Последний натиск на восток ч. 2 (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 36

Договорить фразу он не успел, потому что пропустил удар копьем в горло и так и упал, глядя в небо изумленными глазами. А словене, в свою очередь, тоже расступились в стороны, и в этот коридор потекла лава легкой степной конницы, которая разлилась в тылу германского войска, посылая стрелу за стрелой. Для пехоты это означало скорый и бесповоротный конец.

— Ну, как-то так! — удовлетворенно сказал князь, который смотрел на все это действо с пригорка, а сзади него ждала команды сотня его личной охраны на самых сильных и высоких конях, что только можно было купить за деньги. За очень большие деньги. За немыслимые деньги… Стоили эти кони столько, что на одну сотню денег лишь и хватило. Весь финансовый блок княжества пребывал в состоянии обморока, когда их пригнали из Персии через Кавказ и болгарские степи. Зато сил у этих коней хватало на то, чтобы всадника в железе тащить, и попону кольчужную, и налобник, и тяжелое седло.

— За мной! — проорал князь, и сотня помчала с пригорка, опуская длинные копья. У отряда, в котором бился сам король Ариоальд, не было ни малейшего шанса.

1 Газинд — королевский или герцогский дружинник, стоявший выше по статусу, чем ариман, свободный землевладелец.

2 И у словен, и у германцев за невесту платился выкуп.

Неделю спустя. Начало августа 631 года. Словения.

Узкая лесная дорога едва вмещала двух коней, которые ехали рядом. На одном из них ехал крепкий воин в кольчужном доспехе, а на втором лицом вниз лежал на конской гриве его величество, правитель Лангобардского королевства. Они уже ехали так пару дней, ведь поначалу Ариоальд ехать никуда не мог, и большую часть времени проводил в забытьи. Как только король смог сесть на коня, верный слуга дождался, когда уйдет вражеское войско, и повез его лесными тропками в сторону горных перевалов. Им нужно выбираться из этих проклятых мест.

И вот прямо сейчас Ариоальд очнулся от того, что ему захотелось немедленно проблеваться. А еще у него болела голова, а еще у него перед глазами мелькали кровавые мухи, и низкое закатное солнышко резало глаза, словно нож. Хреново было его величеству, по голове которого прилетел хороший такой удар, который смягчил роскошный шлем ромейской работы.

— Останови! — прохрипел он и, пошатываясь, слез с коня. Он согнулся крючком, и его вырвало. Его рвало и дальше, мучительно, до едкой горечи, до мучительной боли в мышцах живота. И эта рвота не приносила никакого облечения, наоборот, от нее становилось только хуже. Ариоальд, пошатываясь, дошел до дерева и сел, привалившись к нему спиной. Он закрыл глаза, пытаясь унять дикую головную боль, которая разрывала изнутри его череп. Да, так намного легче.

— Где мы и что со мной случилось? — спросил он и жадно впился в кожаный бурдюк, который заботливо поднес ему воин. Вода не пошла впрок, и короля снова затошнило. — Помню только, что с коня меня свалили… Суки! Да как они так копьями бьются? Никогда такого не видел… Потом зажали, взяли в кольцо… Охрану побили… Потом не помню…

— А я один из всей вашей охраны и остался, государь, — охотно пояснил воин.- Вам по голове булавой дали. И как башка-то выдержала? Крепкая, видать, у вас башка, ваше величество! Мы с парнями отбили вас, да только ушел я один. Остальных порубили, пока вас в лес тащили. Вот так вот…

— Ты Атто, кажется? — всмотрелся в него король, и снова застонал от головной боли. — Ты не из ближних газиндов вроде бы…

— Я Аго, ваше величество, — отозвался воин. — Я в ваши покои не допущен. Во дворе стражу несу.

— Если выберемся, я щедро награжу тебя, Аго, — устало ответил король и снова закрыл глаза. — Графом станешь, Девой Марией клянусь. Я так понимаю, у меня после той битвы куда меньше графов стало. Дерьмово мне, Аго. Отлежаться надо… Не доеду я так…

— Доедешь, доедешь, — шептал Вацлав, который подобрался к ним совсем близко и слушал, боясь пропустить хоть слово. — Куда ты денешься! Доберешься, как миленький! На руках донесем, если понадобится.

За два месяца до этих событий. Константинополь.

