Виолетта - Альенде Исабель - Страница 4

Моя бабушка по материнской линии дни напролет просиживала на галерее в кресле с высокой спинкой, так глубоко погрузившись в воспоминания, что за шесть лет не произнесла ни слова. Мои тетушки Пия и Пилар, мамины родные сестры, старше ее на несколько лет, жили с нами. Добродушная Пия разбиралась в свойствах растений и умела исцелять наложением рук. В двадцать три года она чуть было не вышла замуж за троюродного брата, которого любила с пятнадцати лет, но так и не надела подвенечное платье, потому что за два месяца до свадьбы жених внезапно скончался. Поскольку от вскрытия семья наотрез отказалась, смерть объяснили врожденным пороком сердца. Пия объявила себя вдовой-однолюбкой: облачилась в строгий траур и о женихах более не помышляла.

Тетушка Пилар была красива, как и прочие женщины в маминой семье, но делала все возможное, чтобы таковой не казаться, и терпеть не могла всякие ухищрения и уловки, свойственные женскому полу. В молодости парочка смелых ухажеров пытались за ней приударить, но она постаралась их отпугнуть. Она сожалела, что появилась на свет так рано: родившись полвека спустя, она бы исполнила свою мечту и стала первой женщиной, взобравшейся на Эверест. Когда в 1953 году его покорили шерпа Тенцинг Норгей и новозеландец Эдмунд Хиллари, тетушка Пилар плакала от разочарования. Она была высокой, сильной и ловкой, к тому же отличалась властностью полковника; исполняла обязанности экономки и занималась ремонтом, в котором никогда не было недостатка. Она была прирожденным механиком, изобретала различные устройства и придумывала оригинальные способы решения бытовых проблем; говорили, что Бог ошибся, сделав ее женщиной. Никто не удивлялся, когда она карабкалась на крышу, чтобы надзирать за тем, как перекладывают черепицу после землетрясения, или без отвращения принимала участие в забое кур и индеек для рождественских праздников.

Карантинные меры, введенные из-за испанки, мало ощущались в нашей семье. И в прежнее время горничные, кухарка и прачка отдыхали всего два дня в месяц; шофер и садовники пользовались большей свободой — мужчины не считали себя частью домашней челяди. Исключением был Аполонио Торо, подросток-верзила, который несколько лет назад постучался в дверь дель Валье, чтобы попросить чего-нибудь поесть, да так и остался в доме. Все полагали, что он сирота, однако проверить никто не потрудился. Торито выходил на улицу редко, боялся, что на него нападут, такое уже случалось; его свирепый и одновременно невинный вид подстрекал к агрессии. Его обязанностью было таскать дрова и уголь, шлифовать и вощить паркет, перепадали ему и другие поручения, тяжелые, но не требующие смекалки.

Малообщительная мама и прежде старалась покидать дом как можно реже. Она сопровождала мужа на собрания семьи дель Валье, настолько частые, что юбилеями, крестинами, свадьбами и похоронами можно было заполнить целый календарь, но делала это неохотно: от суеты у нее болела голова. Под предлогом плохого самочувствия или очередной беременности она отлеживалась в постели или ехала в туберкулезный санаторий в горах, где подлечивала бронхит, а заодно отдыхала. В погожие дни отправлялась на прогулку в сияющем автомобиле «Форд-Т», купленном мужем сразу же, едва вошел в моду; мамино авто достигало самоубийственной скорости в пятьдесят километров в час.

— Однажды я прокачу тебя на собственном самолете, — обещал ей отец, хотя вряд ли она мечтала о таком средстве передвижения.

Отец обожал воздухоплавание, считавшееся прихотью авантюристов и плейбоев. Он верил, что в будущем эти комары из дерева и ткани будут, подобно автомобилям, доступны любому, кто сможет их себе позволить, а сам он станет одним из первых, кто вложит в них средства. Он все продумал. Будет скупать подержанные модели в Соединенных Штатах, привозить по частям, чтобы избежать налогов, а после того, как их по всем правилам соберут, будет продавать по цене золота. Капризная судьба распорядилась иначе, и много лет спустя его мечту предстояло осуществить мне, пусть даже в несколько ином раде.

