Лже-Нерон - Фейхтвангер Лион - Страница 26

• Предыдущая
• 26/93
• Следующая

   Варрон думал: "Ее мать никогда меня не любила, потому что я женился  на ней по расчету, и она всегда была мне безразлична.  Мне  наперекор  хотела она сделать девочку весталкой и начинила ей голову всякой дребеденью.  Мне следовало подумать о Марции, когда она  была  ребенком.  Но  у  меня  было слишком мало времени. Девушке с такими понятиями должно быть очень  тяжело лечь в постель с этим "созданием". Как у нее остекленели  глаза!  То,  что она переживает сейчас, нелепо, но это  реальность,  с  которой  приходится считаться".

   Вслух он сказал:

   - Я знаю, ты  считаешь  мое  предложение  безнравственным,  недостойным римлянина. Но в Сирии нельзя жить так, как  в  Риме.  Ты  скажешь:  "Тогда незачем жить в Сирии". Но, во-первых, я вынужден жить здесь, а  во-вторых, я сделал бы это все равно, будь даже ворота Рима для меня открыты.  Уверяю тебя, моя Марция, стоит поступиться частицей своего  "достоинства",  чтобы получить взамен то, что дает человеку Восток. Я попросту не  мог  бы  жить вне Востока. Мне скучно на  Западе.  И,  говоря  честно,  мне  не  хочется отказываться от влияния и власти, которые я - так  уже  сложилось  -  могу иметь только на Востоке.

   Марция  сидела  против  него  неподвижная,  тонкая.  Как  он  старается одурачить меня, подумала она с ненавистью. Он хочет быть честным. Он хочет продать меня этому отродью и  прикрывает  свои  низкие  замыслы  вычурными фразами.

   - Ты предлагаешь мне стать женой горшечника Теренция? -  повторила  она иронически, с холодной деловитостью.

   Враждебное спокойствие дочери злило Варрона больше, чем сделали бы  это слезы, заклинания, взрывы отчаяния.

   "Прекрасно, - думал он. - Парень этот из  низов.  Но  от  матери  ее  я получил очень мало удовольствия, хотя она и была сенаторской дочкой. Пусть бы радовалась, что избавится от своей проклятой девственности.  Когда  она ляжет в постель с мужчиной и он мало-мальски оправдает себя, не все ли  ей равно будет, чей он сын".

   Вслух он сказал:

   - Мы, Нерон и я, всадили  в  эту  Месопотамию  изрядный  кусок  Рима  - солдат, деньги, время, нервы, жизнь. Я не желаю  бросить  все  это  только потому, что медные лбы,  сидящие  на  Палатине,  не  видят  ничего,  кроме стратегии, не видят тех хозяйственных и культурных  возможностей,  которые открываются по эту сторону Евфрата.  Так  как  они  лишены  фантазии,  они утверждают, что слияние Рима с Востоком невозможно. А  ведь  стоит  только открыть  глаза,  и  уже  сегодня   можно   убедиться,   какие   прямо-таки великолепные люди и города  рождаются  от  этого  слияния.  Я,  во  всяком случае, не отступаюсь от своего Востока. Я всадил в него деньги и время, и я имею право требовать жертв и от Других.

   Марция все эти годы надеялась, что отец ее  будет  реабилитирован,  они вернутся в Рим и снова смогут вести широкую,  достойную  их  жизнь.  Всего несколько  дней  назад,  когда  Варрон  вынужден  был   покинуть   римскую территорию с поспешностью,  напоминавшей  бегство,  надежда  эта  рухнула. Марции пришлось отказаться от своей мечты,  удовольствоваться  куда  более жалким уделом. Полковник Фронтон выражал ей свои чувства  с  присущей  ему сдержанностью. По рангу и положению он был  для  дочери  сенатора  слишком незначителен.  Но  его  хорошие  манеры,   широкий,   умный   лоб,   низко остриженные, седеющие, стального оттенка волосы были привлекательны. Кроме того, он был римлянином, римлянином  по  воспитанию  и  культуре,  человек среди этих восточных полулюдей, полу животных. Она  решила  поощрить  его, дать ему понять, что согласна выйти за него  замуж.  Она  вела  бы  с  ним серенькую, но по крайней мере пристойную жизнь. И вот отец даже  этого  не хочет ей оставить, а  предлагает  ей  взамен  пойти  на  такую  чудовищную низость. Всю  ее  строгость,  возвышенные  чувства,  целомудрие  он  хочет швырнуть к ногам этого отродья, этого раба, сына чистильщика выгребных ям.

