Воины света (СИ) - Бачурова Мила - Страница 44

— Едва ли один человек на десять, — буркнул Витман.

— Если Его величество узнает об этом…

Витман поморщился:

— Не сносить мне головы, разумеется. Полагаете, что сумели удивить?

— Полагаю, что подобных эпизодов в вашей жизни было немало.

— Осуждаете? — покосился Витман.

— Если бы осуждал, во время аудиенции молчать не стал бы. — Я протянул ему руку. — Вы смелый человек, Эрнест Михайлович.

— Служу Отечеству, — пожимая мою ладонь, проворчал Витман. — Я, разумеется, прекрасно понимаю, какой это риск для великого князя. Но также отчётливо понимаю, что мы столкнулись с ситуацией, когда рисковать придётся очень многими людьми — независимо от чинов и званий. Это будет постоянный, ежедневный риск. А в результате мы либо победим…

— Мы победим, — оборвал я. — Всё.

— О, — Витман улыбнулся. — Да вы, оказывается, суеверны, капитан Чейн!

— Никогда этого не скрывал.

— Что ж, приятно встретить единомышленника. Хотя неудивительно, конечно. Ремесло у нас опасное. Тут и по дереву стучать начнёшь, и от чёрных кошек отплёвываться, и колесу молиться.

— Точно, — согласился я.

На этом мы с Витманом расстались.

Когда я приехал в Барятино, над въездной аллеей уже поднялось солнце, а на первом этаже особняка начали суетиться ремонтники.

Швейцар с поклоном передал мне записку. Заговорщически прошептал:

— От госпожи Алмазовой.

Я кивнул.

'Ваше указанiя выполнѣно, капитан.

Лѣйтѣнантъ Алмазова'.

Я улыбнулся. Пробормотал:

— Вот же язва.

— Чего изволите? — насторожился швейцар.

— Ничего. Отдыхай.

Я поднялся наверх.

Второй этаж от разрушений почти не пострадал. Кое-где вышибло балясины из перил, разбились две напольные вазы, украшавшие коридор, да со стен попадали фотографии в рамках. А так — ничего. Даже двери целы.

Я заглянул в комнату Нади. Спит, как младенец — обняв любимого с детства плюшевого тигра. А к деду и заглядывать не пришлось, храп я услышал ещё из-за двери.

Пошёл к себе. На диванчике, который остался здесь с тех пор, как я делил комнату с Его императорским высочеством, развалился Вова. Домой он не поехал — побоялся, видимо, оставлять Надю одну. Мало ли, кому тут ещё взбредёт в голову швыряться магией.

— Спасибо, что не в моей кровати, — глядя на Вову, проворчал я. Подумав, добавил: — И не в Надиной.

Хотя такое, в присутствии дома живого Григория Михайловича Барятинского, едва ли могло произойти.

Вырубился я, кажется, раньше, чем успел лечь.

Когда проснулся, понял, что проспал почти весь день — солнце уже перебралось на другую половину комнаты. Вовы на диванчике не оказалось.

Видимо, он пробудился раньше меня, да отправился домой подобру-поздорову. Резонно рассудил, что празднование именин закончилось, Наде ничто не угрожает, и, объективно, делать ему тут нечего.

Я потянулся. Встал и распахнул окно.

За окном пели птицы. Над аккуратно подстриженным газоном и пышно цветущими кустами роз порхали бабочки. Листья деревьев на аллее шевелил ветерок.

Благодать-то какая, господи! Как же приятно, когда ничего вокруг не гремит, не взрывается, не разлетается фонтанами щепок и стеклянных осколков. Когда никто не пытается тебя угробить сгустками первозданной Тьмы…

Может, устроить себе выходной? Позавтракать и пойти на пруд. Вот так, просто — забить на всё и отдыхать. Растянуться на тёплом песке и бездумно смотреть в безоблачное небо. Хотя бы раз в году — могу я позволить себе праздник?

— Костя… — в дверь тихонько постучали.

Голос Нади звучал так, что я сразу понял: нет. Не могу. Никаких праздников.

— Заходи, — не оборачиваясь, вздохнул я.

Дверь за спиной открылась и закрылась.

— Чем порадуешь? — я, опершись на подоконник, продолжал смотреть в окно.

— Костя, у нас проблема.

— Да ты что? — изумился я. — Не может быть.

