Хозяйка Империи - Вурц Дженни - Страница 49

• Предыдущая
• 49/208
• Следующая

Мара успела ответить ему нежным пожатием руки, прежде чем его оттащили от постели слуги, которые, повинуясь краткому приказу лекаря, попросту вытолкнули консорта Акомы из его собственных покоев.

Хокану не отводил взгляда от жены до последнего мгновения, пока не сдвинулись дверные створки. Оставшись в коридоре, он было подумал, не послать ли за вином. Впрочем, он тут же отказался от этого намерения, потому что припомнил: как-то раз Мара рассказала ему, что ее постылый первый муж напился до бесчувствия по случаю рождения Айяки. Накойе тогда пришлось приложить немало усилий, чтобы заставить его протрезветь и выслушать радостную весть.

Хокану не мог допустить, чтобы запах вина из его рта хотя бы на секунду вызвал у Мары тяжелые воспоминания, когда он сможет подойти к ее постели. Неспособный думать ни о чем, кроме того, что сейчас происходит с его обожаемой женой, он безостановочно мерил шагами коридор. Он невольно прислушивался к каждому звуку, доносившемуся из-за дверей спальни, пытаясь истолковать его значение. Торопливые шаги ничего не могли ему поведать. Но когда наступала тишина, тревога нарастала еще больше. Он внутренне кипел оттого, что таинство родов не оставляло ему никакой возможности вмешаться и помочь. Потом его губы искривились в полуулыбке: ему пришло в голову, что эта отвратительная, сводящая с ума мука незнания сродни тому чувству, которое испытывает жена, когда ее мужа посылают в сражение.

Его одинокие метания были прерваны приходом Люджана, Сарика, Инкомо и Кейока, которые собрались на утренний совет в главной палате и были встревожены отсутствием властительницы. Старому Инкомо хватило одного взгляда на растерянное лицо Хокану, чтобы понять: у слуг просто не было времени, чтобы уведомить советников о происходящем.

- Что с госпожой? - спросил он.

Хокану ответил:

- Говорят, что младенец вот-вот родится.

Лицо Кейока застыло в защитной маске бесстрастия, а Люджан покачал головой:

- Рано.

- Такие вещи случаются, - поспешил сообщить Инкомо. - Дети не рождаются в точно рассчитанное время. Мой старший сын родился восьмимесячным. Он рос здоровым и сильным и сейчас как будто не обижен здоровьем.

Но Сарик оставался безмолвным. Он не вмешивался в разговор со своими обычными саркастическими замечаниями, чтобы хоть немного приободрить остальных, которые места себе не находили от тревоги. Он внимательно смотрел на Хокану темными глазами и не произносил ни слова, хотя его мысли то и дело возвращались к торговцу, который носил золотые украшения, словно в этом не было ничего особенного.

Проходили часы. Все дела были заброшены. Советники Мары, с молчаливого согласия Хокану, держались вместе, расположившись в уютной комнате, где властительница иногда предавалась благочестивым размышлениям. Время от времени Кейок или Люджан отправляли слугу с каким-либо приказом воинам гарнизона или же от Джайкена к Сарику приходили сообщения, требующие совета. Когда дневной зной достиг полной силы и слуги по приказу Хокану принесли еду для полуденной трапезы, никто, казалось, не испытывал желания подкрепиться. Новости о состоянии Мары не становились более утешительными, и, когда стало ясно, что дело идет к вечеру, даже Инкомо утратил возможность поддерживать разговор ничего не значащими фразами.

Больше невозможно было отрицать: роды Мары оказались весьма трудными. Иногда из ее комнаты доносились низкие стоны и вскрики, но чаще сподвижники Мары слышали лишь тишину. Вечером вошли слуги и зажгли лампы. Появился Джайкен с вечными следами мела на руках и виновато признал, что у него уже не осталось свитков, с которыми еще можно поработать.

В этот миг крик Мары, как клинок, прорезал воздух. Хокану вздрогнул, круто повернулся и устремился вдоль по коридору. Вход в комнату его жены был приоткрыт, иначе он проломил бы стену. При ярком свете ламп были отчетливо видны две повитухи, с трудом удерживающие Мару, которая билась в конвульсиях. Ее руки и плечи, всегда отличавшиеся изысканной белизной, сейчас заливала горячечная краснота.

