Дочь Империи - Вурц Дженни - Страница 78

• Предыдущая
• 78/130
• Следующая

Имперский Стратег перевел на нее помрачневший взор. Сначала он не придавал особого значения отсутствию Бантокапи и держал себя так, словно согласился принять участие в некоей шутке - из уважения к испытанному союзнику. Но, по мере того как день близился к концу, томительное ожидание и жара сделали свое дело: терпение его лопнуло. Теперь Текума уже не смел принять предложение невестки: это грозило серьезным уроном для семейной чести. Несмотря на разнообразные ухищрения хозяйки, всем уже было ясно: она скрывает нечто существенное. Идти у нее на поводу значило проявить слабость в присутствии самого Имперского Стратега. Будь Бантокапи просто пьян - пусть даже до потери сознания - позор оказался бы куда меньшим. Но если он не уважает отца и гостей до такой степени, что скрывает свое состояние, прячась за спиной жены, - это уже неслыханное бесчестье.

Угрожающе-спокойным голосом Текума сказал:

- Мы ждем.

Явно подавленная, но по-прежнему совершенно искренняя, Мара ответила:

- Да, отец моего супруга, так оно и есть.

Последовало напряженное молчание.

Музыканты отложили инструменты, а танцовщицы выпорхнули из зала. Когда стало до боли очевидно, что хозяйка Акомы не намерена ничего объяснять, властитель Анасати был вынужден предпринять еще одну попытку настоять на своем.

Едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, Текума потребовал ответа:

- "Так оно и есть"? Что ты имеешь в виду?

Мара выглядела совсем несчастной. Отводя глаза от свекра, она проговорила:

- Мой муж пожелал, чтобы вы дождались его.

Имперский Стратег отложил цукат, от которого отщипывал маленькие кусочки. И нелепый разговор свекра с невесткой, и винные пары возымели свое действие: даже великий полководец выглядел совсем сбитым столку.

- Бантокапи пожелал, чтобы мы дождались его? Значит, он заранее знал, что опоздает к встрече гостей? - Альмеко вздохнул, будто кто-то, наконец, снял огромную тяжесть с его плеч. - И поэтому он уведомил тебя, что опоздает, и велел развлекать нас до его возвращения. Так?

- Не совсем точно, мой господин, - ответила Мара, заливаясь робким румянцем.

Текума подался вперед:

- Каковы же тогда были его точные слова, Мара?

Она задрожала, подобно газену, пригвожденному к месту взглядом змеи.

- Его точные слова, отец моего супруга?

- Вот именно! - рявкнул Текума, хлопнув ладонями по столу с такой силой, что со звоном подскочили тарелки.

Слишком поздно уловив негодование своего господина, Чимака выпрямился и захлопал глазами, как ночная птица, пойманная при свете дня. Даже будучи под хмельком, он уже понимал: беды не миновать. Чутье ему не изменило - надо было действовать! Сделав над собой усилие, он нагнулся вперед и попытался дотянуться до рукава Текумы. Выполняя это телодвижение, он потерял равновесие и едва не упал, но все-таки успел выдохнуть:

- Господин...

Глаза Текумы не отрывались от лица невестки. Сохраняя все тот же сокрушенно-невинный вид, Мара на сей раз послушно сообщила:

- Мой супруг и господин сказал так: "Если сюда прибудет Имперский Стратег собственной персоной - даже и он может самым распрекрасным образом дождаться моего возвращения".

Чимака в ярости погрузил кулак в подушки, оставив всякую надежду обратить на себя внимание Текумы. Не имея возможности вмешаться, он только наблюдал, как бледность постепенно покрывает лицо господина. Чимака оглядел зал, где никто не смел шелохнуться, его глаза нашли Альмеко и уже не отрывались от всевластного Стратега.

Главный полководец, повелевающий всей воинской мощью Империи Цурануани, сидел с налитым кровью лицом, сохраняя каменную неподвижность. Все его благие намерения проявлять терпимость иссякли; глаза превратились в горящие угли, и его слова пронзили тишину, как остро заточенный кремневый нож:

- Что же еще сказал обо мне властитель Акомы?

Мара ответила беспомощным жестом и бросила полный отчаяния взгляд на Накойю:

- Почтенные господа, я... я не смею произнести вслух. Молю вас, дождитесь мужа и позвольте ему самому дать вам ответ.

