Самая страшная книга 2024 - Коллектив авторов - Страница 72

О чем Ярош не задумывался, так это о причине, почему мавки вдруг становились таковыми. И вот теперь предстояло это узнать. Ему бы ковырять непослушными пальцами крепкий узел на веревке, а он, как телок, пялился на сидящую Бланку, на которой трещали платье и, чуть глуше, но сочнее, – кожа и плоть.

Бланка уронила голову на грудь, будто устала держать прямо, продолжая мертвыми белыми глазами глядеть прямо перед собой, а ее спина продолжала разрываться, выпуская наружу другое существо. Гибкое и тонкое, совершенно нагое и лишенное женских прелестей, оно отличалось серой и на вид очень плотной кожей, острыми темными когтями, бывшими словно продолжением длинных пальцев… Существо вылезло по пояс и зыркнуло на Яроша желтыми кошачьими глазами. Отражение ли собственного бледного испуганного лица в глубоких вертикальных зрачках или острые треугольные зубы в приоткрытой пасти существа, но что-то заставило Яроша очнуться.

– Беску-уд… – с отвращением и ужасом прохрипел он. – Бескуд!

Бескуды встречались не слишком часто, и деревенские полагали, что это оттого, что пещер поблизости нет. Это тебе не безмозглый упырь. Бескуд – тварь хитрая и кровь пьет не в пример ловчее. Ну и всем было известно, что бескуды зреют в коконах под сводами пещер, а ночами выползают наружу и порой добираются до людей, чью кровь любят больше любой прочей. А оказалось вон как!

И Ярош продолжил дергать узел, еще надеясь на побег. Бескуд же проворно выскользнул из тела Бланки, которое снова село прямо.

Чего Ярош совсем не ожидал, так этого того, что первой его схватит Бланка. То есть мавка. Теперь Ярош видел, что мавка окончательно вылупилась. Старая кожа облезла клочьями, висела еще на влажных бледных руках и открывшейся из-за разодранного платья груди, бесцветные мертвые глаза сверлили его любопытным взглядом, а уж когда Бланка разомкнула бледные губы, Ярош знал, что услышит.

Хихиканье.

И все равно она застала его врасплох, когда обхватила холодными лягушачьими руками и вцепилась мелкими острыми зубами в шею. Ярош взвыл и задергался, пытаясь освободиться от рук своей мертвой невесты, но тщетно. Он давно забыл о своей жалости к Бланке. Царапал ее ногтями, обламывая короткие ногти, пытался давить на глаза, чувствуя под руками вязкую жидкость. Но тщетно. Бланка кормилась. Для новой мавки русалий не существовало, она хотела есть, и все тут.

Нападение бескуда Ярош воспринял почти с облегчением. Бескуд не рвал плоть мелкими зубами, он вполз на Яроша, удобно устроился на животе. Полоснул когтем чуть ниже пупка, короткая острая боль, и все. Сложил безгубый рот трубочкой и высунул острый черный язык. Ярош давно перестал вырываться, глядя будто зачарованный, как ныряет блестящий от крови язык в рану и обратно. Налакомившись, новорожденный бескуд прильнул к краям раны ртом, и Ярош почувствовал тошноту вместе с болью, что рождал длинный острый язык, снующий в его внутренностях. От боли или потери крови он давно должен был потерять сознание, но вместо этого глядел и глядел в яркие кошачьи стекляшки да слушал хлюпанье под ухом, где неряшливо продолжала кормиться Бланка.

Первыми отнялись ноги. То ли совсем лишились крови, то ли острая боль в спине была тому виной, не иначе как бескуд добрался до хребта и высасывал из него сердцевину, но ног Ярош больше не чувствовал. Потом повисли плетьми руки, и Ярош обрадовался: значит, скоро. И можно не пытаться больше сопротивляться, хотя его попытки были совсем жалкими. Остро пахло отхожим местом, но густой запах крови перебивал и это.

А потом запахи исчезли. И другие ощущения. И Ярош наконец смог закрыть глаза.

Снова открыл он их утром. Во рту привкус крови от прокушенного языка, штаны мокрые и грязные, зато жив и невредим.

Солнце стояло уже высоко, и на скамье Бланки не было. Ну да, утопленниц хоронили без шума, ранним утром да так, чтобы не прознал священник. Ярош мгновение колебался, оставаться в избе или нет, но вспомнил про грязное исподнее и решил не гневить богов и ускользнуть незаметно.

