Французская косичка - Тайлер Энн - Страница 12

– А знаешь что, – проговорила она, отодвигая колоду, – почему бы нам с тобой не придумать, что делать с авокадо.

– Точно! – просиял Дэвид, как будто только об этом и размышлял все это время.

– Я думаю, салат. А ты как считаешь?

– Салат. Отлично.

– А что еще будет в нашем салате?

– Нууу… листья салата, бананы…

– Бананы!

– Или… не знаю…

– Может, помидоры?

– Ага, помидоры.

Элис поднялась, подошла к холодильнику, заглянула в отделение с овощами.

– Надо же, – хмыкнула она, – салат у нас есть, а вот помидоров нет. Надо бы прикупить.

Это не было совсем уж надуманным поводом, на самом деле она заранее сочинила гарнир. Но сейчас была еще и рада, что удастся избежать купания.

– Давай-ка я переоденусь, – сказала она Дэвиду, – и мы с тобой съездим в город.

– Отлично!

Итак, она переоделась, взяла сумочку, отцовские ключи с каминной полки, и они уехали.

Трава вдоль дороги ярко зеленела, умытая вчерашним дождем. Курортники на велосипедах катили по обочинам, и Элис вела машину предельно осторожно, объезжая их.

– Я соскучился по велику, – сообщил Дэвид.

– Завтра уже будем дома.

– Я и по Кэпу соскучился, и по соседскому Джимми, и по своей лампе с нарисованным фургоном.

– Ты всех их скоро увидишь.

Она покосилась на брата. Он сидел рядом с ней на переднем сиденье, отвернувшись к окну, так что виден был только затылок. И этот худенький детский затылок казался ужасно печальным.

Улицы города были пустынны. Сегодня для многих наверняка тоже последний день отпуска. Элис смогла припарковаться прямо перед «Робинсоном». И в магазине они оказались единственными покупателями. Элис сразу прошла в овощной отдел, разрешила Дэвиду выбрать два помидора. Больше не нужно, наставляла она, помидоры убийственно дорогие.

– Грабеж среди бела дня! – прошептала Элис. (Любимая фраза их отца.)

– У нас хватит денег? – заволновался Дэвид.

– Да, думаю, справимся.

Сейчас, когда она вдвоем с младшим братом, магазин казался совершенно иным. Суровая кассирша, едва завидев Дэвида, просияла и подхватила банку с леденцами на палочке.

– Бери два, – уговаривала она.

Дэвид никогда не любил леденцы – говорил, у него от них зубы становятся будто мохнатые, – но выбрал красный и зеленый.

– Спасибо, мэм, – вежливо сказал он.

Элис не представляла, где он научился говорить «мэм». В их районе Балтимора детей такому не учат.

В машине по дороге домой он спросил:

– А я люблю авокадо?

– Любишь, – заверила сестра.

– А когда я их пробовал?

– Э-э… не знаю. Но я не сомневаюсь, тебе непременно понравится, потому что ты в душе авантюрист.

Он выпрямился на сиденье, гордо вскинул голову и широко улыбнулся.

Около коттеджа стоял «шеви» Трента, все окна в машине были открыты.

– Почти беседка, – хмыкнула Элис.

– Что?

– Ничего.

В доме никаких признаков Трента и Лили. Наверное, ушли на озеро. Элис положила пакет на кухонный стол.

– Вот, возьми. – Дэвид протянул ей леденцы, которые она сунула на полку в буфете – для тех, кто поселится тут после них. И понесла сумочку на место в спальню.

Вот только дверь в спальню оказалась заперта и, когда она повернула ручку, не открылась. Элис навалилась плечом, еще раз подергала ручку. Безрезультатно.

Изнутри донеслись звуки – резкий шорох, бормотание. Она вновь взялась за дверную ручку, но на этот раз ее схватили изнутри, резко повернули, дверь распахнулась, и из комнаты вышел Трент, заправляя рубашку в брюки.

Элис посторонилась. Трент пересек гостиную, бросив Дэвиду:

– Привет, малыш.

– Привет, – отозвался тот.

Трент вышел, хлопнув дверью.

Элис заглянула в комнату – Лили сидела на самом краю кровати и застегивала блузку. Глаз на сестру она не подняла. Тогда Элис развернулась и ринулась следом за Трентом. Она вылетела на крыльцо, как раз когда он садился в машину, и успела подскочить к нему, прежде чем захлопнулась водительская дверь.

– Погоди-ка.

Парень помедлил.

