Французская косичка - Тайлер Энн - Страница 6

Когда багажник опустел, Робин с Дэвидом переоделись и пошли к озеру попробовать воду – Робин в мешковатых красных шортах, футболке и обычных черных туфлях с черными носками, а Дэвид в белом махровом халате, купленном специально для этой поездки, и маленьких коричневых рыбацких сандалиях. Тропа к озеру оказалась грунтовкой в лесу, две песчаные колеи с полоской травы между ними. Еще несколько минут их удаляющиеся фигуры мелькали в прогалинах солнечного света: Робин с полотенцем на шее и Дэвид, бодро размахивающий своим ведерком, так что стук болтающейся внутри лопатки долетал даже до коттеджа.

Пока они застилали постели, Элис попробовала разговорить Лили – «Чур, я у окна» и «Надеюсь, эта койка удобнее, чем кажется на вид», – но Лили не отвечала и не меняла мрачного выражения лица. Закончив, Элис распаковала свои вещи и уложила их в комод («Чур, я занимаю два верхних ящика»), а Лили достала из чемодана блокнот и ручку, завалилась на кровать, подоткнув подушку под спину, и начала писать. Вероятно, Джампу, хотя она не потрудилась объясниться.

Элис сдалась. Она надела купальник, просторную рубашку, подхватила фотоаппарат – новенький «Кодак», который ей подарили на прошлый день рождения, – и вернулась в кухню, где Мерси рыскала по шкафчикам в поисках кувшина для чая, который она только что заварила.

– Я поищу, пока ты переодеваешься, – предложила Элис.

– О, спасибо, дорогая. – И Мерси скрылась в спальне. Спустя несколько минут она появилась в латексном купальнике с оборками – такой впору носить Эстер Уильямс[4], – персиковом кимоно, трепетно распахивающемся спереди, и шлепанцах на пробковой подошве и с огромными помпонами.

– Где Лили? – поинтересовалась она.

Элис, иронически поморщившись, ответила:

– Пишет письмо.

Мерси лишь весело хохотнула. Она, похоже, представляла Лили эдакой красоткой из «Унесенных ветром», с толпой поклонников, ходящих перед ней «на задних лапках», как она говорила.

Они вышли из дома и двинулись по тропе, по которой раньше ушли Робин с Дэвидом. Было жарко, но не то чтобы невыносимо – на добрых десять градусов прохладнее, чем в Балтиморе. В тенистых уголках жужжали насекомые, наверху в ветвях шебуршились белки.

Озеро оказалось больше, чем ожидала Элис. Другой берег видно, но очень далеко, здесь же береговая кромка изгибалась влево и скрывалась в зарослях кустов, а дальше, видимо, опять тянулось озеро. Грузная тетка разлеглась на полотенце, загорала; пожилой мужчина, полностью одетый, сидел в шезлонге в дальнем конце шатких мостков. В воде видно было только Робина, уверенным брассом плывшего параллельно берегу, лицо его выражало неумолимую решимость. Дэвид наблюдал с берега. Он снял халат, но стоял у края воды абсолютно сухой – совершенно очевидно, даже палец не намочил.

– Как тебе озеро? – спросила Мерси, подходя сзади.

Малыш обернулся и спросил:

– Папа утонет?

– Нет, нет, нет, – заверила она. – Папа отлично плавает.

Дэвид снова повернулся к воде и продолжил наблюдать за отцом.

– Собираешься окунуться? – спросила его Элис.

– Скоро.

– Хочешь, пойдем вместе?

– Нет, все нормально.

Элис сбросила рубаху на песок рядом с фотоаппаратом.

– Ну ладно. – И медленно вошла в воду.

У берега вода была совсем теплой, но чем дальше она заходила, тем прохладнее становилось, а когда Элис наконец погрузилась целиком, от холода даже перехватило дыхание.

Отсюда берег напоминал прелестную картинку из маминого альбома французской живописи: старик в гигантской соломенной шляпе на старом причале, дама на песке – просто цветная полоска; Дэвид, присевший на корточки перед своим ведерком. Мерси, осторожно ступая, шаг за шагом входила все глубже в воду и наконец оттолкнулась и поплыла – гораздо более изящным брассом, чем Робин. В детстве она все каникулы проводила в Оушен-Сити, в этом все дело. И уверенно чувствовала себя в воде. Но, проплыв всего несколько ярдов, она остановилась.

