Свет в конце тоннеля (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич - Страница 4

— Чего, Лысая Башка? Тебе отдать? Серьёзно? Нафига тебе эта секира? Отрубишь ещё себе что-нибудь… Нет, ну правда, к холодняку привычку иметь надо. Я мачете в джунглях помахал, хотя бы по ноге себе не врежу… Ну ладно, ладно, что ты так разволновалась, как будто я твою любимую куклу отнял? Ну на, поиграйся, чёрт с тобой. Вот, кладу, отхожу, бери… Ничего себе!

— Пацан, я хренею! Ты видишь, как она крутит эту штуку? Эй, Лысая, ты где так натаскалась? Обалдеть… И перевязь к нему есть? За спину, с ножнами? Знаешь, такое впечатление, что это твоя железяка. Утраченная и обретённая. Странная ты тётка, и это ещё очень мягко сказано. Да, конечно, забирай. Я никогда не спорю с женщинами, вооружёнными острым железом, что нетрудно заметить по полному набору конечностей. Ладно, давайте глянем, что это такое тут в углу тряпочкой накрыто… Так вот как наш неведомый мародёр натырил столько матценностей! Не на горбу, значит, перетаскал…

— Судя по вашим прозрачным ничего не понимающим глазам, вы такого никогда не видели. А я вот сподобился даже покататься. Сверхлёгкая самопальная мотодрезина — в моём детстве такие, бог весть почему, назвали «пионерками». Делали их в наших краях многие, потому что в районе была целая сеть узкоколеек, а вот дорог, наоборот, почти не было. Болотистая местность, там торф добывали и по рельсам возили. «Пионерка» на спицованных лёгких колёсах с ребордами, велосипедной рамой и мотором от мопеда была удобнее, чем, например, мотоцикл. Кто на дачу, кто на рыбалку, а кто просто так покататься… Все они были абсолютно незаконными, и, если путевой обходчик поймает, можно было выхватить по шее, но всё равно все катались. Она же лёгкая, если что, скинул её с насыпи в кусты и бежать. Железнодорожники их страсть не любили — потому что нет-нет да и влетал на них кто-нибудь спьяну под поезд. Поезду пофиг, но писанины потом не оберёшься, чэпэ же. Эта, я смотрю, совсем лёгонькая. Так, что тут у нас… Четыре велоколеса, алюминиевая рама, фанерный настил, моторчик-двухтактничек. Ну-ка… Да, я так и думал, даже в одно лицо перетащить несложно. Можно не заморачиваться со стрелками, просто поднять и перенести на нужный путь. Предыдущий владелец этой конструкции явно возил на ней мародёрку из города. Перегружал в сарай, а потом и саму машинку с глаз долой прятал. Почему «предыдущий», спросите вы? Потому что нынешними её владельцами являемся мы с вами. По какому праву? «Плохо лежало». Мы же нашли? Значит, плохо. По закону пустошей плохо лежащие предметы считаются дикими и подлежат приручению. А если кого-то совесть заедает, то он может дальше ковылять пешком, а не на моей спине ехать. Что? Нет больше возражений против смены собственника? Не слышу? Значит, будем считать, единогласно.

— Смотрите, кого я вижу! Вон, там, вдали. Велосипедистка! Зуб даю — та же самая! Я велик узнал, он приметный. Не зря, значит, на берегу оставил, они нашли друг друга. Что ты ощетинилась, Лысая? Чего зубы скалишь? У вас что-то личное, что ли? Да убери ты своё пыряло! Девчонка нас даже не заметила. Едет себе и едет. Но вообще это чем дальше, тем любопытнее. Не похоже на совпадение. Ладно, счастливого ей пути. Пойдемте лучше поужинаем.

