Наследница старой башни (СИ) - Ром Полина - Страница 2

И запахи витали странные, непривычные, чужие и неприятные. Пахло горелым деревом и дымом, чем-то сивушным, плохого качества. Напоминает самогонку, которой в девяностых торговала наша соседка, сварливая и крикливая бабка Валя. А еще пахнет сыростью, холодом и камнем. Такой запах был в пещере, куда мы однажды с мужем лазили по молодости. Хорошая тогда группа туристическая подобралась…

Мысли у меня путаются сильно, да и слышу я так, как будто голоса понемногу отдаляются…

-- Ить и шевелиться вона сама начала, – как бы с осуждением произнес второй голос.

-- Пока она не сдохнет, этот законник из замка не уедет, Шайха, – голос молодой женщины прозвучал… Осторожно он прозвучал, явно во фразе скрывался непонятный мне смысл. От женщины веяло неприязнью и опасностью.

Шаги и шуршание ткани. С меня сдернули одеяло: сразу стало зябко, и раздраженная женщина спросила:

-- Её что, обмывал кто-то?! – Голос тяжело давит и пробивается сквозь окутывающую меня все сильнее дурноту. Он неприятный, этот голос. Я инстинктивно чувствую к нему неприязнь.

Я втянула воздух, пахнущий кровью, болезнью и потом, и так и не рискнула открыть глаза. Накатывала дурнота, казалось, что мир плывет и качается. Уже погружаясь в бессознательное нечто, я услышала недовольный ответ:

-- Горничная ейна приходила. Я уж и то – гнала ее, так она скандалить почала…

***

Второй раз я очнулась, наверное, ночью. Кто-то тыкал мне в губы чашку и тихонько шептал:

-- Попейте, миленька моя, попейте… -- твердая рука придерживала меня за затылок, помогая.

Я глотала теплую воду жадно: внутри все ссохлось, казалось, я никогда не напьюсь. Глаза я открыла уже потом, когда удивительная влага закончилась.

Темно, хотя все помещение освещено холодным светом и каким-то красноватым отблеском, который то становится ярче, то теряется за темным силуэтом человека, принесшего мне воду. Все резкое, контрастное, непривычное. Почти те же запахи и совершенно чужая комната.

В стрельчатые узкие и высокие окна – их, оказывается, целых три, падают теперь рассеянные потоки лунного света. Возле моей кровати женщина средних лет, одна половина ее лица подсвечена серебристым отблеском ночного светила. Он подчеркнул морщины и складки. Вторая половина лица теряется в темноте.

Лунный свет обманчив, но мне кажется, ей лет пятьдесят. Совершенно незнакомое лицо, простоватое, очень неухоженное: брови она не щипала ни разу в жизни. Да и нелепый чепец, надвинутый на лоб, изрядно уродует внешность. Лицо кажется почти квадратным. Но я абсолютно точно ее не знаю.

Я пытаюсь сообразить, чем я заболела и что случилось. Сердце… У меня кольнуло сердце, и я не успела позвать дочку… А потом, кажется, уснула. Я даже помнила свой полет среди темноты, и как я тянулась к искоркам звезд. Красивый сон, конечно, но что с моим здоровьем? Почему все тело болит и тянет так, как будто я перебрала с физическими нагрузками?

Я тру глаза, стирая налипшую засохшую слизь, пытаясь привыкнуть и понять, где я. Наконец, проморгавшись, смотрю на женщину и сипло – горло тоже болит – спрашиваю:

-- Вы кто?

-- Я это, светлая госпожа, я! – почти с испугом говорит она. -- Ить что же это такое-то, осподь всемогущий! – она делает рукой какой-то странный жест, чертя несколько раз линию от левого плеча к правому и наоборот.