– Сейчас ты свалишь отсюда и никогда не вернешься, – прошипела она. – Никогда в жизни больше не увидишь Лили. Мой дядя полицейский, и мои родные попросят его арестовать тебя, если мы хоть раз застанем тебя рядом с ней.

С опозданием она сообразила, что надо было сказать «судья». Что дядя судья. У судьи больше власти. Но Трент и так занервничал.

– Да ладно, я уезжаю! – сказал он.

Хлопнул дверцей и молниеносно завел двигатель, машина дернулась назад, потом вперед и, вильнув, выкатилась на дорогу.

Элис вернулась в дом. Ее трясло. Дверь спальни опять была закрыта, но она не стала даже пытаться туда войти. Вместо этого пошла на кухню. Положила сумочку на стол.

– Мы забыли купить заправку для салата, – сказал Дэвид.

– Сами сделаем, – едва слышно ответила она.

Голос ее дрожал, но Дэвид, кажется, не заметил.

Маринованные свиные отбивные получились восхитительными. Даже Робин признал. Сначала он скривил рот, увидев мясо – влажное, темное какое-то, обсыпанное крошками специй, – но на гриле отбивные обрели ароматную хрустящую румяную корочку, а откусив первый кусочек, Робин протянул:

– Что ж…

– Вкусно, да? – обрадовалась Элис.

– Вынужден признать, да.

А Мерси добавила:

– Очень вкусно!

Дэвид, который частенько недоверчиво относился к мясу, отрезал себе маленький кусочек, опасливо пожевал одними передними зубами, но уже через минуту взял еще ломтик, из чего Элис сделала вывод, что ему тоже понравилось. И еще он съел гору салата.

Лили ужинать не пришла. Она сидела в комнате за закрытой дверью. Ее звали дважды, она не откликалась, и Мерси даже постучала в дверь. Никакого ответа. Мать решилась заглянуть:

– Дорогая?

Лили ответила что-то. Мерси помолчала, потом вздохнула:

– Ну, дело твое. – Прикрыла дверь и вернулась за стол. Ее эта ситуация, кажется, не столько огорчила, сколько позабавила. – Первая любовь, – улыбнулась она Робину, берясь за вилку.

– И что, неужели ты позволишь ей пропустить ужин? – возмутился Робин.

– Все будет в порядке. – Мерси беззаботно наколола на вилку ломтик помидора.

– Почему ты ей потакаешь, Мерси? Это последний вечер нашего отпуска! У нас праздничный ужин! Она должна выйти к нам и присоединиться к семейному событию, как нормальный цивилизованный человек!

– Ну, Робин. Она страдает, ее сердце разбито. Ты же помнишь, каково это.

– Нет, я не помню. Ей пятнадцать лет. Она втюрится в следующего парня еще до конца недели, вот увидишь.

– Она говорит, что ее никто не понимает и ей незачем жить, – пояснила Мерси. – Можно я доем твой салат?

Она имела в виду три кусочка авокадо, сиротливо лежавшие на его тарелке. Робин аккуратно объедал салат вокруг них так же брезгливо, как Кэп обходил любые овощи в своей миске.

– На здоровье. – И чуть отодвинулся, чтобы жене удобнее было орудовать вилкой в его тарелке.

Итак, о Лили забыли, и это, наверное, к лучшему. Сидела бы тут, надутая и зареванная, портила всем настроение. А оно было по-настоящему праздничным. Мерси дразнила Робина кусочком авокадо на вилке, Робин отстранялся в притворном ужасе, а Дэвид смеялся над ними обоими.

«Элис откусила кусочек отбивной, – произнес внутренний рассказчик, – и наслаждалась изысканным вкусом приправ».

Утром 6 сентября 1970 года – воскресенье, солнечное и прохладное, но пока ничуть не похоже на осень – Робин и Мерси Гарретт отвезли своего сына Дэвида, новоиспеченного первокурсника, в Ислингтон, штат Пенсильвания, в Ислингтонский колледж. Они помогли ему заселиться в общежитие, познакомились с соседом по комнате (с виду милый мальчик, но, конечно, совсем не такой славный, как ее малыш, подумала Мерси), попрощались и уехали.

По пути домой они по большей части молчали. Время от времени произносили вдруг что-нибудь вроде «Стены можно было бы покрасить, как по мне» (это Робин) и «Интересно, Дэвид запомнил хоть слово из моих инструкций по стирке» (Мерси). Но в целом погрузились в то молчание, которое источают невысказанные мысли, – сложные, противоречивые мысли клубились в салоне автомобиля.