Ду Бин Сань (СИ) - Гришанин Дмитрий - Страница 9

Запустив через домофон в свой подъезд примчавшийся по ее телефонному заявлению наряд инспекторов, Шни Ла припала к дверному глазку и, злорадно потирая руки, наблюдала, как блюстители правопорядка, пройдя мимо ее квартиры, направились выше, разбираться с буянами-квартирантами на пятом этаже.

Вскоре с верхней площадки донесся требовательный стук в дверь. Видимо студенты, срисовав в глазок полицейский наряд, испугались заслуженного наказания и решили затаиться, будто в квартире никого нет. Решительно настроенная: как следует проучить зарвавшихся квартирантов, женщина захотела подбодрить блюстителей правопорядка личным присутствием и бросилась переодеваться (не выходить же в домашнем халате к полицейским инспекторам). Но, пока выуживала из волос бигуди и натягивала джинсы с толстовкой, полицейским самостоятельно удалось достучаться до зашкерившихся хозяев, и, когда вернувшаяся в прихожую Шни Ла решительно распахнула свою дверь, наверху капитулировавшая-таки несколькими секундами ранее под напором стражей правопорядка деревянная преграда громким хлопком за спинами переступивших порог полицейских известила женщину, что она, увы, со своей поддержкой безнадежно уже опоздала.

Возникший нечаянно из-за распахнутой наружной двери сквозняк, рванул до упора оставленную чуть приоткрытой (на проветривание) форточку в комнате сына, и, испугавшись последовавшего оттуда стеклянного звона, Шни Ла поспешно захлопнула источник сквозняка.

Заскочив в спальню Бин Саня, женщина облегченно перевела дух. Форточка без единой трещины пережила хлесткий контакт со стеной. Дабы не искушать проведение на повторный отскок форточки из-за случайного сквозняка, Шни Ла решила ее закрыть. Но по дороге к окну вдруг чуть не грохнулась, ступив босой ногой на какой-то перевязанный скотчем пакет.

Подобрав с пола объемную увесистую находку, Шни Ла легко на ощупь определила содержимое пакета. Похоже, ее несносный сын-экспериментатор решил замутить очередной свой никчемный бизнес-проект, с выращиванием какой-то жутко востребованной обществом растительной культуры.

Бин Сань уже затевал такие неоднократно, выращивая в гараже: то ромашку, то подорожник, то мать-и-мачеху (в этом перечне присутствовало еще с полдюжины лекарственных растений, названий которых его равнодушная к ботанике мать уже благополучно забыла). Потом горе-фермер притаскивал высушенный урожай домой, фасовал по бумажным пакетикам и разносил по районным аптекам. Где его лекарственную травку, разумеется, с удовольствием принимали. Однако платили за нее сущие медяки. Объясняя тем, что товар, дескать, его не сертифицирован, и принимая лекарство у никому не известного студента-биолога аптекари сильно рискуют нарваться на крупные неприятности, в случае проверки их заведений соответствующими органами. В общем облапошивали простака Бин Саня торгаши, наживаясь на стараниях бессребреника, и выкупая лекарственные травы отменного качества у сына фактически по бросовой цене. Вырученных от продажи конечного продукта средств сыну не хватало даже, чтобы покрыть свои расходы на семена, землю, удобрения и упаковку конечной продукции, не говоря уж о немалых дополнительных тратах на дорожающее с каждым годом электричество и воду.

Но до недавнего времени Шни Ла закрывала глаза на эти, по сути, безобидные чудачества сына и подкидывала даже сотню-другую юаней в месяц на его эксперименты. В конце концов, как будущему выпускнику биологического факультета, опыт грамотного выращивания различных сельхозкультур Бин Саню безусловно пойдет в зачет, и наверняка пригодится при устройстве на работу. Однако, случившееся в сентябре бедствие внутриквартирного масштаба, когда в очередной партии сухой лекарственной ромашки, притараненной сыном домой из гаража, оказались вдруг какие-то мелкие летучие паразиты, которые за считанные минуты распространились по всей квартире, и для избавления от которых в срочно порядке пришлось вызывать на дом службу дезинсекции.

А потом мало того, что пришлось пару дней, как бездомным бомжам, с сыном ютиться в дешевом мотеле и еще всю следующую неделю, по возвращении домой, вдвоем оттирать стены, пол и даже потолок от засохших разводов после химических реактивов (мебель, к счастью, распыляющие отраву специалисты надежно спрятали под пленочными чехлами), в довершении всех бед целый месяц потом Шни Ла пришлось восстанавливать нормальные отношения с соседями, не на шутку встревоженными появлением в жилище семьи Ду паразитов и опасающимися распространения недобитого дезинсекцией гнуса по всему подъезду.