Во дворе было тихо. И небо такое низкое-низкое. Предгрозовое. Летняя духота тоже чувствовалась, небо готовилось пролиться прохладным ливнем. Обычный такой день во время русалий. Ярош вспомнил ночь и вздрогнул. Что это было? Дурной сон? Да только он с малолетства от дурных снов штанов не пачкал.

Так ничего и не решив, он огородами да околицей добрался до реки. Разделся да присел у воды прополоскать штаны. Мавок он не боялся. На русалиях они днем не выбирались на берег, отсыпаясь после ночных игр. Да и не нападали, не тащили под воду и ночью, если только ты был без поршней или лаптей. А Ярош благоразумно обувку не надевал даже на свадебку.

Машинально почесал шею в том месте, где грызла его плоть невеста. Вроде цело… Он забегал пальцами по бугристым участкам кожи, рваному краю. Кровь не текла, больно не было, но что это?! Посмотреть в дрожащей глади реки не получалось, вода шла рябью, со дна поднималась муть. Ярош натянул влажные штаны и поднялся. Что бы это ни было, жить оно не мешает, верно? Вот и думать об этом нечего. Лучше пойти и поработать на славу, а потом отдохнуть. Работы Ярош не чурался, если она была не из-под палки, а сейчас просто не хотел идти домой. Видано ли дело, отдать его мертвячке и даже на эту горе-свадьбу не прийти! Нет, он серьезно обиделся. Имеет право. Будто не знают, каков он! Поверили Броньке и тетке Агате! Да тьфу на них всех!

Ну и, как водится, стоит на кого-то плюнуть, как тот и является. Ладно хоть не крикливая Агата, да только и Броню Ярош видеть не желал. Отвернулся от бывшего друга и зашагал быстрее, к полям. Авось найдется какая работа у мужиков. Где межу подправить, где траву покосить. Скотину кормить зимой надо не только по своим дворам, но и по тем, где мужиков не осталось. Чай не чужие друг другу.

Ярош вспомнил, как эти не чужие люди бросили его на съедение мавке, и поджал губы. А потом вспомнил про бескуда и остановился. Бескуд! Что, если не привиделось? Бескуд может всю деревню пожрать!

Тут его и догнал Бронька.

– Яр… – Он шмыгнул носом и попытался ухватить Яроша за рукав. – Яр, прости, а? Испужался я. И каменьями могли забить, а я ж…

– А ты у мамки один, не то что я – с тремя братьями? – процедил Ярош, отдергивая руку. – Меня и каменьями можно, и оболгать, будто это я Бланку снасильничал…

– Да она уже ногой за межой была! – начал оправдываться Бронька и снова потянул руку удержать Яроша. – Яр, ну ты сам подумай, разве я мог удержаться!

Он заплакал. Некрасиво размазывая слезы пополам с соплями, подвывая тонко, по-бабьи, отчего Ярошу стало еще противнее.

– Мог, – сухо ответил он. – Не мы придумали дни, когда мавки невестятся, не нам менять правила. Из-за тебя Бланка в омут с головой рухнула, тебе надобно было и ответ держать.

– А вот и нет. – Бронька успокоился так же резко, как начинал плакать. – Ты виноват. Она тебя видела, когда мы с ней рожь мяли. Плакала потом еще горше, чем подо мной. Видно, надеялась, что ты в драку за нее полезешь. А ты…

Он махнул рукой, отошел и вскоре исчез из виду. А Ярош остался с тем неприятным, гадким чувством, что вроде бы ты и хотел разговор прервать, но прервали за тебя и ты словно виноватым остался. Брошенным.

Но долго переживать не стал. Благо до луга, откуда слышались мужские голоса, оставалось всего ничего. На лугу Ярош поспешил заменить изможденного Зденека, который поспешил сесть на камне в тенечке.

– Духота! – крикнул Зденек, когда лицо его приобрело нормальный цвет. – Того гляди, полуденница в темечко поцелует!

Полуденницы никого не целуют, это присказка такая. Но Ярош знал, что от жары может случиться удар. С Лушкиным мужем так и произошло. Глупая смерть. Ладно бы волк задрал или бескуд выпил. А то упал, и все. Тоже Зденеком звали. Так что Ярош только кивнул, размахивая косой. Может. Одно имя, похожая судьба, почему бы и нет? Пусть уж сидит, уступит молодым дорогу.

Точно! Бескуд!

– Мужики, тут… – Он замолчал, принимаясь энергичнее махать косой. Что он скажет? Что ему приснился бескуд, да такой реальный, что до мокрых портков? Впрочем, вскоре он решил, что лучше его поднимут на смех, чем кого-то и впрямь высосет бескуд. От воспоминаний его передернуло. Сон или нет, но ощущалось очень уж по-настоящему!