Наследница старой башни (СИ) - Ром Полина - Страница 18

А здесь были даже масляные лампы, некое подобие керосинок, со стеклом и возможностью убавить-прибавить свет. Пусть это дорого, и за лампу хозяин потребовал лишнюю медяшку, но уж всяко лучше, чем при лучинах и факелах сидеть.

Понятно, что остановились мы не в самой нищей избе, но на ужин нам предложили яичницу с ветчиной. Не думаю, что сами хозяева ежедневно мясо едят, но даже если хранили его к праздникам, и то хорошо. Да и не выглядели они изможденными и голодающими. И кровати нормальные, и подушки-одеяла есть. И половички на полу, да и дома – не избы курные*.

Хозяйка дома Телья, расторопная женщина лет тридцати пяти, шустро управлялась и с хозяйством, и с двумя мальчишками-близнецами лет пяти, и с мужем. Тот, напротив, был крупный, чуть медлительный и очень основательный. Когда с ужином мы покончили, Телья предложила взвару попить и даже присела ко мне за стол. Прон вышел коней посмотреть: их передали подростку лет пятнадцати.

-- Я, госпожа, проверю, как оно тама… Хозяин отправился следом за гостем, буркнув, что скоро вернется.

Ну, хоть Леста и поморщилась недовольно, что я с крестьянкой собралась чаевничать, но я строго-настрого велела ей еще в начале пути баронессой меня не звать. Едет горожанка из небогатых, по собственной надобности, и всё! Так что горничная моя уселась чуть в стороне. Сама от чая отказалась, но беседу нашу с хозяйкой слушала.

А сама беседа, надо сказать, ввела меня в некий ступор. Хозяйка жаловалась на старшую дочку-вдову. Мужа своего при этом называла уважительно: сам. Хозяин, значит.

-- Ерка-то у меня красивая дюже, коса вона в руку толщиной. Оно и понятно, что хоть и вдова с дитями, а кружат вокруг жонихи-то. Ить мальчишкам-то уже по пять годков, доколь она при нас сидеть будет? Сам-то мой и не против, говорит: «Пущай живет, покуль замуж не выйдет», а сколь она еще перебирать станет? За первого не пошла – бедный. Ну, тут ладно, и впрямь, не больно справно парень жил. А теперь чего не хватает? И дом свой, и коровка есть, и хозяйство доброе! И в город ездит, торгует. А она уперлась, заладила: старый да старый! А какой старый?! Под семьдесят ему, аккурат самый сок мужик! – Телья налила чай из кружки в широкое блюдечко, подула и принялась «сёрбать»**.

Сколько?! Я с великим трудом удержалась, чтобы не ойкнуть. Семьдесят – самый сок?! А сколько же тогда всем остальным?! А мне?! А сколько тут вообще живут?! Надо бы как-то аккуратно спросить.

-- Телья, а самой-то дочери сколько лет?

-- Ить прошлый год тридцать семь уже и набежало. Просидит при моей юбке еще годков десять, ить и не возьмет никто!

Я чувствовала, что чего-то не понимаю. Если дочери столько, то сколько самой Телье? Я бы, навскидку, ей лет тридцать пять дала, не больше. Да и внуки у нее пятилетние, а я думала, что это ее дети.

-- Телья, а самой-то тебе сколько лет?

-- Ой, ить старуха я уже! – с улыбкой отмахнулась хозяйка. – Ерка-то у меня последыш, это уж я под старость годков родила себе утеху. От сам-то ее и набаловал! Ить той год восемьдесят годочков стукнуло. – вздохнула она. – Летит время-то, летит…

Я отхлебнула из кружки чай, чтобы сделать паузу и прийти в себя. Что-то у меня местная математика никак не складывалась в голове. Тут в сенях кто-то завозился, а затем распахнулась дверь в избу, и вошла крупная молодая девушка. Двадцать лет, ну, край, двадцать три. Высокого роста, пышная, но не рыхлая, а как будто литая. Та самая коса, о которой говорила ее мать, тяжелым жгутом переброшена на грудь. На Телью не похожа: в отца пошла.

