Чужак из ниоткуда (СИ) - Евтушенко Алексей Анатольевич - Страница 32

— Смутно, — признался я. — Скажи, деда, а шара-бара приезжает ещё?

— Помнишь! — засмеялся дедушка. — Надо же. Приезжает. Хоть и редко.

Лязгнул засов, бабушка открыла ворота. Сначала одну створку, потом другую.

Дед включил передачу и заехал во двор.

Нас встречала, опираясь на клюку, моя прабабушка Евдокия Павловна — маленькая старушка, облачённая в тёплую безрукавку поверх мешковатого тёмно-зелёного платья. На ногах у неё были галоши с шерстяными носками.

— Правнучек, — прошамкала она беззубым ртом, подходя и внимательно оглядывая с ног до головы. — В Климченко больше пошёл, в материнскую родню. Но и от нас, Ермоловых, что-то есть, есть… Ну, иди сюда, Серёженька, обними старуху.

Я подошёл, обнял её.

— Здравствуйте, прабабушка!

— Зови меня баба Дуня, — сказала она. — Одна — молодая — баба Зина, вторая — старая — баба Дуня. Не против, Зинка? — она зыркнула на бабушку Зину.

— Не прабабой же вас звать, мама, — елейным голосом сказала бабушка. — Дуня так Дуня. Я не против.

— Язва, — сказала баба Дуня. — Потерпи уж, недолго осталось, скоро помру.

— Так, — веско произнёс дед, вытаскивая из багажника мой чемодан. — А ну прекратили обе, пока я не прекратил. Зина, давай на стол накрывай, внук голодный с дороги, и Юз с Фирой должны прийти скоро. Праздновать будем!

Я с интересом огляделся.

Одноэтажный белёный дом с двускатной шиферной крышей и чердаком, на который вела деревянная приставная лестница, виднелся справа, в глубине двора. К нему шла бетонная дорожка от бетонной же площадки перед воротами, где сейчас стояла машина. Над площадкой, дорожкой и ещё одной площадкой, поменьше, которая виднелась дальше, у дома, по столбам и натянутой между ними проволоке вился виноград, защищая двор от палящего среднеазиатского солнца.

Ещё дальше, за домом, в мельтешении теней и пятен света я различал какие-то хозяйственные постройки.

— Там курятник, сарай, мастерская, летний душ и туалет, — сказал дед, поймав мой взгляд. — Освоишься. Пошли в дом.

— Идите, — сказала прабабушка, усаживаясь на скамейку у ворот, — я здесь посижу, погреюсь на солнышке.

Мы прошли по бетонной дорожке к дому. На второй площадке, у забора, под виноградом, обнаружился крашенный (угадайте, в какой цвет) деревянный стол с двумя длинными скамейками со спинками по обеим сторонам. На столе уже стояло шесть тарелок и корзинка с хлебом, укрытая вышитой белой салфеткой.

— Летом здесь обедаем, — объяснил дед. — А также завтракаем и ужинаем.

Дом состоял из трёх комнат и пристройки с кухней. Одна комната дедушки с бабушкой; другая прабабушки; и третья — гостиная с телевизором, высокими напольными часами в полированном деревянном корпусе, круглым столом, покрытом белой скатертью, двумя креслами и этажеркой, на которой сиротливо пристроилась парочка книг и вереница фарфоровых слоников — моя. О чём мне объявил дед, ставя чемодан на пол:

— Здесь будешь жить. Спать на кресле, оно раздвижное, кресло-кровать. Ну и всё прочее. Душ хочешь с дороги принять?

— Ага.

— Идём, покажу.

Летний душ располагался на другом конце двора рядом с баней, дровяным сараем и курятником с несколькими деловито квохтающими курами и ярким петухом, немедленно окатившим меня гордым взглядом. На крыше душевой стояла металлическая бочка, выкрашенная чёрной краской. К бочке тянулся шланг.

— Вода тёплая, — пояснил дед, за день на солнце нагревается так, что иногда даже горячая. И главное — никаких больше колодцев. Скважина и насос. Помнишь, как в Новограде Волынском колодец копали? Тебе десять лет было, должен помнить.

И верно — помню! Копали колодец возле дедова дома и в процессе наткнулись на громадный валун. Поднять наверх целиком эту гранитную дуру времен ледникового периода не было никакой возможности. Поэтому валун решили сначала взорвать, расколов на несколько частей. Отец, который тогда командовал танковым батальоном, достал в части толовые шашки. Заложили их под валун, сверху яму прикрыли толстыми досками и рванули.