Кулак сжат, и чертит она оттопыренным большим пальцем. Из-под нависших век с испугом смотрят на меня небольшие глазки, и женщина вздыхает, открыв рот и показывая мне недостаток двух нижних зубов:

-- О-о-хти мне! Это что же такое и сотворилось с вами, светлая госпожа! Ну, оно и понятно: в родах два дня отмучались, да еще и ребеночка потеряли!

-- Ребеночка?! – абсурд какой! Кто из нас сошел с ума? Я или эта незнакомая тетка?

-- Да ведь говорила я вам уже! Да такой-то мальчик ладненький… – продолжая вздыхать, она торопливо тянет меня с кровати за руку, бормоча: -- Сейчас обмою вас, да и сменим все… Шайха-то поди и возиться не станет… От ить, бога-то не боится! Только уж вы поспешайте, госпожа, подмогните мне малость, одна-то я ить не справлюсь.

Театр абсурда продолжается. Я стою в центре большой комнаты с высоким потолком у стола. Держусь слабыми руками за спинку тяжелого резного стула и пытаюсь понять, что происходит. Голова кружится, и понимаю я плохо. Только эта самая спинка стула, за которую я цепляюсь, придает картине грубые черты реальности.

Женщина торопливо протирает меня тряпками, смоченными в миске с теплой водой. По комнате гуляет сквозняк, и все тело покрыто мурашками от озноба. Совершенно чужое тело недавно рожавшей женщины. Оно тощее, какое-то изможденное, с еще выпуклым, чуть обвисшим животом, с густой растительностью под мышками и на лобке, с маленькой грудью и темной толстенной косой, липнущей к влажной коже плеча.

Я молчу и боюсь заговорить, потому что даже сквозь слабость и гул в ушах понимаю: все вокруг слишком реально для сна. Пол каменный и ледяной, такой ледяной, что у меня постоянно поджимаются пальцы на ногах, стол застелен огромным куском темного толстого бархата и на нем подсвечник на пять рожков, где сейчас горит только одна свеча. Впрочем, от нее нет толку: луна достаточно яркая. Я трогаю мягкий бархат скатерти. Он тоже вполне осязаем и реален.

Сбоку от меня огромный портал камина, где дотлевают, светясь красным, прогоревшие поленья. Над камином зеркало в сложной раме с завитками и виноградными гроздьями, на полке, отражаясь в зеркале и двоясь, большие расписные вазы. В зеркале же частично отражается огромное сооружение, на котором я спала – кровать с балдахином. Она высокая сама по себе, я чуть не упала, когда слезала, так еще и поставлена на подиум со ступенькой.

Женщина подает мне тонкую мягкую сорочку длиной до пят, пахнущую какими-то горьковатыми травами, и, протягивая пеленку, спрашивает:

-- Сильно кровит? Так-то вы ить родами крови потеряли больно много. Вам бы сейчас горячего вина красного, да с пряностями, да мяса побольше с кровью

Мне неловко обсуждать с ней этот момент. Я неуклюже поворачиваюсь и иду к кровати. Каких-то связных мыслей нет и я сильно устала. Почему-то вспомнилась Скарлет О`Хара с ее знаменитым: «…я подумаю об этом завтра.». Взбираясь на кровать, повторяю про себя одно и то же: «Я подумаю об этом завтра. Я подумаю об этом завтра…».

Очнулась я резко, а спала совсем мало. Я поняла это по тому лунному свету, который сейчас активно лился в окна. Очнулась от того, что к губам мне пытались прислонить кружку. Женщина, так же как и та, что поила меня раньше, подсунула руку мне под голову и приговаривала:

-- Давайте, госпожа, давайте… Вот сейчас тепленького попьете, сразу и полегчает.

Голос я узнала и чисто инстинктивно оттолкнула крепкую руку старухи так, что глиняная кружка вылетела у нее и разбилась на каменных плитах пола. Женщина меня пугала. Пожилая, замотанная в платок так, что глаза почти не было видно, с ввалившимся ртом и твердыми пальцами. Она одной рукой машинально придерживала меня за затылок и растерянно смотрела под ноги, приговаривая: