1941. Друид. Второй шанс (СИ) - Агишев Руслан - Страница 33

— Эй!

Глубоко задумавшись, Гвен почти ничего не слышал и не замечал, что происходило вокруг. Вроде кто-то крикнул, а вроде и нет.

— Что встал, как вкопанный, сукин сын⁈

И уже гаркнули прямо за его спиной. Гвен сразу же узнал этот голос, принадлежавший дежурному по их бараку из таких же пленных, как и он. Михайло Стецко, добровольно перешедший к немцам в самом начале войны, сам попросился в помощники, и отличался просто нечеловеческой жестокостью. Вырезал себе особую палку из орешника, больше напоминавшую дубину, и лупил ею всех подряд. При этом издевательски ржал, явно получая удовольствие от процесса.

— Сачкануть решил? Самый умный? Ах ты, сука…

Очнувшись, друид только начал поворачиваться. Но поздно! Не успел!

Прямо по хребту ему так палкой влупили, что Гвена в грязную жижу бросило. Прямо лицом в снег впечатало.

— Я тебя, падла, сейчас так излупцую, что ноги отнимутся! Кровью харкать станешь!

Между истошными выкриками в него летели удары. Один резче и сильнее другого. Гвен, чтобы хоть как-то защититься, свернулся клубком, подтянув к подбородку коленки и закрыв руками голову.

— Думаешь, спелся с этим чучмеком, и теперь райская жизнь настанет? Хер тебе! Вместе сдохните! Ха-ха-ха! Сначала вас вздернем, а после и его батьку на березе повесим! Все это сталинское отродье изведем! Понял, сука⁈ Понял⁈

Под ударами Гвен извивался, ворочался, как мог. Но все равно доставалось. Стецко специально бил так, чтобы попало по шее, голове или спине. До смерти забил, если бы его один из немцев не остановил.

— Живи, падаль, пока, — прошипел надсмотрщик, пиная парня напоследок. — Я теперь с тебя глаз не спущу. Все равно подохнешь. Доложу, что ты побег готовишь, — ощерился он, довольный своей выдумкой. В неровных зубах показалась расщелина. — Господин полковник сразу же прикажет тебя вздернуть. Эй, кто там есть⁈ В барак эту падаль!

Тут же послышался топот. Через мгновение друид почувствовал, как его подхватывают и тащат куда-то в сторону. Поднять голову и посмотреть куда, сил не было.

Внесли под крышу и положили на дощатые нары, кое-как прикрытые соломой.

— А ты, земеля, силен, — негромко прошептал один из заключенных, наклонив к нему худое, землистого цвета, лицо. Одни глаза только выделялись лихорадочным блеском. — Эта тварь, Стецко, тебя теперь загнобит, попомни мое слово. Сколько уж таких было… Мой тебе совет, повинись ему. Этот сукин кот больно сильно такое любит. В ноги поклонись, скажи, что дурной и не соображал, что говорил и делал. Может простит и отстанет. А то ведь помрешь не за грош.

Хотел было уйти, как Гвен его схватил за рукав шинели.

— Друг… Подожди, — говорил с трудом. Один из ударов пришелся точно по челюсти, отчего она распухла, и всякий раз при шевелении отдавала зверской болью. — Барак… из сосны? — пленный непонимающе пожал плечами. Мол, какая еще сосна? — Дерево, доски из сосны? Это все? Нары, стены?

Тот, быстро осмотревшись, кивнул.

— Помоги… Надо немного… Посмотри по доскам… Вроде свежие… Смолы нужно… для ран, — последние несколько слов Гвен едва выдавил из себя.

Парень хотел еще добавить, но от стрельнувшей боли все в глазах померкло.

-… Меля! Эй, земеля! Живой? — с трудом открыв глаза, Гвен увидел перед собой недавнего пленного бойца. — Я уж думал, ты концы отдал. Нашел твою смолу. Держи, — в ладонь положил небольшой липкий комок. — Только ума не приложу, на кой хрен она тебе? Жрать ее что ли будешь? Все равно бестолку.

Гвен криво улыбнулся. Мол, увидишь. Не говорить же, в самом деле, что собрался ею заживлять свои раны. Рано им еще про такое знать.

Дождавшись ночи, друид начал действовать. Осторожно подобрал ноги и сел на нары. Лежа готовить снадобье было совсем не сподручно.