Хокану похолодел от страха. Он видел лекаря, стоящего на коленях в изножье спальной циновки; его руки были в крови. Подняв голову, чтобы потребовать салфеток, смоченных в холодной воде, он увидел, кто стоит у дверей.

- Господин, тебе нельзя здесь находиться!

- Я буду здесь и ни в каком другом месте, - отрезал Хокану таким тоном, каким отдавал приказы. - Объясни, что было упущено. Немедленно!

- Я...

После секундного колебания лекарь отказался от попыток что-либо объяснить: тело его госпожи изогнулось дугой и этот спазм был слишком похож на агонию.

Хокану рванулся к постели жены. Он плечом оттолкнул в сторону повитуху, схватил дергающуюся руку Мары и склонился к ее лицу:

- Я здесь. Успокойся. Все будет хорошо, жизнью своей тебе ручаюсь.

Она умудрилась кивнуть между двумя судорогами. Ее черты были искажены болью, щеки и лоб приобрели мертвенно-пепельный оттенок и были влажными от испарины. Хокану не отводил взгляда от ее глаз: он всей душой стремился внушить ей уверенность и в то же время сознавал, что больше ничем не может ей помочь. Приходилось полагаться на то, что лекарь и повитухи знают свое дело... а между тем его возлюбленная супруга истекала кровью, которой были пропитаны простыни, разбросанные вокруг ее бедер. Хокану видел, но еще не позволял себе осознать присутствие чего-то, что всхлипывающие служанки не успели прикрыть: крошечную синеватую неподвижную фигурку около ног Мары. Если когда-то это и было младенцем в материнской утробе, то теперь от него остался лишь жалкий комок безжизненной человеческой плоти.

В сердце Хокану вспыхнул гнев: итак, когда случилась беда, никто не отважился сообщить ему, что его сын, его и Мары, родился мертвым.

Спазм миновал. Мара обмякла в руках мужа, и он нежно прижал ее к себе. Она была настолько измучена, что просто лежала с закрытыми глазами; ее дыхание было слабым и беззвучным. Сделав над собой усилие, словно потребовалось проглотить горячий уголь, Хокану устремил на лекаря взгляд, не сулящий ничего доброго:

- Что с моей женой?

Слуга покачал головой и шепотом ответил:

- Отправь самого резвого из своих скороходов в Сулан-Ку, господин. Постарайся найти кого-нибудь из жрецов Хантукаму, ибо...- от горя он с трудом выдавливал из себя слова, - я больше ничего не могу сделать. Твоя жена умирает.

Скороход свернул в сторону.

Не слишком озабоченный тем, что едва не столкнулся с встречным гонцом, Аракаси тем не менее сразу остановился посреди дороги. Солнце стояло высоко над головой: только что миновал полдень, и в этот час лишь дело, не терпящее отлагательств, могло вынудить посланца из Акомы мчаться с такой скоростью. Аракаси нахмурился, припомнив мрачное выражение лица курьера. Не привыкший к проволочкам, Мастер тайного знания круто развернулся и бегом двинулся в обратную сторону, по направлению к Сулан-Ку. Он был скор на ногу, а одет как посыльный какого-нибудь торговца средней руки. Ему потребовалось несколько минут, чтобы догнать скорохода, но тот не остановился, услышав настоятельный вопрос.

- Да, я несу послания из усадьбы Акома, - ответил он на бегу. - Но их содержание не твое дело.

Борясь с жарой, пылью и неровностями дороги, Аракаси прилагал немалые усилия, чтобы держаться наравне с человеком, который не желал, чтобы его задерживали. Однако Мастер успел рассмотреть глазки-щелочки, приплюснутый нос и широкие скулы бегуна. Порывшись в памяти, он припомнил и имя.

- Хайбаксачи! - произнес он после недолгой паузы. - Будучи верным слугой госпожи Мары, могу утверждать, что это именно мое дело - знать, какая надобность заставляет тебя сломя голову мчаться в Сулан-Ку в такую жару. Наша госпожа не станет требовать, чтобы ее гонцы рисковали заполучить солнечный удар из-за какого-то пустяка. Отсюда следует, что в Акоме что-то неблагополучно.

Скороход удивленно обернулся. Он узнал в прилипчивом незнакомце одного из старших советников Мары и слегка умерил прыть, перейдя на легкий бег трусцой.

• Предыдущая
• 49/208
• Следующая