Ты никогда не исчезнешь - Бюсси Мишель - Страница 36

— Нет. Скажи.

— Чтобы он умер!

— Вот прямо так? — Эстебан зубами надорвал упаковку, вытащил печенье. Песочное, с шоколадными крошками и медом. — Тебе не предлагаю?

Том скрестил указательные пальцы.

— Только не это. Vade retro, изыди, дьявольский нектар.

Оба засмеялись. Эстебан прыснул с полным ртом, и Том отодвинулся, чтобы на него не попали крошки.

— Ты что, даже крошек боишься? Если бы я подавился, стоял бы и смотрел? Подвинься, я глотну воды.

И Эстебан закашлялся. Однако Том не сдвинулся с места и негромко ответил:

— Я же сказал тебе, что нельзя. Этот источник только… для мертвых.

Кашель Эстебана прекратился в тот же миг, внезапно, как проходит икота. Он смотрел, как течет из позеленевшего медного крана красноватая вода, переливается через край гранитной чаши, оставляя на камне широкий огненный след.

— Мертвых? Я видел, как вполне живые люди останавливались здесь, наполняли фляжки и…

— А какого цвета в нем вода, видел? — перебил его Том. — Она вытекает из центра земли! Прямиком из преисподней. Здешние старики называют его Источником душ, потому что…

Замолчав, Том завороженно смотрел на их двойное отражение в алой воде. Казалось, кожа с лиц содрана, осталась только окровавленная плоть.

— Да рассказывай уже! — не вытерпел Эстебан.

— Старики говорят, что когда кто-то вот-вот умрет, надо быстро набрать стакан воды из Источника душ и заставить выпить умирающего. А потом напоить той же водой из того же стакана женщину, которая ждет ребенка. И тогда…

— И тогда?..

— Тогда его душа сможет путешествовать! И переселится из тела того, кто скоро умрет, в тело младенца, который скоро родится.

— Ух ты! — Эстебан присвистнул. — Но для этого смерть должна совпасть с рождением, надо точно скоординироваться!

— Кажется, такое уже случалось. Это очень давние истории.

Том повернулся к ферме, его взгляд скользнул по растрескавшейся стене и остановился на одном из окон.

— Мне пора идти, Эстебан. Или папа мне такое устроит! Я вообще-то и со двора не имею права выходить. — Он посмотрел на задернутые занавески. — Пока они в спальне, я этим пользуюсь. Но ты не стесняйся, покатайся на велосипеде, сходи в бассейн, ведь если ты у меня в голове, значит, и я тоже немножко покручу педали или поплаваю, и нога у меня при этом не будет болеть!

Эстебан уже спрятал печенье в рюкзак и сел на велосипед.

— Ты все же шизанутый!

— Не уверен… Мне кажется, ты все меньше и меньше напоминаешь привидение.

Эстебан уже удалялся. Он пронесся вниз по склону и скрылся за первым поворотом, Том едва успел крикнуть:

— Я начинаю верить, что ты и взаправду живой!

Амандина осталась сидеть на нем верхом, хотя чувствовала, как его член опадает у нее внутри. Она уперлась ладонями в грудь Жонаса — ничего, выдержит, она почти ничего не весит — и продолжала раскачиваться, чтобы еще немного им попользоваться, прочувствовать как следует.

Ни одного мужчину она не любила так сильно. Ничего не могла с этим поделать, это плотское, физическое и химическое, он может сколько угодно изменять ей со всеми своими девками, пропадать на полгода, возвращаться как ни в чем не бывало со свежим загаром, она будет стирать и гладить его шмотки, еще пахнущие его шлюхами, никогда она не закроет перед ним дверь. И пусть те, что никогда не кончали раз за разом ночь напролет, забросают ее камнями.

Она обхватила ляжками лежащего под ней Жонаса. Пусть только попробует пошевелиться… пусть только попытается уйти. Амандина дала ему пять минут передышки, потом танец начнется снова.

А может, и минуты довольно.

Этот гад уже начинал твердеть.

Жонас обеими руками мял ее груди, грубо, без всякой нежности, как же она это любила, потом накрыл горячей ладонью ее пупок и прошептал:

— Прямо кратер. Такой хорошенький кратер нового вулкана.

