Необычное и обыкновенное (СИ) - Волковский Андрей - Страница 23

Кэп упал, заливаясь кровью и судорожно дёргаясь, но Варрок даже не шелохнулся. Он смотрел на меня и безмятежно улыбался.

Сквозь непостижимый восторг от его близости, сквозь счастье от его внимания и немое обожание фанатика еле-еле пробивалась мысль. Он безумен.

Его нужно остановить.

Но как? Наброситься на него я не в силах. “Болванки” на асфальте — стоит наклониться за ними, он всё поймёт.

— Противишься? — слегка нахмурился Варрок.

И я осознал тщетность своих попыток. Кто я против него? Как осмелился даже подумать что-то против воли живого бога? Кто он и кто я? Жалкий неудачник. Ничтожество.

— Склонись передо мной.

Повинуясь его голосу я рухнул на колени. Хотелось выть и биться головой о дорогу. Слаб человек. А я ещё слабее. Предатель. Убийца.

Варрок врывался в мои мысли, выдёргивая те, что я хотел бы спрятать даже от самого себя.

Детский страх темноты. Я не могу пойти в туалет: там живёт бука. Он съест меня. Точно съест!

Мёртвый предатель Абсолюта. “Болванка” с иглой в груди в мокрой от пота руке.

Проваленный экзамен в старшей школе. Отец отворачивается: “Я разочарован”. Мать пожимает плечами: другого и не ждала.

Мёртвый полицейский маг, упавший с крыши машины. Мёртвая Белинда с ненавистью, застывшей в остекленевших глазах.

Моя девушка уходит к моему другу. Так пошло. Так больно. Двухнедельный запой. Пьяная драка.

Похороны отца. “Полицейский, какой позор! Ты всегда был разочарованием!” — говорит мать сквозь чёрную вуаль.

Убитый Кэпом маг, которого я мог спасти. Мёртвый Кэп с разорванным горлом.

Ничтожество. Слабак. Ты ни на что не способен. Всё, что тебе остаётся, — корчиться на грязном асфальте и плакать.

Но если плачешь, значит ты живой. А пока ты жив, нельзя сдаваться. Не сумасшедшему с комплексом бога.

Я протянул руку и попытался схватить “болванку”.

— Зря стараешься.

Он не двинулся с места, но меня отшвырнуло на пару метров.

Что делать? Что мне делать? Как остановить Варрока.

Идея вспыхнула в мозгу, как пламя взрыва — ярко и мощно.

Если нет “болванки”, остаётся только одно.

Я коснулся своего лица, стараясь воссоздать безупречные черты Варрока: высокий лоб, синие глаза с длинными ресницами, скулы, прямой нос, капризный правильно очерченный рот, волевой подбородок.

Миг — и я стал таким, как он.

Как легко и понятно стало жить! Есть я и мои желания. А всё остальное — суета, белый шум, не стоящий внимания. Быть Варроком так прекрасно и правильно. Быть центром мира. Быть сильным среди слабаков. Быть свободным среди пленников. Быть способным на всё рядом с теми, кто подчиняется глупым правилам. Живым божеством.

Я рассмеялся.

Варрок подошёл ближе, с любопытством глядя на меня. Сильный. Достойный. Яркий.

— Теперь ты понимаешь! — кивнул он. — Идём!

И протянул руку.

Я взял его ладонь без страха и без восторга. Будто коснулся отражения в зеркале.

— С нами сила и воля! — Варрок прижал вторую руку к груди в приветственном жесте Абсолюта.

Тонкое лезвие из тайника в рукаве скользнуло в пальцы моей свободной руки. Ошибиться невозможно. Короткий взмах — и жест так похожий на приветствие Абсолюта загнал сталь мне в сердце. Только равный может убить Варрока. Только кукольник может уничтожить оригинал через болванку.

Он пошатнулся и отпустил мою руку, прижав ладони к груди. В прекрасных глазах удивление и что-то ещё. Варрок начал заваливаться на спину.

Остатки куба, машины, стены домов и фонари — все взлетело и упало, словно оператор уронил камеру. Лёжа на асфальте, я уловил слабый далёкий отзвук сирен.

— Эй, это наш парень! Целителя сюда, живо! И магкапсулу!

— А Варрок?

— Мёртв. Да и чёрт с ним! Целитель, сюда! Даниель, слышишь?