Хозяйка обрадовалась:

-- Ой, приехала! А мы вас завтрева ждали только!

-- Быстро управились в этот раз, – она приветливо кивнула Лесте и мне и попросила Телью: -- Мам, чайку бы с дороги.

-- Может, покушать?

-- Нет, ели недавно, чайку бы, – она возилась у дверей, расшнуровывая обувь.

Мальчишки высунулись из угла, в котором тихонько играли, но не побежали, а ждали, пока мама подойдет. Только улыбки до ушей говорили, что они соскучились. Ерка прошла в дом, присела на корточки и обняла сыновей. Что-то тихо наговорила им на ушки, погладила-пообнимала и, вручив непонятные пестрые штучки, какие-то сувениры, присела к столу на свободный табурет.

В углу сейчас раздавались тихие шепотки и смешки. Сыновья Ерки что-то обсуждали. На редкость славные мальчишки. И воспитанные такие! Понимают, что в доме гости: не лезут, не шумят. Да и вся семья довольно мирная. Я решила, что стоит привезти им из города какую-нибудь приятную мелочь.

Хозяйка возилась у плиты, наливая травяной отвар в кружку и подрезая хлеб. Я смотрела на девушку и поражалась: какие тридцать семь? Шутят они, что ли? Телья, как будто не она только что суетилась для дочери, ворчливо проговорила, обращаясь ко мне: -- Тридцать семь годков ей надысь набежало. Не маленькая ить уже! Еще бы и родить успела, а она ить так и провыбирается!

-- Ой, мама! Не ворчи ты, заради всего святого! – добродушно отмахнулась дочь. – Сговорились мы, сговорились. На красный день сватов зашлет.

-- Ох ти мне! – всплеснула руками Телья. – Надобно тесто ставить!

-- Мам, какое тесто?! Пять дней еще есть.

-- Молчи! Много ты понимаешь! Гостинный хлеб ить отлежаться должон!

Понимая, что дочери и матери есть, о чем поговорить, я попросила показать, где мы спать будем. Комнатка крошечная, беленая и чистенька. Две кровати и две табуретки, больше мебели нет. Простыни свежие хозяйка постелила и дверь закрыла.

-- Леста, а сколько тебе лет?

Леста с удивлением глянула на меня, на секунду даже задумалась и сообщила:

-- Девяносто восемь, вроде бы, госпожа. Али девяносто семь?! – она развела руками и призналась: -- Не помню я точно. ___________________

* Курной или чёрной избой называется изба с топкой по-чёрному. Во время топки дым идет из устья печи прямо в помещение, а затем уж выходит или в деревянную трубу-дымницу в потолке, или в открытую дверь. Считается, что в таких избах все было покрыто слоем сажи. Это не совсем так. Точнее, совсем не так. И рушники на стенах белые висели, и посуда на полочках стояла, и стены были чистые достаточно. Закопчёнными были только устье печи и два-три венца под самой крышей. Печь ставилась таким образом, чтобы дым, уже отдавший тепло избе, уходил четко в одном направлении, как раз в дымницу. КПД таких печей был максимально высок, до 95%. Был и еще один плюс в черной топке -- дым выполнял дезинфицирующую функцию, в курных избах никогда не заводились тараканы и клопы.

**Сёрбать – шумно прихлебывать. Можно чай, даже бульон или суп.

К городу мы подъехали ближе к вечеру третьего дня. Дорога между второй деревней, где мы ночевали, и городом была в отвратительном состоянии. Да и сама деревенька не выглядела опрятной. Земли какого-то обедневшего дворянина, который здесь и не появлялся. Следить за ними некому. Прон переживал:

-- Ить разве это дело: вот так-то?! Ежли хозяин недосматривает, так ты народ собери, тебе от господ всякая власть дадена, а ты… -- недовольно ворчал он на местного старосту. Потом раздраженно махнул рукой и определил: -- Шалопут, одним словом…

-- Прон, а что нужно делать, чтобы проехать можно было?