Сепаратист (СИ) - Курилкин Матвей Геннадьевич - Страница 25

— Доменико, прошу тебя, не пытайся судить Керу мерками смертных. Это ошибка. — Кузен морщится, потому что я говорю в полный голос — ему хочется сохранить приватность. — Да, она принадлежит прекрасному полу, но ты ведь уже в курсе, что природа ее нечеловеческая. Если я правильно понимаю — то, что она находится в теле смертной, это противоестественно. Такого в принципе не должно быть. Сейчас у нее в какой-то степени намного больше возможностей, чем было прежде. Вот только не забывай, богиней чего она является. Мне не хочется портить тебе настроение, но напомню: она получает силу из страданий смертных. Ей это нравится. Она умеет и любит устраивать так, чтобы смертные страдали. Ее нужно сдерживать, порой жестко — боги не знают меры. Раньше были старшие, которые строго следили, чтобы она не шалила больше необходимого, а теперь волею судьбы, есть только я. И я вот уже не уверен, что у меня хватит опыта, чтобы противостоять ее коварству.

— Эй! — Кера не выдержала, подошла поближе. — Нечего из меня мировое зло делать! Да, мне приятно, когда смертным плохо. Но я не желаю вам зла! Ни людям вообще, ни особенно тебе. В самом деле, Диего, хватит чувствовать в мою сторону то, что ты чувствуешь. Мне… неприятно. И ты тоже стал меня опасаться, — она взглянула на Доменико. — Зря я все это устроила. Но там было столько силы! Такой соблазн!

— Что вы, милая Ева, — слегка печально улыбнулся Доменико. — Вы неправильно интерпретируете мои чувства. Я не вас опасаюсь. Просто теперь, зная вашу истинную природу, я боюсь, что мне будет сложнее завоевать ваше расположение. — И снова упрекнул меня: — А ты, брат, мог бы и рассказать. Я думал, у нас сложились более доверительные отношения!

И ведь не солгала. Ей действительно было неприятно, что я на нее обижаюсь. Как ни странно, мне немного полегчало. А еще забавно было наблюдать за физиономией опешившего Ремуса, который переводил взгляд с одного из собеседников на другого, и пытался сообразить, почему мы называем Еву Керой, и о чем вообще идет речь. А богиня продолжала шокировать слушателей:

— Он не стал тебе рассказывать, потому что считал, что я сама должна. А мне не хотелось, и я находила причины, почему время еще не пришло. Но теперь я расскажу. И, может даже познакомлю с той, кто тоже находится в этом теле.

Выражение лица Доменико стало очень похоже на таковое у Ремуса, однако сеанс демонстрации скелетов в шкафу прервался — мы как раз подошли к храму. Свечение, исходящее из здания во время проповеди, уже погасло, но подходить к нему все равно было неприятно — чувствовалась какая-то угроза. Как будто смотришь фильм ужасов, и на фоне вдруг заиграла тревожная музыка. Причем мои смертные спутники кажется, ничего не почувствовали. А вот Кера ощутимо насторожилась.

— Он ждет, — напряженно констатировала девушка. — Ждет, что мы войдем.

— Ловушка? — уточнил я. — Ради меня сюда спустился целый бог?

— Он очень разозлился, когда ты лишил его подпитки в прошлый раз. Он тебя запомнил, и хочет получить себе. Но нет, его здесь нет. Тут только тень его силы, тень его внимания.

— Предлагаешь просто уйти?

— Тебе решать.

— Диего, Ева, я правильно понимаю, что вы почувствовали какую-то угрозу? — уточнил Доменико, и дождавшись моего кивка, предложил: — Так может, я один схожу и сделаю… что там нужно было сделать?

А я неожиданно разозлился. Да неужели? Я побегу просто от тени силы чистого? Испугаюсь? Да плевать мне на него. Этот мерзкий пришлый ввалился в мой мир, уничтожил богов, которых почитали мои родители, а потом руками приспешников убил тысячи язычников и моих родителей в том числе, а я испугаюсь всего лишь внимания? Сам не знаю, откуда во мне взялась такое презрение — должно быть, прорвались, наконец, злость, раздражение и разочарование в себе после недавнего происшествия.

— Хрен ему по всей морде, — выругался я, причем сам не заметил, что язык, на котором говорю, совсем не латынь.

