Чужак из ниоткуда (СИ) - Евтушенко Алексей Анатольевич - Страница 12

Тимак принял мяч, обвёл защитника, и с ходу пробил.

Есть!

Один-ноль, мы ведём.

Два тайма по пятнадцать минут пролетели быстро. Как ни старался Данатар и другие, ни одного мяча я не пропустил (это было легко, учитывая уровень игры), а вот мы забили три.

— Тебя, Гуня, как подменили, — тяжело дыша и упираясь руками в колени, помотал головой Женька Данатаров, когда игровое время вышло. — Был один Гуня, стал другой.

— Так бывает, — сказал я. — Работал над собой помаленьку. И вот результат.

— Ага, — сказал Данатар. — А то, что без очков стал играть, тоже работа над собой?

— Тоже. Есть специальные упражнения, чтобы зрение исправить. Я их делал. Ну и витамин «А» помог. В моркови его много.

— Так ты морковку жрёшь? — засмеялся Данатар. — Был Гуня, стал Кролик. Эй, Кролик! Кролик, Кролик!

Я молчал. Остальные тоже. Новая кличка явно не прилипала.

— Умей проигрывать, Данатар, — сказал я. — Полезное качество.

Откуда-то слева пронзительно свистнули.

Спортплощадка была окружена проволочным забором, который держался на металлических столбах. Которые, в свою очередь, были вделаны в бетонный фундамент.

Вот на этом фундаменте, как на приступочке, сидели трое взрослых парней. Двое из них курили. Третий — с плотной шарообразной шевелюрой тёмно-рыжих кучерявых волос махнул рукой.

— Эй, Очкастый или как тебя… Гуня! Иди сюда!

Я посмотрел на товарищей.

— Иди, раз зовут, — ухмыльнулся Данатар.

— Я с тобой, — шагнул ко мне Тимак.

— Звали Гуню, — сказал Данатар.

Мне показалось, он знает этих парней и не ждёт для меня ничего хорошего от встречи с ними.

— Сам разберусь, — сказал я. — Спасибо, Тимак.

Подошёл, не торопясь, остановился в пяти шагах, разглядывая всю троицу. Лет по шестнадцать-семнадцать, равнодушные лица, окурки в уголках ртов, прищуренные глаза.

Тот, что меня позвал, с тонким носом и какой-то, словно облупленной физиономией, не курил и был без головного убора. Его двое приятелей — в кепках, косо надвинутых на лбы.

— Знаешь меня? — спросил кучерявый.

— Меня машина сбила, — сказал я. — Слышали, наверное. Травма головы. Если и знал, то забыл. Извини.

— Олег, — сказал кучерявый. — Он же Пушкин.

— Сергей, — представился я. — Он же Гуня, — я понизил голос и доверительно сообщил. — Хотя я понятия не имею, что это значит. Только пацанам, — я обозначил поворот головы в сторону одноклассников, — не говорите, засмеют ещё.

— Правда, что ли, не знаешь? — удивился Пушкин.

— Правда. Может, и знал. Но… не помню.

— Гуня ты в школе, — один из парней щелчком пальцев отправил горящий окурок в полёт. — А для нас — Очкастый.

— Для вас — это для кого? — поинтересовался я.

— Для всех остальных, — ухмыльнулся парень. Выглядел он каким-то… расхлябанным, что ли. Вялая челюсть, тёмное лицо, грязно-болотного цвета глаза и шрам, тянущийся от края толстого, нечётко очерченного рта, через левую щёку. — Ты Черепа вчера завалил?

— Ну я. А что?

— Это мой брат.

— Ничем не могу помочь, — сказал я ровным тоном.

— Не понял. Ты чё щас вякнул? — болотные глаза сузились.

— Оставь его, Рваный, — сказал Олег. — Чего прицепился к пацану? Он Черепа честно завалил, один на один. Не лезь. Мы здесь не за этим. Не ссы, Гуня, — обратился он ко мне. — Никто тебя не тронет.

— Мне ссать не с чего, — сказал я. — Пусть ссыт неправый. Чего хотели-то?

— В большую рамку встанешь? Сегодня восемнадцатое. Через десять дней, двадцать восьмого, в воскресенье, мы с пехотой играем, а на ворота поставить некого.

— С пехотой — это…

— С мотострелковым полком, — пояснил Пушкин. — Первенство Кушки начинается. Первый матч, как всегда, с ними.

— То есть, это со взрослыми играть?

— Ну да, с кем же ещё. В сборную Кушки тебя зовут, Гуня, цени. Кстати, а где твои очки?

— Не нужны уже, зрение исправилось. Так что теперь я не Очкастый.