Очертил пальцами плавную выпуклость ее живота. Амандина перехватила его запястье. Руками не трогать!

— Я чудовище! — простонала она. — Ненавижу это ужасное брюхо!

Жонас приподнял голову. Оглядел женщину, сидящую на нем верхом. Дидина всегда была тоненькой, как подросток.

— Тебе очень это идет… — Приподнялся, чтобы дотянуться губами до ее сосков. — Даже не вспомню, когда у тебя груди были так хороши.

Ему достаточно было начать покусывать ее соски, чтобы вернуть себе боевую готовность.

— Я их ненавижу! Чувствую себя коровой!

— Дурочка! Ты красивая и сама это знаешь!

Теперь они сидели на кровати. Она прижималась к нему, он распирал ее изнутри. Никогда еще Дидина не чувствовала этого так остро. Неужели все дело в гормонах? Прогестерон, эстрогены, вся эта фигня, из-за которой меняется тело беременной женщины?

— Лучше бы я казалась тебе уродиной, но чтобы ты меня все-таки любил. Потому что есть женщины куда красивее меня…

— Дурища!

Жонас поцеловал ее. Амандина расслабилась. У нее получалось расслабиться только в объятиях сильного мужчины. Сильного мужчины, которого могла оседлать. Она оперлась на его плечи, обвила руками его шею, начала двигаться быстрее, еще быстрее. Отдаться крутому парню, который от нее без ума. Жонас так колотился в нее, что ей казалось, будто ее тело вот-вот взорвется. Отдаться горячему парню, который хочет всех женщин на свете, но, пока длится оргазм, он будет клясться, что любит ее, только ее одну. Они дошли до края, она должна продержаться еще немного.

Жонас кончил первым, прохрипев:

— Я люблю тебя, моя Амандина. До смерти люблю.

Жонас голышом расхаживал по гостиной. Амандине нравилось, что ее мужчина не спешит одеться после любви, не засыпает и не отправляется в душ, чтобы смыть ее запах. Ей нравилось, что огонь в нем еще долго не угасает.

Жонас налил себе виски.

Остановился перед приколотым к стене стихотворением «Txoria txori» — несколько строк между оторванными лоскутами обоев.

— Это ты его повесила?

— Конечно.

Амандина подошла к нему. Тоже голая. Обхватила его за талию, поцеловала в затылок, соском нарисовала у него на спине сердечко, потом встала на цыпочки, чтобы пристроить свой округлившийся живот в прогиб его поясницы, а лобок — к его заду. Крепко-крепко обняла его, и время остановилось, каждое мгновение с ним — вечность.

Она прочитала эти строки, заглядывая ему через плечо, хотя знала их наизусть — и по-французски, и по-баскски.

И Амандина тихонько повторила, приблизив губы, насколько могла дотянуться, к уху Жонаса:

— А я любила птицу.

Она снова поцеловала его, еще теснее прильнула. Она готова стоять так сколько надо, сколько он захочет.

— Вот видишь, — шепнула Амандина, — я поняла. Когда любишь птицу…

Жонас повернул к ней лицо. Их губы почти соприкасались.

— Нечего больше понимать, детка. На этот раз я останусь, клянусь тебе.

Амандина только улыбнулась, почти равнодушно.

Я останусь. Сколько раз она слышала это обещание? Она верила в него еще меньше, чем в бредни доктора Либери. Амандина постаралась говорить самым безразличным тоном:

— Нет, Жонас, не останешься… Но это неважно. Я привыкла.

Жонас медленно разжал кольцо рук Амандины, отодвинулся от нее, повернулся и провел указательным пальцем по ее животу.

— Я останусь ради него… и ради Тома. Я нужен Тому.

— Ты всегда был нужен Тому.

— Нет, я не об этом. Я сейчас нужен Тому. Из-за всех этих дел.

— Из-за того, что рассказывает Либери? Ты же не веришь в эту чушь?

— Я и не говорил, что верю. Но согласись, это странно. При ней я не подал виду, можешь на меня положиться. Но если то, что она говорит, хотя бы на одну десятую правда…