— Дедушка уволил Китти, — всхлипнула Надя. — Она плачет.

— Я не изменю своего решения, — объявил дед — едва я успел войти к нему в кабинет.

— И тебе доброе утро, — буркнул я.

Плюхнулся в кресло. Дед демонстративно посмотрел на часы.

— Хорошенькое утро! Уже обед прошёл, скоро ужинать.

— Да что ты? — удивился я. — Надо же, я и не заметил. Всю ночь пил, гулял — день рождения праздновал.

Дед сердито засопел и отвёл глаза. Я щёлкнул пальцами, ставя глушилку.

— За что ты уволил Китти?

— Не думал, что есть необходимость это объяснять, — дед нахмурился.

— Увы. Придётся. Там, откуда я прибыл, у меня не было слуг. Я понятия не имею, по каким критериям их принимают на работу и за какие провинности увольняют.

— Эта… Эта… — дед долго подбирал слово, — вертихвостка позволила себе привлечь внимание великого князя! Она танцевала с ним!

— И что? — я пожал плечами. — Если бы я был служанкой, и меня пригласил на танец великий князь, я бы тоже решил, что от таких приглашений не отказываются.

— Но это… Это немыслимо! Она — горничная, а он — великий князь!

— То есть, ты считаешь, что со стороны Китти было бы разумнее оскорбить Его высочество отказом?

Дед подвис. Пробормотал:

— Нет, но… То есть, да… То есть, я вообще не это имел в виду! Я хотел сказать, что Китти не должна была…

— Что она там кому должна, второй вопрос.

Я поднялся с кресла, подошёл к столу деда. Оперся о него ладонями.

— Приличия тут не при чём. И заботишься ты не о них. Ты просто испугался.

— Что-о⁈ — взревел дед.

Стены кабинеты заходили ходуном. Люстра под потолком закачалась.

— Ты — испугался, — сделав вид, что не оглох от рёва, повторил я. — Ты решил, что причина, которая заставила великого князя обратиться в монстра — Китти. И поспешил от неё избавиться. Даже не попытавшись ни в чём разобраться.

— Да в чём тут разбира…

— Дед! — рявкнул теперь уже я.

Ударил кулаком по столу. И понял вдруг, что комок непонятно чего, который держу в кулаке — то, что осталось от золоченной подставки для карандашей. Я, оказывается, схватил её со стола, со злости смял — и даже не заметил.

— Ну, ты же умный человек! Услышь меня наконец! Ты — аристократ, белый маг! — из-за дурацкого, ничем не подкрепленного подозрения выгоняешь горничную, которая служит нам… а сколько, кстати, лет Китти нам служит?

— С детства, — выдавил дед. — И мать её, покойница, и бабка нам служили. Отец истопником был, на прошлое Рождество умер.

— Вот, — кивнул я. — Получается, что Китти с самого детства живёт здесь, при нас. Если ты её выгонишь, она не просто потеряет работу. У неё вся жизнь пойдёт прахом — из-за того, что тебе что-то там почудилось.

— Китти — служанка, — буркнул дед.

— А ты — белый маг, — напомнил я. — Жемчужина-то — как? Не темнеет?

Дед насупленно молчал.

— Пойми ты, наконец.

Я присел на край стола. Комок, получившийся из металлической подставки, повертел в пальцах и бросил в корзину для бумаг.

— Тьма — это не только то, что рвётся в наш мир из цесаревича. Тьма — в поступках, которые ты совершаешь. А страх всегда был первопричиной Тьмы.

Дед понуро молчал.

— Надя скажет Китти, что ты передумал, — закончил я.

Встал и пошёл к двери. Обернувшись, сказал:

— Кстати. Существует вероятность, что Китти носит бастарда императорской крови. Вероятность, конечно, не очень большая, но я подумал, что тебе стоит об этом знать. Вдруг меня убьют, или ещё чего. Чтобы для тебя эта новость не стала неожиданностью.

Перегнул. Дед побледнел и схватился за сердце.

Мы с Надей отпаивали деда сердечными каплями ещё с полчаса. После чего он прилёг у себя в спальне, а я, наконец позавтракав, вышел в сад.

Шагал к пруду, когда услышал позади топот быстрых ног и шуршание платья.

— Ваше сиятельство, Константин Алексаныч!

Заплаканная Китти обогнала меня и повалилась в ноги.