— Бедные люди… даже не знают, какое великое богатство лежит у них прямо под ногами, — покачивая головой, бормотал друид одними губами. — Это же Слезы Великого Леса, величайшая ценность на свете. А они же… — попытался сложить губы в улыбке, но тут же скривился от боли. — Бедные люди…

После сложил руки лодочкой, чтобы хоть немного согреть сосновую живицу. Барак был промерзлый насквозь, а печка в самом углу едва грела.

Спину выпрямил, насколько позволили раны. Несколько раз глубоко вздохнул. Снадобье из Слез от любого друида требовало немало усилий, заставляя выкладывать полностью. Зато и награда была велика. Приготовленная должным образом живица с легкостью заживляла даже самые глубокие раны. Про всякую мелочь из ушибов и порезов и говорить было нечего. Главное, приготовить правильно.

К сожалению, здесь такое зелье было не сварить. Не было ни настоящего очага с бронзовым котелком и родниковой водой, ни знакомых трав из леса, ни времени. Сейчас сделать можно было лишь подобие настоящего снадобья.

— Вроде, пошло…

В воздухе появился неуловимый аромат, который ни с чем не спутать. Правда, каждый узнавал в нем что-то свое. Редко, когда двое, а уж тем более трое, чувствовали одно и то же.

Гвен чуть пошевелил руками, ощущая приятную тяжесть. Внутреннее тепло в руках становилось все сильнее и сильнее. Сейчас бы еще нужных трав растереть и кинуть, а после потомить до самой ночи в печи. И, конечно, не забыть об особой молитве, чтобы Великий Лес остался доволен.

— Ничего, ничего, еще сделаем, как надо…

Раскрыв ладони, друид всей грудью вдохнул аромат снадобья. От закружившейся головы, покачнулся, и едва не свалился с нар. Но почти сразу же ему полегчало, внутри дохнуло свежестью, бодростью.

Не спеша, нанес пару мазков густого зелья на опухшую челюсть, сразу же почувствовав облечение. Задрав гимнастерку и исподнюю рубаху, растер ребра и живот, по которым пришлись особенно сильные удары.

—… Чувствую твою силу Великий… — в глазах проступили слезы облегчения. Боли он уже почти не чувствовал.

Рассвет. Звенящий от мороза воздух огласили истошные вопли старших по баракам. Громко звучало железное било. За бараками надрывались псы, рвущиеся с поводков охраны.

— Подьем, сукины дети! Встать! На работу! Бегом, бегом! — орал коренастый красноармеец в шинели со споротыми петлицами, молотя небольшой деревянной дубинкой по дверному косяку барака. — Строиться и на выход! Подьем! На работу!

С нар с трудом поднимались люди, кутавшиеся, кто во что горазд — в криво обрезанные шинели, рваные полушубки, даже плащ-палатки. Кое-кто внутрь гимнастерок и сапог запихивал солому для тепла.

— Кто последний, останется без пайки! — тыкал старший по бараку в какого-то бедолагу, что никак не мог подняться с нар. — На выход!

Едва сидельцы выстроились перед бараком, как к ним направился сам Стецко. Морда сытая, лоснящаяся, теплый овчинный полушубок нараспашку. Как говориться, сытому и в мороз не страшно. Своей ореховой дубинкой в воздухе размахивает в предвкушении.

— Господин старший помощник, заключенные построены! — вытянулся перед ним крепыш, дежурный по бараку. — Заболевших и умерших нет! К работе готовы!

У Стецко аж лицо вытянулось от удивления. Явно другое ожидал услышать. Ведь вчера собственными руками так отделал того наглеца, что и сам взмок от усталости. Тот же сегодня с нар не должен был подняться.

— Что? — визгливо крикнул Стецко, нахмурив брови. От этого дежурный по бараку еще сильнее стал тянуться. — Врешь, падаль! Ну-ка…

И тут его мечущийся по строю взгляд наткнулся на того самого пленного бойца.

— Ты⁈

Не веря своим глазам, Стецко шагнул вперед и впился в него взглядом.

— Я же тебя вчера…

На лице пленного виднелась лишь пара синяков, которые, судя по всему, уже к вечеру исчезнут. Почти сошла опухоль с челюсти, по которой надсмотрщик целил специально.

— Упор лежа! Встать! Лечь! Встать! — махнув палкой, заорал Стецко. — Быстро! Быстро!

И пленный, должный валяться на нарах едва живым, начал лихо приседать. Раз — два, раз — два, раз — два! Он, кажется, даже чуть подпрыгивал от избытка энергии! Но как это возможно⁈