— Да нам по херу, — произнёс Рваный равнодушно и закурил новую сигарету.

— Ладно, пошли, — хлопнул ладонями по коленям третий парень (плотный, широкоплечий, с твёрдыми острыми скулами) и поднялся. — Значит, ждём тебя двадцать восьмого в воскресенье на стадионе в семь тридцать утра, — обратился он ко мне. — Если не зассышь, конечно.

— И мама с папой разрешат, — добавил Рваный.

— Буду, — сказал я. — Хорошо, что не завтра. Десять дней мне хватит, чтобы восстановиться.

— Вот и ништяк, — сказал широкоплечий. — Бывай.

Рыжий на прощанье кивнул. Рваный ухмыльнулся, сунув руки в карманы.

Троица покинула спортплощадку и скрылась.

— Что они хотели? — спросил подошедший Тимак.

— Звали в футбол играть, против мотострелков. Двадцать восьмого.

— Ого. В воротах, что ли?

— Ага.

— Сильно. А потянешь? Там взрослые парни в команде, по восемнадцать-двадцать лет. Бьют, как из пушки. Да и ворота большие.

— Значит, надо потренироваться. Готов помочь?

— Конечно. А как?

— Двое нужны, — сказал я. — А лучше трое. — Кто у нас, кроме тебя, лучше всех по воротам бьёт?

— Данатар и Тигр, — уверенно ответил Тимак.

Я обернулся, махнул рукой:

— Данатар, Тигр!

Они подошли.

— Пацаны, завтра, после школы, постучите мне по воротам на стадионе?

— Гуню в сборную Кушки позвали, на ворота, — пояснил Тимак. — Надо форму набрать.

— Ну, раз так… — протянул Данатаров. — Постучим. Только мяч где взять?

— Нужно три, — сказал я.

— На фига? — удивился Данатар.

— Трое же по воротам бить будут.

— Ага… — глубокомысленно промолвил Данатар.

— Один я в комендатуре возьму, — сказал Тимак, и я вспомнил, что его отец — пограничник, начальник кушкинской погранкомендатуры. Насчёт второго с физруком можно договориться. Третий — не знаю.

— Разберусь, — сказал я. — Спасибо, Тимак. Тогда завтра в пять на стадионе жду всех троих.

— Замётано.

Пока мы разговаривали, остальные, включая девчонок, разошлись по домам. Осталась только Ирка Шувалова, стояла в сторонке, чего-то ждала.

— Тебя ждёт, — сказал Тимак, перехватив мой взгляд. — Иди, ты чего? Всегда же провожал после школы.

— Действительно, — пробормотал я. — Гуня я, в конце концов, или кто?

Очередная дверца в памяти Серёжи Ермолова открылась, и я увидел, кто такой Гуня. Точнее, Гунька. Литературный персонаж. Лучший друг Незнайки из книжки Николая Носова «Приключения Незнайки и его друзей». Гунька дружил с малышками, что категорически не нравилось Незнайке. Из-за этого они даже однажды поссорились.

Понятно. Значит, Серёжа Ермолов, дружит с малышками. Точнее, с девочками. Что для его возраста необычно. Причём необычно и на Земле, и на Гараде.

Я вспомнил наш интернат с раздельным обучением девочек и мальчиков вплоть до четырнадцати лет по земному счёту. А также горячие споры, которые кипели в обществе по этому поводу лет двадцать назад, — мол, не правильнее ли будет формировать смешанные учебные классы с самого начала обучения, то есть с шести-семи лет?

Традиционалисты тогда победили, и принцип формирования остался прежним — до четырнадцати лет раздельное обучение, затем — общее. На мой взгляд, это правильно. Однако здесь считали иначе. Хотя, как помнит Серёжа Ермолов, так было не всегда, были времена, когда мальчики и девочки в Советском Союзе, а перед этим в Российской империи, обучались раздельно.

Я подошёл к Ирке. Она подняла на меня чёрные глаза, улыбнулась. Я улыбнулся в ответ:

— Привет.

— Привет. Как ты? Хотела навестить тебя в госпитале, мне не разрешили. Сказали… — она замялась.

— Что сказали?

— Сказали, что ты без сознания, в этой… как его… в коме, и тебя нельзя тревожить. А старшая медсестра, она знакомая моей мамы, так вообще сказала, что ты можешь… ну… можешь не выкарабкаться. Зачем ты бросился за этим котёнком? Я чуть с ума не сошла, когда тебя… когда машина тебя сбила.

Её глаза подозрительно заблестели.

— Тихо, тихо, — сказал я. — Спокойно. Видишь же, я живой и здоровый. Врачи ошиблись, и слухи о моём переселении на тот свет преждевременны. Ты домой сейчас?