Хозяин восьми морей. Перерождение Артефактора - Тарс Элиан - Страница 3

– Так о чём ты хотел поговорить, Бари? – прожевав очередной кусок, осведомился я.

– Хммм… – протянул он. – Ты величайший капитан из когда-либо живших, Леон. Единственный, кто открыл новые острова во всех Семи сумеречных морях.

– Но не в восьмом, – усмехнулся я.

Джекман поморщился и мотнул головой:

– Восьмого моря не существует.

– То же самое говорили и о Седьмом, пока мы его не открыли. А ещё раньше о Шестом. До этого о Пятом… Мне продолжать, Бари? Не хмурься, мы обязательно найдём его, дружище! Не существует сумеречных вод, которые не может покорить моя Лудестия. Я знаю, что восьмое море существует, и отыскать его – моя судьба. Судьба ждёт меня! Там – за линией горизонта! За границей Сумрака! – патетично продекламировал я и вернулся к керуанской тыквине, фаршированной мясом косорылого кабана.

– Ты всегда был мечтателем, Леон. А не реалистом.

– В отличие от тебя, – я пожал плечами. – Возможно, именно поэтому мы вместе и смогли привести Лудестию в Седьмое море.

– Я говорил тебе, что твоя натура тебя убьёт. И оказался прав, – вздохнул он.

Его слова больно резанули по ушам.

А яд резанул по желудку.

– Умкх… – захрипел я, схватившись за живот. Я поднял изумлённый взгляд на Джекмана. Мне ведь показалось, да? Он… он ведь не мог?

Не показалось.

Бари стоял и торжествующе улыбался.

– Яд рыжей тропической лягушки надёжен, как скала. Надо же! Сработал с точностью до секунды, – усмехнулся он, бросив взгляд на настенные часы. – Но самое главное, его эффект очень похож на действие яда керуанской тыквины. Удивительное растение ты нашёл в Седьмом море. Кто-то умирает, съев его полусырым, а кто-то нет.

Я потянулся к целительскому артефакту, лежащему на столе. Когда пробуешь новое блюдо, всегда нужно держать этот небольшой тёмный брусок под рукой.

– Э, нет, Леон, – Бари перехватил брусочек. – Он ведь разрядился после недавней стычки с титосийцами.

Я захрипел и начал заваливаться на пол. Но с яростью собрав остатки сил, я схватил нож со стола и швырнуть его, метясь в глаз предателю.

– Аркх!!! – захрипел Джекман, зажимая кровоточащее ухо.

Из-за чёртова яда я промахнулся.

Я рухнул на пол. Пришло осознание, что я не переживу этот день.

Я смотрел на своего бывшего лучшего друга. Он отвёл руку от раны, и…

Я засмеялся. Его ухо теперь напоминало раскрытый рот.

– Чего ржёшь? – выплюнул Джекман. – С ума сошёл? Хотя ты всегда был безумцем!

– Я лишь подумал… кха… что тебя вздёрнут на нок-рее… за предательство… Бари Голодное Ухо.

– Идиот! Полоумный дебил! Сдохни уже быстрее! Сдохни! Никто ничего не узнает. А если и узнает, то не посмеет и вякнуть! Лудестия будет моей!

– Ха-ха-ха… – я разразился странным сиплым смехом. – Представь, что… байки… алти… о перерождении… правда. Я приду… за тобой!

– Довольно бредить!

– Я приду за твоей головой! Теперь оглядывайся до самой смерти…

Мои глаза закрылись, я больше ничего не видел. Лишь моя рука на остатках воли подтянула мой верный капитанский компас к губам.

– Стоп… – почти неслышно прошептал я.

– АР-Р-Р-Р!!! – заревел я и яростно стукнул кулаком по дверце кареты. Теперь я всё вспомнил.

– Тише-тише, сынок! Что случилось?! – всполошился Александр Лаграндж. – Мы уже почти дома! Тебя напугали эти тёти? Не бойся их, это всего лишь кабаре!

В самом деле мы только что проехали одно злачное заведение, перед входом которого, завлекая клиентов, задирали ноги и махали подолами юбок две сочные дамочки.

Я покосился на них, и чтобы успокоить старикана, я показал ему большой палец.

– О… – протянул он. – Наш малыш знает толк в женских прелестях? Как-нибудь обязательно свожу тебя туда.

Я молча кивнул.

Мысли же вновь вернулись к моей смерти. Бари… Сука… Убил меня! Предал меня! Но что ещё хуже, увёл мой корабль! Да я его самолично повешу на реях Лудестии! Тварь! Как представлю, что он трогает сейчас своими грязными ручонками штурвал моей малютки…

– Убь… ю… – тихо прорычал я.