Она молчала. Белое лицо ее было точно маска отвращения.

   - Как бы там ни было, - продолжал Варрон, пожав  плечами,  -  для  меня этот человек - подлинный Нерон. Он должен им быть. Я по многим причинам не могу отступать. Но он Нерон лишь постольку, поскольку я в него верю. А то, что я в него верю, я должен доказать.

   - И для доказательства понадобилась я,  -  насмешливо  и  неестественно спокойно закончила его мысль Марция. - Я  должна  расплачиваться  за  твою политику.

   Варрон подумал: многие действительно расплачиваются. Когда я  в  первый раз лег с этой - как ее звали? - ей было четырнадцать лет,  этой  девчонке из Фракии, - она до того была потрясена, что так  на  всю  жизнь  осталась какой-то забитой. А я ведь, в сущности, был с ней нежен. Четыре  тысячи  я заплатил за нее, а она после первой ночи только  на  то  и  годилась,  что посуду мыть. Разве  я  циничен?  Ведь  я  люблю  свою  Марцию.  Она  очень чувствительна, и я должен быть терпелив с  ней.  Думаю,  что  лучше  всего говорить правду. Она поймет меня. Это будет самое  простое  и  надежное  - сказать ей все, как есть.

   Он сказал:

   - Люди не хотят, чтобы у власти стоял одаренный человек. Они не  терпят одаренных. Они терпят только бездарность.  Они  довели  Нерона  до  гибели потому, что он был одарен, у меня потому же отняли власть. А теперь, когда я во второй раз добился власти, они хотят во второй раз отнять ее у  меня. Но я не отдам ее. Второй раз я этого не допущу. Я поставлю на карту  себя, тебя и все на свете.

   Варрон рассчитал  правильно.  Марция  очнулась  от  своего  враждебного оцепенения. Она уловила нотку честности в его словах. В ее чувстве к  отцу всегда переплеталось восхищение с  неприязнью;  она  снова  поддалась  его обаянию.

   Он сидел, по-восточному скрестив ноги, точно  желая  небрежностью  позы ослабить пафос своих слов.

   - Рим - это сила, Рим - это  власть.  А  что  такое  власть?  Прилежный чиновник Тит, который велит именовать себя императором,  вообразил,  будто обладает властью потому, что  в  его  распоряжении  гигантская  военная  и административная машина.  Я  ему  не  завидую.  Что  у  него  есть:  палка фельдфебеля, пучок прутьев и топор. Это власть?

   Он обращался уже не к дочери, он говорил для самого  себя.  Можно  было проследить, как мысли зарождались в нем, становились словами.  Он  говорил тихо, но вдохновенно, ясные, твердые, логичные латинские  фразы  текли  из его уст, как греческие стихи.

   - Власть, - мечтательно говорил  он,  -  это  нечто  более  хитроумное. Власть -  это  идея,  которая,  вылетев  из  головы,  становится  деянием, побеждает тупую действительность. Подавляющее большинство людей мирится  с существующими фактами. Они говорят: раз это так  -  значит  так  и  должно быть. Это великая косность, великий порок людей. Меня самое  существование факта еще не примиряет с ним. Почему все должно быть так,  как  оно  есть? Нерон умер? Факт этот глупый, бессмысленный, он нарушает разумный порядок. Он противоречит моему восприятию мира. Я этого факта не признаю. Я восстаю против этой нелепой  действительности,  объявляю  ей  войну.  Я  воскрешаю Нерона. Восток - это одно, говорят они, а Рим -  это  другое,  у  них  нет общего пути, и поэтому нужно отказаться либо от Востока, либо от Запада. Я не отказываюсь ни от того, ни от другого. Мне это  даже  не  пришло  бы  в голову. Я не подчиняюсь  такой  плоской  логике.  Не  подчиняться  глупой, бездушной действительности, не ограничивать себя ею,  поставить  на  карту всего себя в  борьбе  с  этой  действительностью  и  с  роком  -  вот  это по-римски. Поставить то, что должно было бы быть, против того, что есть, и игру  эту  выиграть  -  вот  единственная  форма  власти,  которой   стоит добиваться.

   Марция не спускала глаз с его губ, легкий румянец покрыл ее  щеки.  Она забыла, что всего несколько минут тому назад  считала  его  громкие  слова лишь мишурой, которой он прикрывает свои мелкие интересы.

• Предыдущая
• 26/93
• Следующая