Маг и кошка - Сташеф (Сташефф) Кристофер Зухер - Страница 49

— Правильно, — согласился Антоний. — Вот они и не уходят отсюда, покорные воле императора, и каждую ночь их призраки вновь и вновь вступают в бой.

— Не хочешь ли ты сказать, что и те, и другие убеждены, что в конце концов могут победить?

— Похоже на то, — отозвался Антоний и натянуто улыбнулся, не отрывая глаз от зрелища древней и непрекращающейся битвы. — Так гласит предание. Я всегда считал, что это — старушечья сказка, выдуманная для того, чтобы люди поняли, что им следует отрешиться от прошлого и думать о будущем, но…

У него сорвался голос. Балкис несколько мгновений молча смотрела на него, а потом решилась и закончила за него начатую фразу:

— Но это не сказка, а быль.

— Видимо, да, — тихо вымолвил Антоний. — Увы! Бедные мои предки! Если уж даже то, что их потомки переженились и стали одним народом, не остановило их, то что же может их остановить?

— Ничто, — прошептала Балкис.

Потом они еще долго сидели и смотрели, зачарованные и дрожащие, на то, как призраки убивают друг друга, покуда все не пали на поле боя. Даже тогда Балкис не смогла придумать, каким бы заклинанием остановить избиение призраками друг друга. Она решила, что это задача для священника, а не для волшебницы.

Казалось, миновала целая вечность перед тем, как звуки битвы наконец растаяли вдали. Только тогда Антоний скорбно проговорил:

— Все кончено. Покинем это место.

Но Балкис взяла его за руку и всмотрелась в глубь ущелья:

— А это что еще за шум?

Поначалу звуки были еле слышны — потрескивание, легкий шелест то тут, то там, но вскоре звуки стали громче, их стало больше — клекот, урчание, скрежет зубов. Антоний содрогнулся.

— Это звери, что едят падаль, и птицы-стервятники. Они набросились на призрачную плоть.

— Но я ничего не вижу!

— И звери, и птицы — тоже призраки, — объяснил Антоши. _ Да и живые грифы и шакалы всегда по возможности прячутся от людских глаз.

Балкис прижалась к груди Антония:

— Не хочу видеть этого ужаса!

— Я тоже. — Антоний прижался лицом к ее волосам.

Так они и сидели, обнявшись и спасая друг друга от холода ночи и содрогаясь от звуков страшного пиршества. Наконец все стихло.

Начало светать, но спутники никак не могли тронуться с места. Они сами не заметили, как улеглись рядом на землю, как, согрев друг друга, уснули, не разжимая объятий.

Балкис проснулась, когда ее лицо согрели лучи закатного солнца. Она села, озадаченно моргая, огляделась по сторонам и наконец вспомнила, как попала сюда. Она осторожно коснулась плеча Антония, расшевелила его:

— Просыпайся, соня! Проснись и скажи мне, что все, что было прошлой ночью, — всего лишь страшный сон!

— Гм-м-м? — сонно пробормотал юноша. — Что ты… Страшный сон? — Антоний рывком сел, зевнул и прикрыл ладонью рот. — Какой страшный сон? Про то, что я странствую с тобой? Ты уж меня прости, но…

— Да нет же, глупый! — Балкис шутливо ткнула его локтем в бок. — Надо же: только глаза открыл, а уже шутит! — Она улыбнулась. — Я говорю про войско призраков, про пиршество стервятников! Ну скажи мне, что это был только сон!

— Сражение! — воскликнул Антоний и сразу проснулся окончательно. — Нет… Боюсь, мои предки были самые настоящие.

— А их призраки? Антоний пожал плечами:

— Разве хоть какие-то призраки настоящие? И все же мы видели их — это был не сон.

— Да, боюсь, что так, — кивнула Балкис и обвела взглядом ущелье.

— Знаешь, узнать это можно единственным способом, — сказал Антоний. — Нужно только подождать и послушать. Если услышим крики и бряцание стали — все станет ясно.

Балкис оглянулась. Позади простиралась пустыня. Она подумала о том, сколько миль им еще предстоит пройти по пути на север.

— Стоит ли тратить на это время?

— Лишний час из нескольких месяцев? — уточнил Антоний. — Думаю, мы можем себе это позволить. — Он откупорил бурдюк, выпил воды, нахмурился и потряс бурдюк. — Так или иначе, придется спуститься к реке и пополнить запас воды. Нельзя же трогаться в путь без нее — помрем от жажды.

При мысли о спуске в ущелье Балкис поежилась.

— Пойдем! — окликнул ее Антоний. — Как только услышим пение труб — сразу убежим.

— Ладно, — согласилась Балкис.

Они спустились к реке, наполнили водой бурдюки и задолго до захода солнца уже одолели большую половину подъема. Обернувшись, они обвели взглядом речную долину, где уже сгущались сумерки, и замерли.

— Что это такое? Смотри, как быстро бежит! — воскликнула Балкис.

— Размером с лису, — откликнулся Антоний.

— Никогда не видела черную как смоль лису!

— Да, и слишком уж она блестящая, — вымолвил Антоний и напрягся. — Послушай, а может, не стоит так удивляться — ведь мы не так далеко ушли от соседней долины. Очень может быть, что муравьи и сюда порой наведываются.

— Наверняка, — сказала Балкис, но ни она сама, ни Антоний в это не поверили.

Однако оба они не могли отрицать, что существо, за которым они наблюдали и которое сновало по дну ущелья, на самом деле было гигантским муравьем. На глазах у путников странное создание развернулось и повело усиками — с севера на восток, с востока на юг, с юга на запад, и остановилось, устремив взгляд на людей. Подняло голову…

— Будь готова бежать, — предупредил девушку Антоний и схватил ее за руку.

Муравей помчался вперед, но на его пути встал силуэт воина в кожаных доспехах. Призрак замахнулся топором. Муравей на миг растерялся, но тут же в ярости бросился на призрака — и конечно, проскочил сквозь него. Затем муравей озадаченно остановился, развернулся и увидел, что на него надвигается другой воин, закованный в медные латы и вооруженный копьем. Муравей, не раздумывая, бросился к нему и, промчавшись сквозь силуэт воина, снова замер в растерянности. В это время к месту схватки побежал третий воин — с другой стороны. Муравей завертелся на месте. Он яростно бросался на призрачных воинов. Казалось, он исполняет какой-то дикий, отчаянный танец. Но ему никак не удавалось схватить лапами или жвалами хоть кого-то из врагов.

Антоний и Балкис, как зачарованные, наблюдали за тем, как мечется из сторону в сторону муравей. Между тем сумерки сгущались. Когда на небе зажглись звезды и в ущелье окончательно стемнело, муравей на мгновение замер на месте, а потом принялся раскапывать землю. Он рыл для себя глубокую-преглубокую нору — как всегда делал по ночам.