Последний натиск на восток ч. 2 (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 7

Встреча с любящей женой оказалась довольно бурной. Дверь захлопнулась с жутким грохотом, а в лицо князя прилетела пощечина, данная маленькой крепкой ручкой. Самослав обхватил жену руками, а она заколотила его кулаками в грудь.

— Само! Да что же ты за человек такой? — забилась в рыданиях Людмила. — Я же чуть с ума не сошла, думала, что отравила тебя. Я на поясе удавиться хотела, да мне Горан все объяснил потом. Как ты мог так со мной поступить? Ты же знал все, сволочь продуманная!

— Слишком быстро все получилось, — серьезно ответил ей Само. — Мы и не думали, что именно так все будет. Пришлось на ходу все решения менять.

— А как должно было получиться? — удивленно раскрыла рот княгиня.

— Ты должна была приказать королеву Марию в жертву принести, — ответил ей муж. — Ты могла это сделать, но не стала, спасибо тебе за это. А еще они владыку Григория убить пытались. Двоих с ножами поймали. Они изо всех сил старались междоусобицу у нас развязать, кровью страну залить, а потом на куски ее разодрать.

— Неужто они сами такое придумали? — удивилась Людмила. — Я же старцу Радомиру как себе верила.

— Да о чем ты! — махнул рукой князь. — Никакой он не Радомир. И уж конечно они не сами это придумали. У них на такое просто ума не хватит.

— Он не Радомир? — округлила глаза княгиня. — А кто же он тогда?

— А это как раз сейчас выясняют, — сказал Самослав. — Нам пора! Всех, кого надо уже взяли. Остался десяток дурней, они народ на бунт подбивают, не знают еще, что все уже закончилось. Собирайся, нам с тобой надо народ угомонить.

— Так вот зачем сюда утром служанку прислали, чтобы она мне волосы расчесала! — удивилась княгиня. — Как же я тебе еще раз врезать хочу, муж мой ненаглядный!

— Врезать хочешь? — нехорошо посмотрел на жену князь. — А ты у меня, значит, овечка невинная, да? — И он крикнул так, чтобы слышала стража. — Бранко сюда! И ту старуху из подвала тоже приведите!

Минут через десять стражники втащили в комнату Уду, наперсницу княгини, которую бросили на колени. Старуха негромко скулила от дикого ужаса. Ноги ее не держали. Она с безумной надеждой смотрела на княгиню, но та брезгливо отвернулась.

— Знаешь, кто я? — негромко спросил Самослав.

— З…з…знаю, — простучала зубами Уда. — Пощадите, ваша светлость! Я же не ведала ничего! Я же для княгини старалась… Чтобы у вас снова к ней любовь случилась…

— Тогда выпей тот пузырек, что у тебя охрана забрала, — усмехнулся князь. — Выпей и иди себе на все четыре стороны. Я тебе еще и денег на дорогу дам.

— Не буду я это пить! — побледнела та.

— Почему это не будешь? — изумился князь. — Непременно будешь. Бранко!

Воины схватили забившуюся в ужасе старуху, разжали ей рот и влили туда весь пузырек без остатка. Уда ненавидяще посмотрела на князя с княгиней, просипела что-то и рухнула на пол, закатив глаза.

— Ты вот этим самым приворотным зельем меня попотчевать хотела, дорогая женушка, — повернулся князь к бледной, как полотно Людмиле. — Точно это я сволочь? Или, может быть, это ты дура набитая? А?

— Прости! — бросилась ему в ноги княгиня, заливаясь слезами. — Прости, Само! Дура я глупая! Люблю я тебя! К Марии тебя ревновала. Боялась, что она детей моих со свету сживет. Мне сказали, что ее сын князем станет. Не прогоняй меня, Само! Если прогонишь, я себя жизни лишу! Прости!

— Князем станет Святослав, — поднял ее на ноги Само. — Таков закон. И прогонять я тебя не стану. Если прогоню, то все решат, что это ты меня отравила. Мы врагам такого подарка не сделаем. Пусть думают, что у нас любовь и согласие.

— Ну, раз так, то я согласна, — хлюпнула носом Людмила и быстро вытерла слезы.

— С чем это ты согласна? — удивился Самослав.

— С тем, что Мария второй женой станет, — ответила княгиня.

— Да кто бы тебя еще спрашивать собирался, — хмыкнул князь. — Ишь ты, согласна она! Госпожа Тофана доморощенная. Пойдем уже, люди ждут.