Коста снова вернулся в родной город. Сколько времени прошло-то, как он с теми словенами познакомился! Два года всего! Только теперь он уже не уличный босяк, а добронравный юноша, который учится на приказчика в уважаемой купеческой конторе. Еще пару лет, и его самого и до важных клиентов допустят, и до учетных книг. Сам купец Марк, один из богатейших в столице, его учить своему ремеслу взялся. Вспоминал иногда Коста прошлую вольную жизнь и вздрагивал. Плевать он на эту вольную жизнь хотел. И на дружков своих прошлых тоже плевать хотел. Их, наверное, и не осталось никого. Всех на рудники отправили, кто уцелел в драках и грабежах. Правда, на их место, скорее всего, новые босяки набежали, еще более злые и голодные. Чума и войны каждый год выбрасывали на улицы все новых сирот.

Правду тогда Вацлав сказал, сдох бы он в каменоломне, покрытый струпьями и язвами от кандалов. Демону в пасть такую жизнь. Только деньги дают настоящую свободу. Большие деньги, которые лежат в разных местах, и о которых ни одна живая душа не ведает. Это и стало новой мечтой Косты. Он вставал с этой мечтой утром, и с ней же ложился спать вечером. Он работал, как проклятый, заслужив одобрение самого купца Марка своей сметкой и расторопностью. И только сейчас Коста понял, что значит княжеская благодарность. Он как будто из затхлого болота вынырнул. Кругозор мелкого уличного воришки раздвинулся до самого горизонта, и теперь он знал, где находится Индия, где стоят Геркулесовы Столпы(1), и что есть такая Англия — забытая богом беспросветная дыра, которую германцы и кельты разодрали на множество мелких королевств. А вот на кой ляд ему нужна эта Англия, он и сам не знал. Ну, разве что олово оттуда везут понемногу, а это дорогой и редкий товар. То, что вколотили ему в голову княжеские учителя, сидело прочно, словно забитое молотком. Коста был бы и рад позабыть ненужное теперь знание, но нет. Он это помнил, и все тут. И уже пару раз мальчишка небрежно, как бы невзначай, демонстрировал свои познания в географии и истории, из-за чего удостаивался долгих и задумчивых взглядов деловых партнеров хозяина. А тот сам довольно поглаживал бороду и только усмехался про себя. Вот мол, какие люди у меня на посылках работают, не то, что у вас, олухов…

Худой, смуглый паренек лет пятнадцати от роду шел по городу, с удовольствием окунувшись в его толчею. Он любил городской шум, он наслаждался им. Он впитывал энергию огромного города, который жил, словно огромный муравейник. Коста не мог без этого шума и толчеи. Словенские леса, нависающие над ним густыми еловыми лапами, жутко его пугали. Он так и не привык к ним, как ни старался, а потому грыз гранит науки, и сдал-таки проклятые экзамены на одни пятерки. Уж очень он домой хотел. Беспощадные наставники вытрясли из него всю душу, заставляя раз за разом доучивать то одно, то другое. Тогда он ненавидел их всей душой, а вот теперь был благодарен им безмерно. Кто бы мог подумать!

— Сколько эта лепешка стоит? — спросил Коста у лавочника.

— Сорок нуммиев, молодой господин, — умильно улыбнулся лавочник.

Пышный, свежий хлеб пахнул просто одуряющее, а завтрак уже давно прошел… Коста вновь почувствовал сосущее чувство голода в своем худом брюхе. И куда только все девается? Он молча достал кошель и отсчитал три медяка. Надо же, его лавочник господином назвал. В обморок упасть можно! Он ради такого дела даже торговаться не стал. Тень мелькнула где-то сбоку. Он скорее почувствовал ее, чем увидел.

— Пальцы отрежу, сучонок, — лениво сказал Коста худосочному бродяге, который потянулся было к кошелю, который он предусмотрительно носил на шее. Лицо мальчишки было странно знакомым, они определенно встречались раньше.

— Поднялся, да? — бродяга с ненавистью посмотрел на Косту. — Что, я уже не человек теперь для тебя? Морда сытая, сам чистый, одежда новая… Забыл уже, как мы с тобой у той харчевни за объедки с собаками дрались? Что, сволочь, жопу свою дырявую смог вовремя подставить? Иначе с чего бы ты такой важный стал, а?