Опередив Доменико, дернул дверь храма, и решительно вошел внутрь. Раздражение поначалу приглушило неприятные предчувствия, но стоило перешагнуть порог, как ощущение чужого взгляда снова навалилось. И усилилось многократно. На этот раз ничто не мешало мне двигаться, но…

Голос. Сначала тихий и невнятный, стоило только прислушаться он становился все настойчивее. Кажется, мне довелось ощутить то, что происходит с шизофрениками. Безликий и бесполый, он требовал, чтобы я подчинился. «Я дам тебе силу и власть. Я заберу твои сомнения. Ты хочешь отомстить — я дарую тебе месть. Я приведу тебя к тем, кого ты хочешь убить. Я отдам тебе их. А когда ты заберешь их жизни во славу мою, я дам тебе все блага, которые ты можешь представить. Прими чистоту, прими мою силу, отринь грязь, и ты сможешь осуществить любую прихоть.» Перед моими глазами вставали картины — чистые братья корчатся в муках под моей рукой, тела их медленно осыпаются пеплом, при этом они все еще остаются в сознании, и чувствуют весь спектр боли. «Они будут смотреть в твои глаза, умирая. Будут умолять о пощаде. Ты сможешь насладиться каждым мгновением их мук».

Голос был очень настойчив. Помимо соблазнительных картин, он еще как-то воздействовал на мой разум, туманил и путал мысли, отчего в какой-то момент предложение действительно показалось мне достойным внимания. Да что там, это было вполне соблазнительное предложение. Что, для того, чтобы кому-то отомстить, нужно открыть свою душу, принять в себя чужую силу, а взамен отдать свой манн? Да пожалуйста, я не дорожу им. Для того, чтобы убить своих врагов нужно отдать часть души? Нет ничего проще — я своей душой не дорожу. Мне плевать на нее, и на мою жизнь. Моя жизнь — это месть. Я вспомнил лица родителей. Сердце наполнилось нежностью и тоской, следом пришла горечь и ненависть к их убийцам. Ярость была так сильна, что на секунду посторонние чужие мысли были выбиты из головы. Я вдруг увидел себя будто бы со стороны, в балахоне чистого. Легкая улыбка, равнодушие в глазах — все точно так, как на тысячах лиц монахов чистого. Сытые глаза, спокойные. Это мое будущее? Служить тому, чьи слуги убили моих родителей? Как я мог на это повестись?! Они ведь были принесены в жертву именно ему!

Ярость помогла вышвырнуть из головы туман, прочистила мозги.

— С чего ты взял, ничтожная тварь, что можешь откупиться своими слугами?! — я закричал во весь голос, очень надеясь, что он меня услышит, как я слышал его. — Я не знаю, что ты такое, но я приду за тобой. Я буду убивать твоих последователей, а когда их не останется, когда ты ослабнешь, я приду за тобой, и втопчу тебя в грязь, которую ты так боишься.

Похоже, мне удалось задеть его за живое. По крайней мере давление обрушившейся на меня истерической ненависти пережить было трудно. «УМРИ», — набатом звенело в голове. «ПЕРЕСТАНЬ БЫТЬ! ТЫ НИЧТО! ТЕБЯ НЕТ!»

Как ни странно, этот взрыв ярости пережить оказалось не так уж сложно. Зрение вернулось, я обнаружил себя лежащим на спине в храме. Алтарь — прожектор светит так ярко, что, кажется, даже воздух заражает своим ядовитым свечением. Вижу Керу, пытающуюся тащить меня и Доменико к выходу из храма. Вижу покрывающееся ожогами лицо Ремуса.

Нет уж, так дело не пойдет. Рывком поднимаюсь на ноги. Меня шатает, кости будто резиновые — кажется, стоит расслабить мышцы, и я растекусь по полу.

— Кера, лучше помоги мне, добраться до алтаря — рычу я, стараясь игнорировать требовательные завывания в голове. Промелькнувшую было мысль искать подвал, отбросил, как несостоятельную. Не доберусь. Я каким-то образом могу сопротивляться воздействию всесжигающего света, но вряд ли это надолго. И уж точно не успею до того, как сгорят друзья.

Богиня оставляет Доменико, хватает под руку, тащит в светящемуся столбу света.

— У тебя не хватит сил его разбить, — кричит богиня. — Нужно бежать.

— Я знаю, что делаю, — рычу я. Всего несколько шагов, и вот я в возле прожектора. Я с шумом собираю слюну — ее не так много в пересохшем горле, приходится постараться. Плевок вышел знатный. Большая часть не успела испариться в очищающем луче. Я рывком окунулся в транс как раз в тот момент, когда жидкость попала на толстую линзу. О да, это замечательно. Лампа — это ведь не только свет, это еще и тепло. А такая мощная лампа — это много тепла. Стекло у прожектора очень-очень горячее. А моя слюна — не очень. По сравнению с ним, так вообще холодная. Разница температур большая, и жидкость почти мгновенно испаряется, в стекле успевают появиться трещины. Совсем небольшие, но мне много и не нужно. Ярость и боль помогают, придают сил. Я почти не чувствую сопротивления. Вспышка. Перед тем, как взорваться, прожектор вспыхивает особенно ярко. Я успеваю дернуть Керу вниз, так что ливень стеклянной шрапнели проходит над нашими головами.