Любимая невеста (ЛП) - Джеймс М. Р. - Страница 1

Переводчик_Sinelnikova

1

КАТЕРИНА

С минуту я слышу только крики.

Аника. Аника. Аника.

Ее имя повторяется снова и снова в моей голове, когда я бросаюсь на ковер рядом с Виктором, хватая крошечную ручку, протянутую на окровавленном ковре. В этот момент я забываю о Викторе, нашем споре, разговоре, который у нас только что был, обо всем, что произошло в саду. Мир сужается до маленького неподвижного тельца передо мной, ее кожа восково-бледная, глаза закрыты, на щеках бахрома ресниц.

Виктор уже тянется к ней, подхватывая ее на руки. Лука тянется, кладет руку ему на плечо, пытаясь остановить, но Виктор отбрасывает ее.

— Виктор…возможно, было бы нехорошо перемещать ее…

— Убирайся с моего пути! — Рычит он, поднимаясь на ноги с дочерью, заключенной в объятия. — Позовите гребаного доктора, — добавляет он, ни к кому конкретно не обращаясь, и я вижу, что Левин уже в движении, тянется за своим телефоном. Я задаюсь вопросом, не должна ли я сделать это сама, но Виктор уже направляется к лестнице, а я хочу быть тоже с Аникой. Я не хочу выпускать ее из виду ни на мгновение. И я также хочу быть со своим мужем прямо сейчас. Все остальное отходит на задний план перед ужасной возможностью того, что мы можем потерять Анику.

Мы не потеряем ее. Этого не может случиться. Я этого не допущу.

Я думаю об этом снова и снова, следуя за Виктором наверх, как будто я действительно могу что-то с этим сделать.

— Где Елена? — Спрашиваю я, затаив дыхание, когда мы достигаем коридора, и он поворачивается, чтобы идти к комнате Аники.

— Она была в игровой комнате, когда началась стрельба, — коротко говорит он. — Часть нашей охраны находится там, обеспечивая ее безопасность.

— Должна ли я проверить, как она…

— Делай, что хочешь. — Его голос прерывистый, все его внимание сосредоточено на ребенке у него на руках. — Я остаюсь с Аникой.

Я следую за ним в спальню, наблюдая, как он укладывает ее на одну сторону кровати. Из-за большой кровати в ее комнате она выглядит маленькой в ее нынешнем состоянии, ее светлые волосы спутались вокруг лица, кровь на рубашке, как уродливое, ужасающее пятно. Невозможно сказать, ее ли кровь, или может кого-то другого.

Я прижимаю одну руку к груди, когда подхожу ближе, желая, чтобы все замедлилось, чтобы моя паника отступила, чтобы я могла думать. Чтобы я могла быть рядом с Виктором, который бледен как смерть, стоит на коленях рядом с кроватью и тянется к руке своей дочери. Ее ручка в его руке очень маленькая, безвольно повисла, и я с трудом сглатываю, сдерживая слезы. Слезы сейчас ничему не помогут. Честно говоря, я, вероятно, могла бы принести больше пользы, присмотрев за Еленой или спустившись вниз, чтобы помочь Софии и Ане. Но я не могу оторваться от этого места.

Раздается резкий стук в дверь, и Левин входит.

— Врач уже в пути, — отрывисто говорит он. — Я сказал ему, что первоочередная задача Аника.

— Отправь его наверх, как только он приедет. — Виктор протягивает руку, касаясь живота маленькой девочки. — У нее все еще идет кровь. Катерина, принеси что-нибудь…

В спешке я почти протискиваюсь мимо Левина, ища первую попавшуюся ванную или гардеробную. В нескольких шагах от меня есть бельевой шкаф, и я хватаю горсть мочалок, спешу обратно в комнату и вручаю одну Виктору. Он качает головой, все еще сжимая руку Аники.

— Ты сделаешь это, — твердо говорит он. — Рана у нее в животе. Держи ткань там. Я не могу…

Он замолкает, но я знаю, чего он недоговаривает. Он не хочет отпускать ее руку, потому что не уверен, что у нее получится выкарабкаться. Я тоже не уверена… может ли такой маленький ребенок, как Аника, выжить после такой раны? Она все еще дышит, но неглубоко, ее кожа восковая и бледная. Я прижимаю ткань к ее животу, чувствуя новый приступ тошноты при виде крови, расплывающейся по ткани, но не отпускаю. Я никогда не была особенно хороша в такого рода вещах, что, я полагаю, является недостатком, будучи в мафиозной семье и будучи замужем за лидером Братвы. Кровь и насилие — часть нашей жизни. Особенно в последнее время становится все более и более ясно, что быть брезгливой, это не то, что я могу себе позволить.

