Маленькая скандальная история (СИ) - Салах Алайна - Страница 25

Вызывая такси, я думаю о том, что отдала бы любые деньги за ковер-самолет, способный по щелчку пальцев перенести меня домой. И еще столько же за скатерть-самобранку, избавляющую от необходимости тащиться в супермаркет за бутылкой вина.

Но больше всего я жажду заполучить тот девайс из «Людей в черном», стирающий память.

Последний раз так паршиво я чувствовала себя, пожалуй, в детстве, когда мама застукала меня за курением. Тогда были и страх, и чувство вины, и несоразмерное проступку ощущение, что моя жизнь больше никогда не станет прежней. Последнее, конечно, глупость несусветная, но именно так я думала в свои тринадцать.

В свои двадцать девять, сидя на кухне с кружкой чая(зайти в магазин за бутылкой чего покрепче, так и не смогла себя заставить), я слабовольно думаю точно так же. Что моя жизнь безвозвратно сломалась и больше не будет прежней. Возможно через неделю, месяц-два мое мнение изменится, но пока так не кажется.

Стоит ли говорить, что я жду появления Антона? Или хотя бы его участливого звонка с извинениями за то, что все вышло именно так, и заверениями в том, что он все обязательно уладит и непременно приедет меня поддержать. Но телефон молчит, как и звонок в прихожей. И от этого внутри холодно и одиноко.

Так я и засыпаю — в рабочей рубашке и остатками макияжа. Проваливаюсь в беспокойный сон, перемежаемый кадрами виноватых глаз Антона и искаженного ненавистью лица его жены. Просыпаюсь в полночь с ощущением тошноты и сильнейшего жара. Градусник, найденный в аптечке, демонстрирует неутешительную температуру тридцать восемь и пять.

К утру становится еще хуже. Температура снизилась, зато усилилась ломота в костях. Приходится позвонить в «Гаранту» с предупреждением о том, что на работу я не выйду.

Свалившаяся ниоткуда болезнь, в каком-то смысле, становится спасением. Не представляю, что смогла бы так быстро вернуться в офис. Не знаю, смогу ли вернуться туда вообще.

Раздобыв в холодильнике подсохший лимон, которым еще недавно поливала рыбу для Антона, завариваю чай и закидываюсь аспирином. К обеду телефон по-прежнему пуст и молчалив, что вызывает во мне злость и недоумение. Серьезно? Он не в силах даже черкануть сообщение с банальным вопросом «Как ты, Сюша?». Даже интересно, с каким лицом он планирует объявиться в будущем после такого.

Остаток дня я лежу в кровати и смотрю сериал — ткнула в первый попавшийся и втянулась. Главные герои были знакомы детьми, но по стечению обстоятельств вынуждены расстаться на годы. Их искренняя, не отравленная обманами и пороком любовь, неожиданно так трогает, что я реву два часа кряду. Реву от осознания, что тоже хочу, чтобы меня любили вот так — без сомнений и компромиссов, всем сердцем. Чтобы приглашали в кафе, не боясь ненароком встретить знакомых, чтобы дарили цветы, совершали поступки, и каждый день доказывали, что я единственная. Реву, потому что моя жизнь так сильно отличается от той, что я вижу на экране.

Вечером звонит Олеся. Изъявляет желание поболтать, но услышав мой осипший голос и узнав, что я одна, твердо говорит, что приедет. Спустя час она стоит на пороге с пакетом лекарств и сеткой апельсинов, а спустя еще минут двадцать, выслушав мой рассказ о случившейся катастрофе, ошарашено резюмирует: «Вот это пиздец».

— Не похоже, чтобы он обозначил желание развестись. — Помешивая чай, она смотрит на меня с настороженностью, словно проверяя реакцию на такое предположение. — Ну а для чего она тогда приперлась к нему на работу в конце рабочего дня и закатила скандал? Струсил, похоже.

Я пожимаю плечами. Если еще недавно я сама злилась на Антона, то сейчас испытываю нелогичное желание его защитить.

— И с того момента вообще не давал о себе знать? — Олеся смотрит на часы. — А как же «люблю-не могу»? Уже больше суток прошло. Может, она взяла его в заложники?

Усмехнувшись, я отхлебываю чай. Скептическое присутствие Олеси постепенно возвращает меня на землю. Действительно, каким козлом нужно быть, чтобы не попытаться хотя бы узнать, как я добралась до дома и как чувствую себя после всего. Кости по-прежнему ломит, но настроение улучшается. Вернее, по- забытому сучнеет.

