прародитель наш общий, да не чужая ж я тебе, не сторонняя! Да за что мне такие наказания?! Да когда ж это всё закончится, все безобразия в мою сторону прекратятся?! Да когда ж издевательства пройдут, и как мне теперь рога на место водрузить?

– Постой, девка адова, ты тольком объясни, чего от меня требуешь?

– Папаша у меня пьяница, муж – кобель, а сын выродок. Одна родная душа на всём белом свете осталась – нянька моя старая, да и та теперь, в животину превращённая, непонятно где бегает.

– Ты, сноха черномордая, конечно, мастерица, объяснять–то, – усмехнулся древний Род, постукивая пальцами по подлокотникам каменного кресла. – Но я понял, о чём попросить хочешь. Однако ж просьбу твою выполнить смогу, только если ты сама Бурю ягу отыщешь, да пред мои светлые очи поставишь. Либо Велеса ищи, он всё сделает.

– Да она ж в звериной шкуре, облик свой пекельный потеряла, а где ж я этого зверя искать буду?

– Да там, где все звери обитают, там и ищи, – уклончиво ответил старик.

– Ты, дед, голову мне не морочь! – Вскричала Усоньша Виевна. Она схватила старика за грудки, потрясла, и, подтянув к своей морде, прорычала:

– Все мои просьбы выполнишь, все желания исполнишь, не отвертишься! Хочется хоть немного пожить по–человечески!

– По–человечески? Интересное говоришь… Мне самому забавно посмотреть будет, что из этого выйдет, – Род старчески хихикнул и сунул великанши в лапы зеркальцо. – Быть по–твоему!

– Нет!!! Не–ееет!!! Не это я хотела сказать! – Крикнула Усоньша Виевна, увидев в волшебном зеркале, как меняются привычные с детства черты лица…

– Фьють! – Свистнул древний Род, подзывая крылатого пса. – Семаргл, дружище, по старой памяти доставь посылочку. В последний раз, – Род погладил бороду, – обещаю. Там, в поднебесной, где–то карга старая, Буря яга шарошится, так для неё подарочек.

И протянул Семарглу свёрток.

– Корзину какую найди, что ли? Вывалится ведь дитё. Да, и передай этой перешнице на словах: как вернёт мою вещь, что у себя припрятала, так обоим прощение будет. – Семаргл вильнул обрубком хвоста, осторожно зубами подцепил свёрток – и был таков. А род помохал ладонью перед носом и, проворчав: «Ну и вонь в Ирие», устроился поудобнее и уснул.

Амбре нашатырное в жертву не нечаянно принесли, как то райский управитель предположил, а с дальним прицелом. По распоряжению Сварога дул над Лукоморьем ветер, день дул, другой, а Стрибог и не думал униматься. Пока чертополох сеяли, растили да стену укрепляли, разбушевался он, во вкус вошёл. В Ирие не пошалишь, там чинно всё, благостно, буйному сыну Сварога развернуться негде. Вот и дорвался он до вольной жизни! Тем более, что отец сам приказал: устроить людям такую «весёлую» жизнь, чтоб всех богов разом вспомнили.

Сварога, пока нашатырь из глаз слезу вышибал, всё вопрос сейчас мучил: отраву нашатырную пожертвовали по недоумию али с дальним прицелом, с подлым умыслом? Зря райский управитель подозревал людей в подлости, и в глупости тоже попусту обвинял. Хотя, на счёт недоумия и был некоторый резон в его словах, но без Лишеньки тут не обошлось.

Как закрыл Лиху Ярила путь в сады райские, так же ему туда попасть захотелось! Лишенька едва не плакал под холодным ветром, проклинал родственничка своего, Стрибога, а тому хоть бы хны. Дует себе и дует.

И царство Пекельное уже с тоской вспоминал, особенно горячие источники и огненные реки. Вот где благодать–то! Сядешь, руки протянешь, и смотришь, как с рукавов пар поднимается. А тело млеет, в жаре огненном нежится. Но и туда дорога закрыта. Вот уж не знал, не гадал, а попал, как кур в ощип! И кожа на руках, словно у ощипанного петушка, пупырышками от холода да сырости пошла.

Лишенька посмотрел на синеющие руки, покрытые гусиной кожей, достал из кармана отцовскую рубаху, надел поверх своей. Вздохнул, жалея, что не стянул с Услада ещё и штаны. Сейчас бы очень пригодились.