Шофер возил маму за покупками в турецкую галерею или в чайный салон «Версаль», где она встречалась с кем-нибудь из своих невесток, которые пересказывали ей семейные сплетни, но в последние месяцы эти поездки практически свелись на нет сначала из-за растущего живота, а затем из-за пандемии. В короткие зимние дни мама играла в карты с тетушками Пией и Пилар, шила, вязала и читала молитвы Пресвятой Деве в обществе То-рито и служанок. Она приказала запереть двери, ведущие в спальни уехавших детей, обе гостиные и столовую.

В библиотеку входили только муж и старший сын. Тори-то разжигал камин, чтобы книги не отсыревали. В прочих комнатах, как и на галерее, стояли угольные жаровни, на которых кипели горшки с эвкалиптовым отваром, чтобы очищать дыхание и отпугивать призрак испанки.

Отец и мой брат Хосе Антонио не соблюдали ни карантина, ни комендантского часа — первый был одним из тех бизнесменов, которые считают, что без них экономика развалится, а второй во всем следовал за ним. У них имелось разрешение на передвижение, как и у прочих предпринимателей, бизнесменов, политиков и врачей. Отец и сын работали в офисе, встречались с коллегами и клиентами и ужинали в Союзном клубе[2], который не закрывали, потому что это было бы равнозначно закрытию собора, хотя качество его кухни снижалось с той же скоростью, с какой возрастала смертность среди официантов. На улице они защищали себя войлочными масками, изготовленными тетушками, а перед сном обтирались спиртом. Они знали, что от гриппа не застрахован никто, однако надеялись, что благодаря этим мерам, а также эвкалиптовым парам микроб не проникнет в наш дом.

В то время, когда меня угораздило появиться на свет, дамы, подобные Марии Грасии, старательно прятали беременный живот от чужих глаз и не кормили отпрысков грудью: это считалось проявлением дурного вкуса. Для этих целей нанималась кормилица, бедная женщина, которая отнимала грудь у собственного ребенка, чтобы дать ее другому, более удачливому, но отец не позволил, чтобы в дом вошла незнакомая женщина. Она могла принести заразу. Проблему моего кормления решили с помощью козы, которую держали в третьем патио.

С первого дня своей жизни и до пяти лет я всецело находилась на попечении тетушек, которые так меня баловали, что чуть было вконец не испортили мне характер. Отец тоже вносил свой вклад, поскольку я была единственной девочкой в стае мальчишек. В возрасте, когда другие дети учатся читать, я не умела держать ложку, еду мне вкладывали в рот, а спала я, свернувшись клубочком в колыбели рядом с маминой кроватью.

Однажды отец не сдержался — в тот день я вдребезги разбила кукле фаянсовую голову, ударив ее о стену.

— Испорченная девчонка! Вот я тебе задам!

Ни разу в жизни он на меня не кричал. Я повалилась на пол и завопила дурным голосом, как делала и раньше, и впервые отец утратил свое бесконечное терпение, свойственное ему в общении со мной, схватил меня за шиворот и встряхнул с такой силой, что, если бы не тетушки, сломал бы мне шею.

Я так удивилась, что мигом прекратила истерику.

— Этой девочке нужна английская гувернантка! — гневно воскликнул отец.

Так в нашем доме появилась мисс Тейлор. Отец разыскал ее через агента, который занимался его делами в Лондоне и попросту разместил объявление в The Times. Друг с другом они объяснялись с помощью телеграмм и писем, иногда требовалось несколько недель, чтобы письмо добралось до адресата и тот написал ответ, но, несмотря на препятствия в виде расстояния и языка — агент не говорил по-испански, а английский моего отца ограничивался словами, связанными с валютными операциями и экспортными документами, — договорились о найме «идеальной гувернантки с опытом работы, женщины исключительной порядочности».

Четыре месяца спустя, в воскресный день, меня нарядили в синее бархатное пальто, соломенную шляпку и лакированные сапожки, и мы с родителями и братом Хосе Антонио поехали в порт встречать англичанку. Пришлось дожидаться, пока все пассажиры сойдут на берег, поприветствуют встречающих, сфотографируются шумными компаниями и разойдутся, захватив с собой багаж, прежде чем причал освободился и мы различили одинокую, растерянную фигурку. Тогда-то мои родители и обнаружили, что гувернантка к нам приехала совсем не такая, как они воображали по переписке с агентом, полной языкового недопонимания. По правде говоря, прежде чем нанять мисс Тейлор, отец мой задал ей в телеграмме единственный вопрос: любит ли она собак. Гувернантка ответила, что предпочитает их людям.