– Давай же! – окликнул Робин.

– Не хочу голову мочить. – Волосы у нее сохли целую вечность, такие густые и вьющиеся, с локонами, выпадающими из пучка, уложенного на макушке. – Я, наверное, прихвачу скетчбук и прогуляюсь по лесу. Присмотришь за Дэвидом?

– Конечно. Поучу его плавать, как думаешь?

– Отлично. – Мерси развернулась и пошла к берегу, широко раскинув руки в стороны, и кисти чуть вспорхнули вверх маленькими птичками, а в это время далеко в стороне, на опушке леса, появилась маленькая фигурка Лили, которая, прикрыв глаза ладонью от солнца, наблюдала за ними. Но ближе не подходила. Она даже не стала надевать купальник и почти сразу развернулась и вновь скрылась из виду.

Вот в чем разница между этой сценой и теми, что у французских художников, подумала Элис, – на их картинах люди что-то делают вместе, устраивают пикник или катаются на лодках, а здесь все по отдельности. Даже ее отец, который сейчас плывет к берегу всего в нескольких ярдах от нее. Со стороны ни за что не подумаешь, что Гарретты вообще знакомы друг с другом. Каждый сам по себе, и выглядят такими разобщенными, такими одинокими.

Все трое детей, даже Дэвид, знали, что их мать терпеть не может возиться на кухне. Сама она утверждала, что любит стряпать, но имелось в виду, что ей нравится готовить исключительно сладкое. И десерты у нее действительно выходили изысканные – не какое-то там печенье или шоколадный пудинг, а хрустящие трубочки, наполненные взбитыми сливками, или пышные меренги, усеянные засахаренными фиалками. Штучки, которые она подавала своим ухажерам в юности, подозревала Элис. На вид восхитительно, но дети такое обычно не едят.

Да и Робин тоже, хотя он никогда не сознавался. При виде очередной кружевной стряпни он, бывало, восклицал: «О, дорогая! Да как же ты это сотворила?» Но ограничивался всегда только маленькой ложечкой.

В итоге Элис играла на кухне гораздо более важную роль, чем большинство девочек ее возраста. Сначала она умела только открывать банки «Динти Мур»[5] и варить сосиски, но постепенно перешла к простым запеканкам и тушениям, а потом освоила рецепты из женских журналов и кулинарных разделов газет – блюда со словами espagnol или à la française в названиях. «Ух ты, милая! – говаривал отец, бедняга. – Неужели это ты приготовила?» Сам-то он был из простых любителей мяса с картошкой. Но Элис знала, как он благодарен, что она подключилась к кухонным делам.

На первый их ужин на озере – Мерси еще не вернулась с этюдов, а Дэвид от голода уже капризничал – Элис разогрела консервированную солонину, посыпала сверху тертым чеддером и сухой приправой из склянки, которую нашла в буфете. (Предыдущие жильцы оставили кучу всякой всячины: джемы, сухие бобы, соусы для барбекю и разные загадочные баночки, которые она намеревалась исследовать.) Она порезала несколько фермерских огурцов и заправила их смесью кукурузного масла и яблочного уксуса. А Дэвид клянчил хоть что-нибудь, чтобы не умереть с голоду прямо на месте. Крекеры, печенье, «хоть что-то!» – трагически восклицал он, но удовлетворился предложенным ломтиком огурца.

– Где твоя мать? – вопрошал отец. Это его постоянный рефрен: «Где она может быть?»

– Рисует, – отвечала Элис. – Давайте начинать без нее.

Она расставила на столе тарелки, пересчитала приборы и как раз искала салфетки, когда поняла, что они их позабыли дома, пришлось отрывать куски бумажных полотенец.

Элис любила воображать, что о ее жизни как будто бы пишут книгу. А рассказчик, с внушительным мужским голосом, описывает каждое ее действие. И довольно часто возникала ремарка «Элис вздохнула».

– Иди зови Лили ужинать, – велела она Дэвиду, а тот ответил:

– Ее нет.

Элис удивилась:

– Где же она?

А Дэвид сказал:

– Она ушла с парнем.

«Элис тяжело вздохнула», – прокомментировал невидимый рассказчик.