Сирруш (СИ) - Марков Павел Сергеевич - Страница 41

— Объяснения я беру на себя. А убытки от торговли сейчас должны волновать нас в последнюю очередь. От вас лишь требуется не распространяться о нашем разговоре. И уж тем более не болтать о том, что сейчас происходит в долине Сарасвати. Лишняя паника нам ни к чему. Всем все ясно?

Оба его собеседника утвердительно кивнули. Правда, Девадат продолжал плохо скрывать свое недовольство касательно решений своего преемника.

Чудамани добавил, обращаясь к Шанкару:

— Мне понадобится пара дней для организации отряда.

Охотник кивнул:

— Я тоже начну подготовку к охоте. Еще я бы хотел побеседовать с Анилом.

Чудамани вскинул брови:

— Обезумевшим лесорубом? Зачем?

— Вдруг он что-то знает?

Чудамани вяло махнул рукой:

— Даже если и знает, то сомневаюсь, что расскажет. Парень окончательно повредился рассудком.

— Я, все же, хочу попробовать.

— Хорошо, но только не сегодня. Нам всем не помешает выспаться. Особенно вам. Вы устали и возбуждены. В таком состоянии не стоит детально обдумывать планы.

Шанкар вынужден был согласиться.

— Да, Ваша Светлость.

Чудамани натянуто улыбнулся:

— Тогда на сегодня все.

***

Шанкар настолько устал с дороги и после перенесенных душевных потрясений, что отказался тащиться через весь город домой и заночевал прямо в банях, устроившись на соломенной циновке рядом с комнатой привратника. Верховный жрец предложил охотнику более уютные покои, но последний ничего не желал слышать об этом — его тело требовало отдых, как можно скорее. К тому же, проведя ночь в Цитадели, он избавит себя от необходимости нарезать многочисленные шаги по Мохенджо-Даро туда и обратно, а также отсрочит неудобные вопросы, которыми Шанкара непременно начнут осыпать местные жители.

Сон пришел практически сразу, несмотря на то, что охотник боялся не сомкнуть глаз до самого рассвета. Слишком свежи были в памяти воспоминания той картины, кою ему пришлось лицезреть на небольшой опушке возле берега Синдху. Организм охотника настолько оказался вымотан последствиями долгих путешествий и сильных переживаний, что он проспал чуть ли не до обеда. Поэтому, когда Шанкар начал спускаться вниз по каменным ступенькам прохладной темницы, его голова раскалывалась, будто по ней ударили обухом топора, а все тело неприятно ломило. Особенно в месте ушибленных ребер. Однако теперь он уже мог более-менее нормально дышать, а повязку из пальмовых листьев, сделанную накануне Девадатом, выбросил в мусорное ведро.

На душе было не менее скверно. Словно кошки скребли когтями изнутри. К Шанкару медленно приходило осознание того, что в нем будто что-то надломилось. Как поврежденный стебель тростника, из которого медленно вытекает жизненный сок. Частичка его осталась там, на полянке возле Синдху. Рядом с Нилам. И так, как раньше уже не будет. Никогда.

Спустившись на один пролет по винтовой лестнице, охотник свернул в широкий коридор, тускло освещаемый настенными факелами, свет от которых мрачно отражался на металлических прутьях ряда камер. Казалось, темница полностью пустовала. Оно и неудивительно. Сажать-то было некого. Самым громким преступлением последних лет была кража лука с рынка.

«И все изменилось в одночасье».

Рядом с лестницей виднелся широкий деревянный стол, за которым на табурете отдыхал полный тюремщик с черными волосами и бородой. Из одежды он имел лишь плотную набедренную повязку. Тюремщик сидел, прислонившись спиной к прохладной стене темницы и прикрыв глаза, время от времени почесывал толстое волосатое пузо. Со стороны казалось, что он полностью удовлетворен своей работой и наслаждается тишиной.

Однако это было не так.

Заслышав шаги, тюремщик открыл глаза и вопросительно уставился на гостя:

— Приветствую вас. Хотите снять комнату? — он хмыкнул.

— А что, можно? — устало поинтересовался Шанкар, протирая заспанные глаза.