Прямая и тонкая, как тростинка, трогательно хрупкая в своих парадных одеждах, она почти затерялась среди груды подушек, на которых восседала за столом. Ее вид взывал к жалости, но правила Игры Совета не допускали проявления подобных чувств. Когда горничная с кувшином воды поспешила к ней, чтобы отереть лоб госпожи влажным полотенцем. Имперский Стратег воззрился на Текуму из рода Анасати:

- Спроси ее, властитель, где находится твой сын. Я требую, чтобы за ним тотчас же отправили посыльного с моим приказом немедленно предстать перед нами. Если он намерен нас оскорблять, пусть говорит в моем присутствии.

Мара жестом отпустила горничную. Она держалась стойко, словно цуранский воин, когда ему объявляют смертный приговор, хотя такое мужество, очевидно, стоило ей немалых усилий.

- Мой господин Бантокапи находится в своем городском доме, в Сулан-Ку, но ни один посыльный не может туда войти: таков его приказ. Он поклялся, что убьет первого же гонца, которого отсюда пришлют. Нам запрещено его беспокоить.

Имперский Стратег с усилием поднялся из-за стола:

- Так значит властитель Акомы сейчас находится в Сулан-Ку? А мы здесь тем временем ожидаем его... "самым распрекрасным образом"? Тогда уж соблаговоли сообщить, чем же, по его мнению, мы должны теперь заниматься? Говори, госпожа, и не вздумай что-либо утаивать!

Текума тоже встал; сейчас он напоминал змею, приготовившуюся к атаке.

- Что за бессмыслица? Конечно, мой сын... Даже Банто не смог бы позволить себе такую грубость.

Имперский Стратег жестом заставил его замолчать:

- Пусть хозяйка Акомы говорит за своего мужа.

Мара поклонилась. Ее глаза казались слишком блестящими, тонкие тени нанесенного грима резко выделялись на смертельно бледном лице. Соблюдая строгие правила этикета, она сложила большие и указательные пальцы обеих рук треугольником. То был древний символ, означающий, что необходимо поступиться честью по приказу особы высшего ранга.

Все присутствующие в зале знали: то, что сейчас скажет Мара, покроет позором ее семью. Жрецы, благословившие пищу перед обедом, молча встали из-за стола и удалились. За ними последовали музыканты и слуги. Теперь в зале оставались только гости, их советники и воины из почетного караула Имперского Стратега. Папевайо стоял неподвижно, как храмовая статуя, за плечом хозяйки Акомы, а Накойя, столь же невозмутимая, ожидала рядом. И наконец Мара тихо произнесла:

- Мой язык не оскорбит чести этого дома. Бантокапи отдавал приказания в присутствии нашей первой советницы. Она ответит и за него, и за меня. - Слабым жестом Мара указала на Накойю.

Старая женщина распрямилась и поклонилась собравшимся, выражая глубочайшее почтение. Перед приемом гостей служанки помогли ей одеться, и впервые, насколько Мара могла припомнить, шпильки, удерживающие в прическе седые волосы Накойи, были вколоты прямо и аккуратно.

Но и это соображение, никак не соответствующее серьезности момента, и вообще какой бы то ни было намек на юмор исчезли, как только старая женщина заговорила:

- Высокочтимые господа, жизнью своей клянусь: все, что сказала госпожа, - чистая правда. Властитель Акомы произнес именно те слова, которые она повторила.

Выведенный из терпения бесконечными проволочками - пусть даже такими, которых требовала учтивость, - Имперский Стратег Цурануани обратил весь свой гнев на Накойю:

- Я повторяю вопрос: что еще сказал властитель Акомы?

Накойя устремила перед собой равнодушный взгляд и произнесла тихим и невыразительным голосом:

- Наш господин Бантокапи сказал: "Если Альмеко не пожелает ждать меня здесь, то может расположиться в хлеву - вдруг ему там больше понравится. А если я не вернусь в день его прибытия - ну что ж, пускай ночует в нидровом дерьме, я не возражаю".

Имперский Стратег застыл на месте, словно вырубленный из камня. От неукротимой ярости у него просто язык отнялся. Протекла долгая мучительная минута, прежде чем он обратился к Текуме:

• Предыдущая
• 78/130
• Следующая