– Что ты сказал, сынок? – переспросил Лаграндж, а затем изумлённо округлил глаза. – Постой, ты не только понимаешь речь, но и сам умеешь говорить?

Я кивнул. Подумав секунду, я указал на горло и неопределённо повёл рукой.

Несколько секунд Лаграндж пялился на меня, а затем звучно хлопнул себя по лбу.

– Вот я дурак! Воды-то тебе не предложил! Ну ничего, мы уже подъезжаем.

Самоходная карета свернула с главной улицы в переулок, въехала в высокие ворота, и проехав метров пятьсот по подъездной дороге через ухоженный парк, остановилась перед крыльцом трёхэтажного особняка.

Ещё до полной остановки кареты Лаграндж распахнул дверь со своей стороны и взревел:

– Григорий! Три стакана тёплой воды! Срочно!

Мы уже поднимались по высоким мраморным ступеням крыльца, когда перед нами остановился худосочный старик с моноклем и острой седой бородой. Одной рукой он держал серебряный поднос, на котором стояли три стакана.

– Пей, сынок! – заботливо проговорил Лаграндж.

И я выпил все три стакана воды до дна.

– Ух… – выдохнул я, поставив пустой стакан на поднос. – Помогло. Спасибо, господин Лаграндж.

– Какое чистое викторианское произношение… – приложив ладони к щекам, пробормотал он. – Святая Дева под Килем, ты не перестаёшь меня удивлять, сынок! Где ты научился так говорить на интерлингве?

– Хм… – напоказ задумался я, хотя ответы на щекотливые вопросы уже успел придумать. – Толком не могу объяснить. Наверное, можно назвать это «обучение во сне»? – я склонил голову набок, как недавно делал сам Лаграндж.

– Обучение во сне? – восторженно выпалил он. – Хочешь сказать, ты изучил наш язык, просто слушая посетителей музея, пока лежал в летаргии?

Я кивнул.

– Поразительно! Это достойно сотни научных исследований и десятка диссертаций! Ты и язык алти, знаешь?

– Разумеется, господин Лаграндж, – ответил я на наречье коренных народов колонизированных морей.

– Совершенно без акцента! Как и ожидалось от носителя! А… – он стушевался и продолжил неуверенно: – может быть, ты расскажешь о своей жизни на Родине?

– Не могу, – я снова перешёл на родную интерлингву. – Я очнулся только сегодня. И сам толком ничего о себе не знаю.

– Фух… – с облегчением выдохнул Лаграндж и вымученно улыбнулся. А затем виновато произнёс: – Я и не надеялся, что ты очнёшься. Мы перепробовали все доступные способы – и всё без толку. А до нас тебя пытались разбудить алиссийские моряки, подобравшие тебя в море. Говорят, ты дрейфовал по волнам прямо на кровати. Да, прямо так, на кровати, но похожей на каноэ алти. И на их языке там выбито: «Здоровья тебе, сын Солнца». Она сейчас в музее. Я тебе потом её покажу.

– Стало быть, ты купил меня вместе с кроватью в качестве экспоната для музея? – спросил я ровным тоном.

Лаграндж потупился, а затем склонил голову:

– Прости, сынок. Я ведь и подумать не мог, что ты очнёшься. А людям полезно видеть других людей. Понимать, что хоть мы и разные, все мы в сути своей одинаковые. Даже такой уникальный алти, как ты.

– А я уникален? – переспросил я напряжённо. Вряд ли Лаграндж знает об особенностях этого тела. О том, что оно способно не только чувствовать структурные вибрации, но и мощно излучать их даже без вспомогательных артефактов.

Пару секунд Александр молчал, а затем, улыбнувшись, махнул рукой на двери особняка.

– Идём в дом. Там будет проще объяснить.

По большей части ничего объяснять не потребовалось, я всё понял сам, когда встал перед зеркалом. То, что я теперь высокий и мускулистый, я уже понял по собственным ощущениям. Но в общем и целом такой фигурой никого не удивишь – хорошо сложенные мужчины встречаются на улицах, хоть и не столь часто, как хотелось бы портовым нимфоманкам.

А вот расцветка моего тела действительно оказалась уникальной.

Ярко выделяясь на белой коже, на меня пронзительно смотрели глаза с радужкой оранжевой, как морковный сок. На голове вместо волос как будто росла шерсть карликового барана цвета спелой пшеницы и закручивалась в тугие завитки.