Город дождей (сказка, фэнтези)

В родном Городе Лу обычно дождливо. Сырость, вечные туманы и постоянное «кап-кап-кап». Летом дождей поменьше, а сейчас, осенью, должно быть сыро с утра до утра.

Но дождя нет уже шестой день.

Люди радуются погожим денькам, а Лу не по себе. Эх, был бы жив дедушка — можно было бы спросить, что к чему. Ведь Лу прекрасно знает, что дождь нужен. В потоках воды, огибающих каменные дома Города, в лужах, собирающихся в маленьких двориках, в струях, срывающихся водопадами с пёстрых черепичных крыш, обитают сотни водных созданий. Одни существа вполне обычные. Другие — светятся и мерцают. Третьи, говорят, могут съесть твою тень или выполнить самое главное желание. Про тень — кто знает? А про желания — ерунда.

Дедушка говорил: дождь защищает Город, отпугивает тех, кто живёт в Глубине. Лу не знает, что это такое, Глубина. Но раз тех, кто там живёт, нужно отпугивать, значит, они злые. Пусть там и остаются.

Лу любит свой Город — его маленькие округлые мостики на окраинах и огромные мосты в центре, его каменные дома с разноцветными крышами и крытые сады, узкие мостовые и широкие проспекты, прозрачные статуи и фонари, старые кварталы и новые многоэтажки.

Пожалуй, больше, чем Лу, любил город только дедушка.

Лу грустит, вспомнив о дедушке, но тут же отгоняет печаль. Дедушка велел лишнюю сырость не разводить и любить Город за двоих, присматривать за водяницами и прудовиками, за бойкими рыбками и старыми крыланами, гнездящимися прямо за их домом. Вот он и присматривает. И вовсе не разводит никакую сырость. И так вода кругом.

Лу спохватывается и мчится быстрее: учитель Тан ждать не будет — начнёт урок, и нагоняй как знаешь. Ещё и отчитает за опоздание. А до школы далеко: через Мост Тумана, потом долго-долго по проспекту Дождя, затем через Радужные мосты — а их целых семь! — после перейти площадь Красных Рыб — вот и школа. Идти почти час.

Но если надо быстро-быстро, то можно срезать: по Речному переулку до Журчащей улицы, там через дырку в заборе на ничейный пустырь, а потом через старый парк прямо к школе.

Лу сворачивает к Речному переулку. Мчится по нему, проскальзывает в дырку в заборе, а на ничейном пустыре останавливается с разбегу.

Посреди пустыря пруд. Казалось бы, в Городе их сотня — точнее, сто одиннадцать, они с дедушкой посчитали, — подумаешь, ещё один! Но тут никогда никакого пруда не было. Да и дождя нет почти неделю, так что даже большой луже взяться неоткуда.

Лу поправляет сползающую с плеча лямку рюкзака с учебниками и смотрит на пруд. Серое зеркало воды кажется гладким-гладким, неподвижным, подозрительно ровным.

— Это что за чудеса из лужи? — вспоминает Лу любимую дедушкину присказку.

Моргает — и пруд тут же покрывает рябь от налетевшего ветерка. Рядом кто-то смеётся звонко, женственно. Лу крутится вокруг себя: никого. Под одежду пробирается холодок. А в затылок будто кто дышит недобрым, ледяным.

Лу ёжится и отступает от пруда на шажок.

В новом порыве налетевшего ветра слышится шёпот:

— Уходи…

Надо остаться и понять, что тут происходит. Но постыдный страх заставляет сорваться с места и бежать прочь через старый парк изо всех сил.

Только в школе Лу останавливается и пытается унять дыхание. Вот стыд! Струсил, как малая плотвичка! Юркнул куда подальше. Эх… что бы дедушка сказал, а? Хотя он бы точно не стал ругаться. Потрепал бы по волосам, прищурился хитро и пошёл бы сам разбираться, кто это его внука стращать вздумал.

Но дедушке-то много-много лет было, а Лу только-только шесть сравнялось. Его и в школу-то взяли лишь потому, что некому было за ним присмотреть, пока отец работает сутками. И потому, что учитель Тан — его дядя и согласился взять в класс шестилетку.

На уроках Лу рассеян, отвечает невпопад и ужасно сердит учителя Тана. Тот хмурится, да только разве это важно, если в Городе лишний пруд, а сам Лу — трусишка?

Он обещает себе улизнуть с уроков, вернуться на ничейный пустырь и выяснить, что это за «чудеса из лужи».