Ворота Белого города со скрипом раскрылись, и в бушующее людское море выехал князь на редкостной красоты аргамаке и княгиня на гнедой кобылке, которая сидела боком в странного вида седле. Эту лошадку, знакомую всему Новгороду, вел под уздцы конюх-обрин. Сзади выстроилась свита из бояр в роскошных шубах и высоченных шапках, а по бокам — стража, застывшая железными истуканами. Толпа замерла, разглядывая величественное зрелище. Картинка! Красивая картинка. Это было именно то, что хотел выдать князь горожанам. И у него это получилось. Горожане стояли с раскрытыми ртами, завороженные роскошью одежд и золотом убранства.

— Чего шумим, почтенные? — с легкой ленцой в голосе спросил Самослав. — Заняться нечем?

— Князь, живой! — охнул кто-то в толпе.

— Княгиня, живая! — вторили ему. — А мы думали, что убили тебя, матушка! Мстить хотели за тебя!

— Славьте своих богов, люди добрые! — сильным грудным голосом крикнула княгиня, и тут не было никого, кто не услышал бы сказанное ей. — Не слушайте смутьянов и бунтовщиков! Мы с князем живем в любви и согласии! А чтобы вы разделили эту радость с нами, пойдите и выпейте за наше здоровье! Все кабаки сегодня открыты будут, а казна оплатит выпитое! Счастливы будьте, люди!

Толпа восторженно заревела и бросилась к кабакам, чтобы успеть выпить на халяву, пока еще дают. Бунт был подавлен на корню, и только крепкие парни во главе со странно знакомым князю чернявым мальчишкой тащили каких-то двоих горожан в сторону окраины. Вид у пацана был очень довольный.

— Ты что творишь, женушка ненаглядная? — тихо, сквозь зубы спросил князь. — Ты чего это за мой счет весь город поить вздумала?

— Это ЕЕ лошадь! — свирепо посмотрела на него Людмила. — Это ЕЕ платье! У меня для верховой езды ни одного платья нет. Да как ты мог так меня перед всеми людьми опозорить?

— Да где же я тебе еще одно такое платье возьму? — растерялся князь. — Тут во всем городе одна Мария на лошади скачет. Это платье амазонка называется. Только у нее такое и есть.

— Это твоя забота! — отрезала взбешенная Людмила. — Надо было заранее пошить! И непременно, чтобы было красивее, чем у этой стервы! Ты же у нас вон какой продуманный оказался. Все до последней мелочи предусмотрел, а о самом главном забыл! Да если мне немедленно платье лучше, чем у нее не сошьют, я их всех еще неделю бесплатно поить пообещаю! И попробуй, мой любимый муж, это обещание не выполнить. Тебе этот бунт цветочками покажется.

Вот вроде все предусмотрел, а о самом главном забыл! — тоскливо подумал князь. — Как же все сложно! И как ТОТ Само с двенадцатью женами управлялся?

Эта загадка для него так и осталась неразрешимой.

Начало января 631 года. Новгород.

Тайный Приказ, самое страшное место в Словенском княжестве. Был у него парадный вход, в Белом городе, а был и ход черный, для посторонних заказанный. Давным-давно в самом Новгороде сыск не вели, и людей не пытали. Делали это в старом городском остроге, который превратился в базу Псов государевых. Многие из них там и жили, ничуть не смущаясь толпами варнаков, которых вели в допросные избы, и их воплями, что из этих изб потом доносились. И в противовес городу Белому это место называли Черным городом, и не было для жителей княжества места более жуткого, кроме Нави, подземного мира.

Тайный сыск постепенно стал государством в государстве, со своими обычаями, правилами и даже религией. Тут и женились только на своих, с каждым годом все реже и реже впуская в свои ряды посторонних. Если и приходил сюда новичок, то он уж точно приходился кому-нибудь зятем, свояком или племянником. Причина этого была проста, Псы государевы получали вдвое от того, что платили воинам. Так прямо на глазах государственное учреждение понемногу превращалось в закрытую касту, густо переплетенную родственными связями.

В Черном городе из всех божеств превыше других почитали Морану. Она из словенской богини смерти постепенно превратилась в богиню правосудия. Тут даже статуя ее стояла, отлитая из бронзы. Баба с завязанными глазами, которая держала в одной руке весы, а в другой — меч. Ее откуда-то из Италии привезли, купив там за немыслимые деньги у старинной сенаторской семьи. Впрочем, об этом знали немногие. Богиня и богиня. Мокошь ведь стоит на городском капище, и никто и не помнит, откуда она там взялась. Как будто всегда там была. И так уж получилось, что работу свою Псы начали считать священным служением своей богине, а казнь после справедливого суда — угодной ей жертвой. И эту веру князь горячо поддерживал, почуяв в том немалую для себя выгоду.