— А чего нет? — толстяк заулыбался. — Идите, убейте кого-нибудь, и я вас обеспечу казенной площадью и похлебкой, — тут он громко засмеялся.

В пустом коридоре темницы смех прозвучал, подобно раскату грома. Однако уже в следующую секунду со стороны камер послышался жалкий вой, похожий на скулеж дворовой собаки, которой случайно наступили на хвост.

Тюремщик закатил глаза и застонал. Его приподнятое настроение мигом улетучилось, словно роса под лучами жаркого солнца.

— О, боги, он опять начал, — толстяк провел руками по пухлым щекам.

— Анил? — поинтересовался Шанкар.

— Ну, да, — подтвердил тюремщик, — безумец-лесоруб, нашинковавший своих приятелей на просеке.

— Хм, — коротко произнес охотник.

«Очевидно, жители Мохенджо-Даро еще не догадываются о том, с чем им пришлось столкнуться на самом деле. И, полагаю, еще не время раскрывать тайну».

— Он меня с ума сводит своими воплями, — продолжал жаловаться тюремщик, — приходится заедать напряжение.

— Да, я заметил, — Шанкар многозначительно покосился на огромный живот собеседника.

Проследив за взглядом охотника, тот насупился:

— Вот видите, что со мной происходит? Еще несколько дней соседства с этим ублюдком, и меня можно смело вести на свиноферму Панишвара в качестве борова.

Тем временем Анил завыл еще громче. Даже Шанкару стало не по себе от этих безумных и лишенных всякого разума звуков.

Тюремщик грохнул кулаком по столу, а затем рявкнул в сторону одной из камер:

— Да заткнись ты, мать твою!

На удивление, оклик толстяка подействовал, и протяжные стоны прекратились.

— Не обольщайтесь, — тюремщик обернулся к охотнику, — это ненадолго.

— Разве суд над Анилом еще не состоялся? — поинтересовался Шанкар.

— Нет, — буркнул собеседник, — хотя должен был еще вчера.

— Отложили заседание?

— Угу. Верховный жрец приказал. Сказал, мол, необходимо дождаться возвращения поискового отряда, — толстяк тряхнул головой, — а, как по мне, тут и без них все ясно.

— Вот как?

— Именно. Голову ему отрубить и дело с концом.

— Понятно.

Шанкар не знал, чем ответить, дабы не вызвать лишних расспросов.

— Так, зачем пожаловали-то? — внезапно поинтересовался тюремщик.

— Мне надо с ним поговорить.

Лицо толстяка так сильно скривилось, словно его насильно заставили проглотить целую гроздь гнилых бананов:

— Пожалуйста, не надо.

— Надо.

— Не стоит, — в глазах тюремщика читалась мольба.

— Стоит.

— Он все равно ничего не скажет.

— Я попробую.

— Вы не понимаете, — взвился толстяк, — вы с ним поболтаете, а мне потом целый день слушать его вопли!

Шанкар одобряюще похлопал того по плечу и улыбнулся:

— Ты сдюжишь. Я верю в тебя. Думай о том, как жена вечером накормит тебя вкусненьким ягненком.

— Я и так об этом думаю сутками! — толстяк вновь грохнул кулаком по столу. — Из-за этого у меня постоянное чувство голода.

Шанкар улыбнулся чуть шире:

— Пошли.

Видя непреклонность незваного гостя, тюремщик сильно застонал, но, тем не менее, кряхтя, поднялся:

— Ну, надо, значит, надо. Идемте.

Они пошли по сумрачному коридору вперед.

Анил располагался в пятой камере от входа. Лесоруб сидел в дальнем углу клетки в одной набедренной повязке. Поджав согнутые ноги в коленях к груди, он обхватил голову изодранными и оцарапанными руками.

— Вот он, — буркнул толстяк.

Шанкар внимательно оглядел своего старого друга, ощущая в области сердца предательскую иглу жалости.

«Богиня-матерь, что же он сделал с тобой, Анил? За что нам все это?».

Поджав нижнюю губу, охотник несколько секунд продолжал смотреть на безмолвного лесоруба, а затем бросил, обращаясь к тюремщику:

— Неси ключи.

Тот выпучил глаза:

— Чего?

— Ключи неси.

Толстяк облизал губы розовым языком и прохрипел:

— Какие ключи?