— Где, черт возьми, этот гребаный доктор? — Виктор рычит себе под нос, его губы плотно сжаты. — Если она умрет, потому что он опоздал…

— Он будет так быстро, как только сможет, я уверена в этом, — тихо говорю я. — Она будет жить, Виктор. Она должна…

— Ты этого не знаешь. — Затем он поднимает на меня взгляд, и я вижу неприкрытую боль в его глазах. Я не уверена, что когда-либо видела от него такой уровень эмоций без того, чтобы что-то не сдерживало их, скрывая от меня истинную глубину. Теперь я, конечно, знаю почему… почему он хотел, чтобы жена трахалась и родила ему наследника, и ничего больше. В этом разговоре есть еще кое-что, что, я знаю, нам тоже нужно обсудить… но не сейчас.

— Она боец, — мягко говорю я, убирая окровавленную ткань с ее живота и заменяя ее чистой. На этот раз окрашивание происходит медленнее, что, я надеюсь, является хорошим знаком, а не признаком того, что мы ее теряем. — Это Аника, Виктор. Она чертовски упряма, ты это знаешь. Она не собирается уходить в таком виде.

Виктор смеется над этим, поразительный звук срывается с его рта, как будто он этого и сам не ожидал.

— Ты права, — ворчит он, потирая большим пальцем хрупкие, бледные костяшки Аники. — Из них двоих она — наш маленький боец. Она так легко не сдастся.

Я бросаю на него испуганный взгляд, задаваясь вопросом, понял ли он, что только что сказал. Наш маленький боец. Что-то теплое и мягкое расцветает у меня в груди, потому что, когда я думаю о причинах остаться с Виктором, помимо обязательств и моего собственного нежелательного желания, я думаю о его дочерях. Об Анике и Елене, которым нужна мать, кто-то, кто может научить их думать самостоятельно, видеть за пределами мира, в котором они вырастут. Кто-то, кто может сделать для них лучше, чем сделала моя собственная мать. Я знаю, что Виктор женился на мне, чтобы я была им мачехой, но то, что он так сказал, называя Анику нашей, кое-что значит для меня.

Почему он просто не может заниматься чем-то другим? Мое сердце сжимается в груди, когда я смотрю на своего красивого мужа, который держит за руку свою дочь, его лицо напряжено, его глаза умоляют ее бороться и выжить. Я знаю, что, если Аника умрет, его потеря будет неисчислима. Я не могу понять, почему он не может прикинуть это к женщинам, которые проходят через его склад, почему он не может подумать о родителях, которые теряют своих детей. Я поговорю с ним об этом снова, думаю я про себя, нервно поглядывая на дверь, пока мы ждем доктора. Может быть, это заставит его взглянуть на вещи по-другому. Может быть, есть какой-то способ убедить его.

Я старалась не думать о том, как все могло бы быть, потому что это кажется верным путем к разочарованию и страданию. София научилась жить с положением и обязательствами своего мужа, закрывать глаза на то, с чем она могла не соглашаться, и существовать в мире, который она, возможно, не выбирала для себя. Мне должно быть легче, потому что я была рождена для этого, воспитана для этого. Я родилась в мире жестоких мужчин, которые творили злые вещи, и я всегда знала, что мне придется закрывать глаза на то, что делает мой муж. Так почему же с Виктором так сложно? Это потому, что то, что он делает, сильно отличается от перевозки оружия или продажи наркотиков? Это потому, что я не могу перестать видеть лица его дочерей каждый раз, когда смотрю на Сашу? Это потому, что я женщина, заботящаяся о его девочках, которая не может понять, как то, что он делает, вообще имеет какую-либо моральную ценность, несмотря на его аргументы? Или это просто потому, что я хочу его, потому что мои чувства к нему больше, чем просто обязательства, неважно, как сильно я хочу притворяться иначе, и я не могу оправдать это перед собой, пока он не изменится?