Маленькая скандальная история (СИ) - Салах Алайна - Страница 31

— Ксюш… — говорит Антон через паузу. — Можно я иногда буду тебе звонить?

Дернувшись, я едва не роняю утюг. Пульс снова учащается.

— Зачем?

— Мне важно слышать твой голос и знать, что у тебя все хорошо.

Задний ум подсказывает не давать слабины ни себе, ни ему и немедленно обрубить любое возможное общение между нами, ибо ни к чему хорошему в виду последних событий оно точно не приведет. Но если бы я всегда его слушала, то Веронике пришлось бы бить посуду в квартире какой-то другой беспринципной телки, а нам с Олесей нечего было бы обсуждать.

Смахнув с наполовину отглаженной рубашки несуществующую соринку, я выдерживаю долгую паузу и выговариваю одно-единственное слово. «Можно». Никаких намерений на возобновление отношений в него не вкладываю — просто мысленно признаю, что стерва из меня посредственная не отношения, даже самые убогие и хромые, я рвать не умею отношения.

И еще одно. В ту самую секунду, когда Антон признался в необходимости слышать мой голос, мое истерзанное и униженное эго снова подняло голову и тихо шепнуло: «Я же говорило, Ксю. Этот слабак не сможет без тебя».

Так проходит неделя. Мои успехи за это время: три сброшенных килограмма, вместе с которыми исчезла грудь, один сломанный во время уборки пылесос, два неудачных собеседования и плаксивое настроение. Если в жизни и наступает черная полоса, то это определенно она. Но я не сдаюсь: вдумчиво, хоть и со скрипом читаю купленный роман-бестселлер, хожу в спортзал, гуляю с Олесей и продолжаю искать достойную вакансию.

С последним выходит самая настоящая засада: работодатели, будто сговорившись, решили сжить со света всех менеджеров по логистике, отказываясь платить столько, чтобы хватало на жизнь. Тенденция пугающая с учетом того, что мои и без того не богатые накопления каждый день тают как надкусанный пломбир в жаркий день.

Ах да, и есть еще одна маленькая проблемка. Мысли об Антоне, которые в силу последних событий и имеющейся у меня толике гордости, обязаны были сойти на «нет», почему-то никуда не делись, а каждый день жужжали в голове, словно взбунтовавшийся улей. Я то злилась, то недоумевала, то откровенно грустила, не желая принимать тот факт, что мужчина, так часто и так настойчиво признававшийся в любви, так запросто от меня отказался.

— Знаешь, мне иногда кажется, что этим двоим требовалось встряхнуть свой подыхающий брак, и этой встряской оказалась ты, — сказала Олеся во время одной из наших прогулок. — Сразу и страсти, и переживания, и эмоции появились.

Признавать свою столь мизерную роль откровенно неприятно — особенно когда долгое время мнила себя примой в этом любовном треугольнике. Но Олеся, пожалуй, права. Ибо иначе я объяснить случившееся не могу.

Отличный урок для той, кто состоя лишь в одних отношениях, посчитала себя достаточно сильной и циничной, чтобы потянуть связь с женатым. И тут я снова начинаю злиться на Антона. Потому что это именно он, гад, своими восхищенными взглядами и нескончаемыми дифирамбами помог мне отрастить крылья вкупе с непомерным ЧСВ. Ожидаемо, что после выбора не в мою пользу меня так размазало. Здоровая самооценка не должна зависеть от чьего-то там внимания и красивых слов. А моя, увы, зависит.

Короче, мне бы походить к психологу, но ценники на сеанс они нынче задирают такие, что безработный менеджер по логистике скорее сложит зубы на полку. Так что придется еще какое-то время Олесе побыть свободными ушами для моего нытья.

Днем, который окончательно меня ломает, становится среда. Выловив ту самую вакансию, устраивающую меня не только по оплате, но и по местоположению, я воодушевленно прилетаю на собеседование, где после сорока минут ожидания в приемной мне не слишком любезно объявляют, что сотрудники больше не требуются. Оказывается, взяли девушку, которая пришла до меня.

Выйдя на крыльцо, я громко матерюсь, хотя на деле, конечно, хочется плакать. Отглаженная юбка, неудобные туфли, старательно сделанный макияж — выходит, все было зря. Как и надежда на то, что тучи над моей головой наконец рассеиваются.