А Стрибог разошёлся, крыши рвёт, изгороди валит, деревья с корнем вырывает. А уж дома–то, поди повыстудил – и не вышепчешь, как! Но хоть бы один человек Лихо помянул, да пусть бы не от бед, а так, к словцу…

Никогда раньше такого не было, чтоб без надобности он был, чтоб стоял под всеми ветрами и непогодами, и не знал, куда податься. Не первый раз по земле поднебесной гуляет, привык, что всегда нарасхват. В одном месте за стол присядет, доесть–допить не успеет, а уж в другое зовут. Вот жизнь–то была хорошая… сытая…

По всему миру гулял, ни границ, ни запоров ему не было. А сейчас что? Решил он в тёплые края податься, за лес вышел, степь хызрырскую стрелой пролетел – благо, дядька Стрибог подсобил, дул в правильное место, только рубаха да штаны парусами раздувались! Уж совсем приготовился мгновенно перепрыгнуть туда, где потеплее, сосредоточился, позу нужную принял, чтоб в прыжке руками–ногами не махать, движение не задерживать, а тут на тебе – стена! Поободрался весь, одежду изорвал, из карманов всё добро в чертополох высыпалось. Попытался меж стеблей протиснуться, не тут–то было! Не нашёл даже щелочки, чтобы просочиться. Ничего не получилось, плотно стебли колючие растут. Только ран на лице и теле добавилось, да дыр на одежде. Сел у подножия живой изгороди, уши ладонями зажал, чтоб не слышать, как листья под ветром свистят, да тут и понял: назад, в Лукоморье, к людям против ветра идти придётся! Схватился Лишенько за голову, и взвыл с досады:

– Ой, лихо–то, лихо какое!!!

И почудилось несчастному, будто смех сквозь завывания Стрибога слышится. Будто Ярила смотрит на него с небес, да пальцем грозит. И говорит бы: «Никуда теперь не денешься, племянничек! Позвал ты лихо к себе, так накорми, напои, спать уложи. Всё отдай, а только не уйдёт от тебя лихо, пока сам не прогонишь!»

– Да неужто я сам себя прогнать могу?! – Вскричал несчастный изгой. – Неужто я от самого себя отказаться смогу?!! Да где ж такое видано, чтобы себя – любимого!!! – не пожалеть, не приветить, приюта лишить?

И снова ветер принёс слова: «Ну так и живи с собой в мире, чего плачешься, чего убиваешься?»…

– Злые вы, злые!!! – Взвыл Лишенька. – Вот приду я к вам!!!

Тут земля затряслась, небо молнией прорезало, и в свете её холодном увидел Лишенька сад дивный, радугами окружённый, цветущий и благоухающий. А в саду том, с облака высокого, сам древний Род смотрит и пальцем грозит. Миг – и снова Стрибог небо тучами затянул, будто ничего и не было. Только слова откуда–то издалека слышатся: «А мы тебя не звали… Не нужен ты нам… Такой вот…»…

– Ох, что утворили со мной, родственнички, ох во что вогнали, – люто ненавидя весь свет, шептал он посиневшими губами. – Сидят там, в своём Ирие, кисели от пуза жрут, сливочками закусывают, в молоке ноги моют... – Представив эту картину, Лихо упал на землю, и давай когтями траву драть. Лежит, воет, полный рот сору набилось, а голод знай себе терзает, внутренности узлом завязывает.

– Ох–ох–оюшки–охо… да хоть бы кто меня помянул… хоть последний б лентяй, у какого ни ложки, ни плошки имя моё вслух проговорил… Либо беда какая случилась бы… а только зря всё… ой, зря… В Лукоморье если беда, то всем миром встают, быстро беду прочь гонят… – Лишенька замер, поднял от земли лицо. Ровные бровки поползли вверх, в глазах сверкнула надежда, уголки губ дрогнули, складываясь в хитрую улыбочку. – Подожди, подожди… А если много бед? Чтоб миру собраться возможности не случилось? Чтоб каждый по отдельности своей собственной бедой занимался? Единолично горе расхлёбывал? А если дядька поможет?... Не чужой ведь! А что, со всех изб разом крыши сорвёт, посевы градом побьёт, воду смерчем закружит, или мороз посреди лета принесёт? И быть иначе не должно, не зря ж меня здесь заперли? Зачем–то я им в Лукоморье нужен? Стрибог!!! – Закричал Лихо, вскакивая на ноги. – Стрибог, дядька мой родный, воззри на племянника своего убогого!.. Преклони ухо своё к устам моим недостойным!