На глазах изумлённых зрителей кусок валуна весом, наверное, с тогдашнего меня, разметал доски, вылетел из ямы и по красивой дуге рухнул на крышу дома, проломив шифер и часть обрешётки.

— Ага, — засмеялся я. — Классное было зрелище. Бам! Хрясь! Бум! И нет крыши.

— Ну, перекрытие-то выдержало, — заметил дед. — Но слегка не рассчитали взрывчатку, это да.

Когда я вышел из душа, пришли гости, а стол был практически накрыт. Бабушке, не выпуская изо рта горящей папиросы, помогала невысокая худая большеглазая женщина лет пятидесяти с обильной сединой в рыжих волосах. На скамейке рядом с дедом сидел лысый пожилой мужчина среднего роста в лёгком светлом костюме и летних туфлях.

— Вот он! — провозгласил дед, увидев меня. — Иди сюда, внук, знакомься!

Иосиф Давидович и Эсфирь Соломоновна Кофманы, так их мне представили. Юзик и Фира — так их звали дедушка с бабушкой и прабабушка. Эсфирь Соломоновна работала медсестрой, а Иосиф Давидович, по словам деда, был ювелиром, что сразу меня сильно заинтересовало. Но во время войны он был танкистом, командиром легендарной «тридцатьчетвёрки». Как я узнал, сидя за столом, в начале сорок пятого года дед спас его — отогнал фашистов от подбитого танка, а потом, раненого, вытащил из-под огня. Со своей женой Фирой дядя Юзик (после третьей рюмки он потребовал называть себя так) познакомился в госпитале, где лежал после ранения.

— У меня два спасителя, — сообщил он мне, блестя глазами. — Сначала твой дед, который не дал сдохнуть там, на окраине Будапешта. «Фердинанд»[28], сволочь, влепила снаряд точно в двигатель, я успел ответить и тоже попал хорошо. Наводчик у меня был от бога, Володька Буряк, на дистанции в километр телеграфный столб ломал одним снарядом, как спичку, погиб в том бою. Весь экипаж мой погиб. Один я выжил, дед твой вытащил меня, а потом Фирочка, в госпитале уже. Во мне пять дырок было, рёбра сломаны, левая нога перебита, общий сепсис начался… Если бы Фирочка не влила мне раствор пенициллина внутривенно — без разрешения, между прочим, чистое самоуправство! — я бы уже скоро тридцать лет как с богом разговаривал, или кто там есть… — бывший танкист поднял глаза к небу. — Наливай, Лёша, выпьем за наших дорогих и любимых женщин, куда мы без них… Эх, Фирочка, как же мне тебе долг вернуть теперь, родная моя, — он обнял жену, приник к её плечу лбом.

— Ну-ну, Юзик, не раскисай, — сказала Фира. — Мы ещё поборемся, всё хорошо будет, вот увидишь. Я крепкая.

Дед разлил по рюмкам водку. Мужчины выпили, Фира и бабушка Зина пригубили. Мы с прабабушкой приложились к стаканам с холодным компотом.

Улучив момент, когда взрослые ударились в воспоминания, а прабабушка, устав от застолья, пошла в дом, я, делая вид, что увлечён жареной курочкой, вошёл в орно и глянул на ауру Эсфирь Соломоновны. Она была нежного светло-салатного цвета, но по её краям шли россыпью грязно-бурые мелкие пятна. Кое-где эти пятна выбросили в стороны отростки-щупальца, стараясь зацепиться за соседние, слиться с ними, разрастись, отвоевать пространство.

Ну конечно. Рак лёгких. Так я и думал. На Гараде эту болезнь называют лыджа; давно научились распознавать и бороться с ней ещё в зародыше. Как и с абсолютным большинством недугов, организм сам может справиться. Нужно только помочь ему войти в нужный резонанс с колебаниями биополя целителя, при котором раковые клетки быстро разрушаются.

Тут бы, конечно, пригодился хороший профессионал, но все хорошие профессионалы остались на Гараде. Здесь только я — тринадцатилетний подросток-землянин. Да, основными принципами работы с биополями я владею, этому учат всех, как здесь, например, учат оказывать первую помощь. Более того, я знаю, что у меня природный талант к этому делу, и было время, когда я всерьёз стоял перед выбором, кем стать: целителем или космическим инженером-пилотом. Выбрал пилота. И не жалею. Потому что целитель — это прекрасно, но знал бы я в этом случае досконально принцип работы и устройство гравигенератора, станции Дальней связи или кваркового реактора? Вряд ли. Разве что в общих чертах, а этого мало.