Задрав голову вверх, я сглатываю подкатившие слезы и, ругнувшись еще раз и погромче, вызываю такси в ближайший кинотеатр. Отныне в любой непонятной ситуации я либо кручу педали в спортзале, либо смотрю кино.

Такси приезжает за мной как раз в тот момент, когда начинается дождь. Погодный фактор тоже нехило отягощает мое понурое состояние. Все-таки куда приятнее деприть, когда на дворе светит солнце. Деприть осенью — равно попытке избавиться от суицидальных мыслей под песни Дельфина.

— Да, мам. — Зажав плечом телефон, я сую водителю нужную купюру и толкаю дверь. — У тебя что-то срочное? Сейчас не очень удобно…

— Я была у врача… — непривычно тихо звучит ее голос. — У меня в голове какое-то новообразование нашли… Помнишь, я жаловалась, что кружится… Сейчас сделали КТ.

Я чувствую, как холодеют руки.

— Мам, ты дома?! Я сейчас приеду.

— Нет, я еще в больнице… Тут анализы дополнительные назначили. Консилиум собрали… Непонятно пока, доброкачественная опухоль или нет… Напишу, как освобожусь.

— Мам…

Нужных слов утешения я не успеваю ни подобрать, ни произнести, потому что в трубке раздаются гудки.

На нетвердых ногах я тащусь к кассам кинотеатра, где покупаю билет на ближайший сеанс. Другого плана у меня нет, а как-то скоротать время до звонка мамы необходимо.

Сидя в зале, где помимо меня находится всего пара-тройка человек — видимо, таких же безработных, я трясусь от ужаса. Мама — самый близкий человек из всех, что у меня есть. К тридцати годам у меня больше нет никого: ни парня, ни мужа, ни детей. Даже домашнего животного нет, потому что я живу на съемной квартире, куда хвостатым путь заказан. У меня нет ни-че-го. Даже работы. Если с мамой что-то случится… Даже думать об этом не могу.

Свернувшись в кресле клубочком, под смех, звучащий с широкополосного экрана, я беззвучно реву. Случается так, что жизнь вырывает у тебя из рук даже костыли, и становится не на что опереться. Совсем. Остается упасть лицом в грязную лужу, и лежа там, хватать прохожих за ноги в надежде, что они помогут подняться.

В моем случае таким прохожим становится Антон. Именно о нем я вспоминаю в поиске спасения. Неважно, что он сделал и насколько некрасиво поступил. Мне просто нужно немного согреться.

Вытерев кулаком слезы, я достаю телефон.

Мне плохо и страшно.

Ответ от него, как и всегда, приходит моментально.

Где ты? Можно я приеду?

Звонок в дверь кажется таким громким и непривычным, что я подпрыгиваю. Заранее зная, кого обнаружу по ту сторону, на цыпочках устремляюсь в прихожую. Сердце колотится быстро и гулко. На миг я даже забываю даже о маме, сосредоточившись на том факте, что сейчас, буквально через каких-то пять секунд увижу Антона. Настолько сильно я, оказывается, по нему соскучилась.

Но когда, повернув замок, вижу его лицо, тяжесть последних дней наваливается на меня с новой силой и я, всхлипнув, повисаю у него на шее.

— Ну ты, что, Ксюш? — ласково шепчет он, обнимая меня в ответ. — Плачешь, что ли?

— Мне так страшно, — лепечу я, комкая в пальцах ворот его толстовки. — Ты даже представить не можешь. Вся моя жизнь трещит по швам… Какая-то череда неудач… Работа, здоровье, ты… А сегодня позвонила мама… У нее подозрение на рак… А у меня больше никого нет… Никого близкого… Если она умрет, я останусь совершенно одна.

— Не останешься. — Антон гладит меня по волосам, обнимает крепче. — У тебя есть я.

В ответ я лишь мотаю головой, не в силах озвучить то, что на деле его у меня нет, ведь он выбрал остаться со своей женой. Не говорю этого, потому что это прозвучит как упрек, а упреки — это оружие, которое я сейчас не могу себе позволить. Махать саблей, когда едва держишься на ногах — маневр, заранее обреченный на провал.