Дочь Империи - Вурц Дженни - Страница 68

• Предыдущая
• 68/130
• Следующая

По дому разнесся нетерпеливый рык:

- Мара!..

Она вздрогнула и невольно бросила взгляд на колыбель, стоявшую рядом. Маленький Айяки сладко спал, не потревоженный отцовским выкриком. За те два месяца, что он прожил на свете, младенец привык к шумным возгласам Бантокапи и, наверное, мог бы спать даже под раскаты грома.

Мара вздохнула. Мальчик пошел в отца: с крепеньким тельцем и большой головкой, из-за которой Мара претерпела во время родов столь тяжкие муки, что уже мечтала о смерти как об избавлении. Раньше она даже представить себе не могла, что бывает подобное истощение всех сил. В свои восемнадцать лет она чувствовала себя древней старухой и никак не могла избавиться от ощущения беспредельной усталости. Первый взгляд на рожденного ею сына не принес радости. Втайне она надеялась увидеть красивого, гибкого ребенка - такого, каким, вероятно, был во младенчестве Ланокота. Вместо этого Бантокапи подарил ей круглоголового зверька с красным морщинистым личиком... ни дать ни взять,

крошечный старичок. С первого же момента, когда его легкие наполнились воздухом, он показал, что может орать не хуже родителя; и взгляд у него бывал таким же сердитым. И тем не менее, когда Айяки засыпал, Мара не находила у себя в сердце иных чувств к нему, кроме любви. Он и мой сын тоже, думала она, и у него в жилах течет кровь его деда. Задатки, которые он унаследовал от Анасати, можно будет подавить с помощью воспитания, а задатки Акомы - выпестовать и взлелеять. Он не будет таким, как его отец.

- Мара!..

Раздраженный зов Бантокапи прозвучал совсем близко, и в следующее мгновение стенная перегородка детской комнаты отъехала в сторону.

- Вот ты где, женщина! А я тебя по всему дому ищу! Бантокапи вошел в детскую, хмурый, как грозовая туча.

Мара поклонилась, чрезвычайно довольная, что получила возможность отложить в сторону рукоделие:

- Я была с нашим сыном, муж мой.

Выражение лица Бантокапи смягчилось. Он подошел к колыбели, где лежал младенец, теперь уже проявлявший признаки беспокойства. Бантокапи протянул руку к сыну, и Мара на мгновение испугалась: ей показалось, что муж сейчас начнет ерошить малышу волосы, как он любил обычно проделывать со своими собаками. Однако мясистая рука властителя лишь осторожно расправила сбившуюся простынку. Этим жестом молодой отец даже снискал мимолетную симпатию жены, но она тут же отогнала неуместное чувство. Хотя Бантокапи и носил мантию Акомы, он был сыном Анасати, давнего и весьма сильного врага Акомы. Забывать об этом Мара не смела. И скоро настанет срок перемен.

Подчеркнуто тихим шепотом - хотя в этом не было необходимости - она спросила:

- Что тебе угодно, муж мой?

- Я должен отправляться в Сулан-Ку... э-э.. по делу. - Бантокапи выпрямился и постарался всем своим видом показать, насколько его не привлекает эта вынужденная отлучка. - К вечеру я не успею возвратиться и, вероятно, завтра тоже.

Мара поклонилась, изображая полнейшую покорность судьбе; однако от нее не укрылась поспешность, с которой удалился ее супруг. Ей не требовались долгие размышления, чтобы догадаться: в Сулан-Ку нет никаких "дел", которые требовали бы присутствия Бантокапи. Последние два месяца его интерес к делам неизменно шел на убыль и, можно считать, полностью иссяк.

Управление поместьем Акомы вновь сосредоточилось в руках Джайкена, и он постоянно докладывал Маре обо всем, что имело хоть какое-то значение.

Бантокапи еще пытался разыгрывать роль полководца и постоянно совал нос в дела гарнизона, чем только мешал Кейоку. Впрочем, его вмешательство ограничилось перетасовкой воинов: кого и на какой пост назначить. Но тут уж Мара ничего не могла поделать. Пока не могла.