— Каким вкусом нас порадует сегодня фантазия неведомого производителя? Жипозерии? Ладно, рискну здоровьем, сниму пробу первым. Что вам сказать? Жипозерия как жипозерия. Похоже на груши, тушёные в рыбьем жире. В Китае такое даже в забегаловках подают. Вкусы бывают не менее неожиданные. Китайцы готовят из всего, что не сумело убежать или спрятаться. Наследие голодных лет — народу там было много, жратвы мало, перебирать харчами не приходилось. Сейчас, говорят, уже не так, но я там давно был. Давно и недолго. Нет, не только из-за жратвы. Слишком людно, слишком странно, ни хрена непонятно и белый лаовай чертовски заметен. При этом, в отличие от того же Лаоса, связи у китайской мафии очень даже интернациональные, так что мне там долго светить своей большеглазой мордой не стоило. Вскоре я перебрался оттуда в Индию. Тоже страна такая — жаркая, влажная, несколько антисанитарная, но жить можно. Я её до того только в кино видел, и поэтому думал, что там все поют и пляшут. Но нет, на самом деле не больше обычного. Те же африканцы их по любви к танцам уделают начисто. Для меня главное преимущество Индии было в том, что там в какой-то момент оказалось до чёрта белых придурков, среди которых было очень легко затеряться. Забавная история — ехали они туда не за деньгами и не на природу полюбоваться, а за Мудростью Веков и Древней Духовностью. Откуда она там взялась, для меня до сих пор загадка. Думаю, это всё с пережору. Индия на тот момент была страна наглухо нищая, и поэтому для носителей евро-американского менталитета обладала своеобразной абсурдной притягательностью. И дело не в том, что даже уборщик из «Макдональдса» на свои гроши чувствовал себя там магараджей, а в том, что обыденную местную жизнь они принимали за какое-то странное волшебство. Вот, к примеру, индусы практически не едят мяса. По простой причине, оно там дорогущее. А потому что жара, тучи насекомых, моментально портится, и даже перец, которым они посыпают всё в три слоя, не спасает. Ах да, ещё отсутствие промышленного животноводства и прочие особенности региональной экономики. Но наезжающие туда духовные искатели считали, что это, разумеется, от Великой Духовности и прочей гармонии с природой. Или сидит бомж голый нечёсанный, ноги узлом закрутил, яйца на камнях греет. Глаза закрыты, дышит через раз, калории экономит. «Фигассе! — говорят друг другу духовные искатели. — Вот это просветлённый!» А ведь это просто пень с ногами — у него на мыслительную деятельность калорий нет, она энергозатратная. Впрочем, если пустая башка — признак духовности, то тем белым ребятам, что пёрлись со всего мира в индийские ашрамы просветляться, не хватало до неё буквально пары шагов. Среди них было полно и моих соотечественников, сочетавших в себе сразу два достоинства: они были нищими, как местные, и глупыми, как иностранцы. Рвения в духовных исканиях у них было столько, что аж из жопы капало. Феерические долбодятлы. Зато на их фоне я совершенно терялся, что мне, собственно, и было нужно. А им был нужен кто-то, разбодяживающий здешнюю духовность, чтобы от чистой с непривычки чакры не заклинило. Так я стал местным дух-дилером, посредником между Древней Мудростью и восторженными идиотами. Религия, как говорил один известный в наших краях деятель, кокаин для народа, и каждый нормальный дилер его разбавляет. Я быстренько сориентировался в региональном ассортименте духовных услуг и, как популярный литературный персонаж Остап Бендер, начал продавать билеты у входа в Кармический Провал. Побрил голову, замотался в простыню, научился сидеть, поджав ноги, улыбаться как обдолбанный Будда, и отвечать на все вопросы: «Ом-м-м…» Этого оказалось совершенно достаточно для того, чтобы мне несли деньги, да ещё и уговаривали их взять. Я говорил по-русски и по-английски, а значит, мог обращаться к платёжеспособной аудитории в доступной для неё форме. Это выгодно отличало меня от местных, которые тогда ещё не научились в глобализм. Так на свет появился Просветлённый Сурья, Истинно Постигший Истину.

— «Йад йад ачарати шрешт̣хас, — говорил я, улыбаясь мудро и снисходительно. — Тат тад эветаро джанах̣!» В переводе это приблизительно значит: «Куда крестьяне, туда и обезьяне», «Делай с нами, делай как мы, делай лучше нас!» Вы не поверите, люди платили деньги за то, чтобы со мной медитировать! То есть сидеть и смотреть, как я ни хрена не делаю. Однозначно, по отношению затраченных сил к полученным деньгам это было одно из самых выгодных занятий в моей жизни. Индуизм — очень экономичная религия. В ипостаси адвентиста мне приходилось тратиться на аренду зала, микрофон и дорогой костюм, после чего битый час скакать и вопить «Аллилуйя!», а тут я просто сидел на земле, замотавшись в простыню, и улыбался.