— Сама позвонить ему не хочешь?

— Скорее, ад заледенеет, — уверенно чеканю я. — Не звонила и в лучшие времена, а сейчас тем более не буду.

Не желая оставлять меня больную и в одиночестве, Олеся развлекает меня болтовней до полуночи и обещает, что заедет завтра. Если конечно место на кровати рядом со мной не оккупирует Антон.

Даже несмотря на свою злость к нему, я практически уверена, что он появится и место непременно оккупирует. Но он не появился и на следующий день, и через два и даже через три.

Температура продолжала мучить меня все это время и лишь к выходным стала понемногу отступать. К этому времени я успела избавиться от любых напоминаний о том, что Маркушин Антон когда-то присутствовал в моей жизни. Вышвырнула оставленную им футболку, удалила его снимки из фотогалереи, вычистила всю историю сообщений и отправила в отдел кадров заявление на увольнение. Не раскисать помогала праведная злость. Ведь при любых обстоятельствах можно расстаться достойно. К пятнице Антон и достоинство в моих глазах превратились в антонимы.

А потом случается неожиданное: в воскресенье утром в мою дверь раздается звонок. К этому времени я окончательно выжгла мысли о возвращении Антона в свою жизнь, и потому очертания его фигуры, обнаружившиеся в глазке, становятся для меня не просто сюрпризом, а сюрпризищем.

Вернув своему бледному, осунувшемуся после болезни лицу выражение «Раздраженная сука», я открываю дверь.

— Привет, — глухо произносит он и с порога протягивает букет роз. — Можно зайду?

Растерявшись, я мешкаю, но потом все же забираю цветы и отступаю назад.

— Для чего пришел? — холодно уточняю я, когда дверь захлопывается.

Антон трет лицо, смотрит себе под ноги — и только потом мне в глаза.

— Все, Ксюш, я ушел. К тебе.

От услышанного выражение сучности на моем лице трансформируется в растерянность. Если еще несколько секунд назад, увидев Антона под своей дверью, я собиралась вылить на него ушат словесного дерьма и запретить когда-либо появляться, то сейчас не сразу нахожусь, что сказать.

Прижав цветы к груди, я просто стою и глазею на него. Выглядит Антон, мягко говоря, хреново. Лицо осунулось, взгляд потух, а на ровном, на зависть его ровесникам лбу, обозначилась глубокая морщина. Не зная ситуации, можно было бы предположить, что он пару месяцев постился в индийском ашраме, питаясь исключительно праной и не имея возможности нормально поспать.

— И чего ты ждешь от меня? — Боковым зрением я ловлю свое отражение в зеркале, обнаруживая что тоже выгляжу хреново. Пожалуй, даже хуже, чем Антон.

Помолчав, он безвольно пожимает плечами. Видимо, в ашраме над ним еще изрядно потрудились дементоры.

— Серьезно, чего ты ждешь? — Мой голос крепнет, подпитываемый воспрявшей обидой. — После самого унизительного эпизода в моей жизни ты пропадаешь на неделю и никак не даешь о себе знать. Даже сообщения не удосужился прислать с вопросом: «У тебя все ок, Ксюша?»

— Извини, — хрипло произносит он, поднимая на меня измученный взгляд. — У меня была сложная неделя.

— У меня представь себе тоже! — рявкаю я, не желая и в этот раз быть понимающей и всепрощающей. — Все это время у меня была температура!

— Прости. Если бы я об этом знал, то непременно бы приехал.

Прикрыв глаза, я выпускаю сквозь сжатые зубы воздух злости. То есть предполагалось, что после случившегося, я должна была позвонить ему и поплакаться о плохом самочувствии? Человеку, который на протяжении полугода сам звонил каждое утро, чтобы справиться о моем настроении?

— Антон, — чеканю я, сжав в руках колючие стебли. — Понятия не имею о какой любви ты все это время толковал, потому что здесь я ее абсолютно не вижу. Я допускаю, что тебе было сложно — видела, какие задатки футболиста демонстрирует твоя действующая супруга. Но ты хотя бы на мгновение подумал, каково было мне? Целую неделю от тебя не было вестей! Я удалила все твои фотографии… Избавилась от каждой твоей вещи. И после всего этого ты появляешься со словами: Дорогая, я ушел.