Она с отвращением уставилась на свое вышивание: в отсутствие Бантокапи незачем было притворяться усердной рукодельницей, и этому можно было только порадоваться. Требовалось время, чтобы обдумать будущее и выстроить планы дальнейших действий. Подозрительность Бантокапи в какой-то мере даже облегчала ее задачу. Хотя и не сразу, но все же осознав, что в коммерции Мара смыслит больше, чем он сам, Бантокапи сосредоточился на одной задаче: не допустить, чтобы его жена главенствовала в доме. Ему даже в голову не приходило, что до замужества она столь же искусно управлялась и с гарнизоном. В результате он и не задумывался о причинах некоторых странностей; он даже никого не спрашивал, например, почему Папевайо носит черную повязку осужденного. Хотя новый властитель интересовался военным ремеслом, он не считал нужным близко знакомиться со своими людьми. Их происхождение было ему безразлично, иначе он узнал бы, что большинство солдат, носящих зеленые доспехи Акомы, совсем недавно были серыми воинами. У него просто не хватило бы воображения, чтобы додуматься до такого извращения традиции. Поймав себя на этой мысли, Мара встревожилась. Даже в мыслях нельзя забывать об осторожности. Слишком часто она убеждалась: он проницателен и знает, чего хочет.

Однако тонким искусством лицемерия он не владел. Прислушиваясь к его громкому смеху, доносившемуся с площади перед казармами, пока он отбирал воинов для своего эскорта, Мара пыталась понять, зачем ему понадобилась такая нелепая отговорка, если ему взбрело в голову провести пару ночей в городе. Что могло погнать его этим знойным полднем в Сулан-Ку? Скука? Желание поплескаться в бане в веселой солдатской компании и послушать соленые байки, или поразмяться в борцовских состязаниях на арене, или попытать счастья в игре... или поразвлечься с женщиной из Круга Зыбкой Жизни?

...Бантокапи пожелал вернуться в постель жены вскоре после того, как она родила. Но теперь, когда Акома получила наследника, у Мары не было причин изображать покладистую жену. Грубые, неловкие объятия Бантокапи внушали ей отвращение, в она просто неподвижно лежала, не откликаясь на зов его вожделения. В первую ночь он, казалось, вообще не заметил ее безразличия, но во вторую ночь - рассердился. В третью ночь ей пришлось выдержать его язвительные упреки за бесчувственность, а в четвертую он ее побил, после чего переспал с одной из ее служанок. С тех пор она вообще перестала отвечать на его супружеские притязания, и в конце концов он отступился - видимо, потеряв к ней интерес.

Но теперь Бантокапи отправлялся в город вот уже в третий раз за десять дней, и Мара была заинтригована: с чего бы это? Она позвала Мису и велела ей отодвинуть перегородку; как только носилки мужа в сопровождении небольшого воинского эскорта бодро двинулись по дороге, направляясь к Имперскому тракту, она отправила посыльного за Накойей.

Старая женщина явилась не сразу, но ее поклон был исполнен почтительности:

- Чем могу услужить, госпожа?

- Что заставляет нашего властителя Банто спешить в город по такой жаре? - спросила Мара напрямик. - Какие об этом ходят сплетни среди слуг?

Накойя бросила выразительный взгляд в сторону Мисы, которая ожидала приказаний хозяйки, сидя у входной перегородки. Для Мары это послужило предупреждением: няня предпочитает дать ответ в отсутствие прислуги. Поэтому Мисе было велено подавать полуденную трапезу, и как только она вышла, Накойя вздохнула:

- Все, как ты предполагала. Твой супруг снял в городе особняк, чтобы встречаться там с женщиной.

Мара откинулась на подушки:

- Прекрасно. Мы должны делать все, чтобы он проводил в городе как можно больше времени.

Накойя так и загорелась любопытством:

- Дочь моего сердца, я знаю, утраченного не вернешь... но кроме меня, ты не знала другой матери. Не откроешь ли мне, что ты замышляешь?

Искушение поделиться с верной наперсницей было велико. Но план восстановления собственной власти в доме граничил с изменой нынешнему властителю. Хотя Накойя уже и сама разгадала намерение Мары погубить Бантокапи, план был слишком рискованным, чтобы доверять его кому бы то ни было.

- Это все, матушка, - твердо заявила Мара.

• Предыдущая
• 68/130
• Следующая