После того крайне неприятного происшествия Шни Ла строго-настрого наказала сыну, чтоб никакой больше выращенный в гараже растительности никогда не было в их квартире. Бин Сань пообещал матери… Но, вот, мать держит в руках материальное доказательство того, что сын не сдержал данного ей слова. Выдержки фанату практической биологии хватило всего на несколько месяцев.

— Вот паршивец! — от переизбытка эмоций вслух стала выговаривать окружающим стенам Шни Ла. — И за что мне такое наказание⁈ У всех дети, как дети. В его возрасте только о девочках думают. А этот же обормот!.. Ну я тебя, Бин Сань, проучу! — Позабыв про так и не запертую форточку, она развернулась и решительно зашагала на кухню.

Пакет с травой, не распечатывая (не дай бог опять мошкара какая оттуда полезет!), прям таким, как был, перемотанным скотчем и с обрывком белой капроновой нитки на боку, женщина запихнула в мусорный мешок. Отчего последний сразу так переполнился, что ей с трудом даже удалось затянуть его горловину.

— Будет тебе урок, сынок. Сам же урожай свой на мусорку и снесешь, — под это свое ворчание Шни Ла оттащила мусорный мешок к уличной двери и, прислонив к косяку у порога, отправилась готовить запоздалый, из-за бурных утренних событий, завтрак.

Марки, млять! В натуре⁈ Не, че серьезно⁈ Мне тут одна психованная чуть не до кости руку когтищами своими продырявила. Брат ее, вообще, в глубоком ауте шлангом беспонтовым прикинуться решил — жертва, млять, полицейского произвола. Нагнавшая же на нас жути пара легавых, оказывается, заинтересовалась в комнате Ва Гоня гребаным альбомом с марками… Филателисты долбанные! Разве можно так с реально очкующими наркохранителями поступать? Суки! Ух, как же хочется расплескать старшему инспектору его бессовестное седоусое хлебало…

— Что, там и номер имеется?

— Точно так, шеф. С обратной стороны, старыми чернилами число накарябано, как вы и рассказывали…

— Э-э, куда руками-то! Пинцет же есть! — завопил вдруг прямо из коридора на хозяйничающих за его столом инспекторов приведенный оперативно в чувство звонкой сестринской пощечиной Ва Гонь.

— Это твои марки, да? — обернулся к нему седоусый.

— Ну а чьи же, — набычился наш ушастик.

И понеслось…

— Парень, ну продай мне эту марку. Правда, я уже два года за ней охочусь, — канючил у нашего ушастика седоусый инспектор. — У меня три номера этой серии в коллекции уже есть. Сам понимаешь…

— Нет, я вам еще раз повторяю: эта марка не продается! — перебил копа упершийся, как баран, Ва Гонь.

— К отмене выписанного вам сегодня штрафа, вот, готов добавить еще… — полицейский высыпал на стол перед ушастиком все содержимое своего кошелька, — ща-ща погоди, парень, шестьдесят, семьдесят… ага, ровно восемьдесят шесть юаней.

— Не продается марка! — твердо, как камень, стоял на своем полностью оклемавшийся в процессе торга Ва Гонь. — Я сам за ней по инету года полтора охотился! И приобрел, между прочим, за двести сорок юаней!..

Я валяюсь, блин! Было б из-за чего бодаться-то. Я бы еще понял, если там, на марке, хоть картинка путная была. А-то ведь хрень черно-белая какая-то, вся растрескавшаяся, без увеличительного стекла и не разберешь, че там за муть. Да даже и под лупой нифига не понятно: то ли птица летящая, то ли самолет.

Млять, мы бы с Ву Хо давно вразумили парой плюх неуступчивого друга-коллекционера, и сплавили б, наконец, седоусого с дурацкой маркой из квартиры от греха. Но старший инспектор, признав в Ва Гоне родственную душу, запретил нам вмешиваться в честный торг двух настоящих филателистов. Ушастик же, впрягся за свою марку, как волчица за волчонка, словно и не падал несколько минут назад в обморок из-за возникшей было угрозы ареста. Спорил с седоусым за столом напротив окна, в стекле которого от порывов наружного ветра то и дело мелькала раскачивающаяся веревка с опасным грузом, и ничуть не опасался (фанат марок чертов), что глазастый помощник старшего инспектора обязательно рано или поздно зацепится взглядом за подозрительное мельтешение за стекло. Тогда и всего марочного альбома придурку не хватит, чтоб от легавых откупиться. Ой, чую, с этим упертым придурком, загребут нас всех троих под белы рученьки, и покажут небо в клеточку…