Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур - Страница 41

– Я бросил ее, потому что вместе мы могли заниматься только двумя вещами. Одна из них – драться. Закрыв глаза, я и сейчас вижу, как она складывает свои прекрасные губки, приближает их к моему уху и шепчет самое грязное ругательство, а потом – бах! – снова в постель, мириться.

– Возможно, ты просто сделал неудачный выбор. Поглядишь вокруг, увидишь миллионы счастливых супружеских пар.

– Назови хоть одну! – с вызовом сказал Дафф.

Наступила тишина: Шон думал.

Потом Дафф продолжил:

– Есть только один хороший повод для брака – дети.

– И дружба – это второй повод.

– Дружба с женщиной? – недоверчиво переспросил Дафф. – Все равно что духи из чеснока. Они не способны дружить. Вероятно, это влияние их матерей, которые в конце концов тоже женщины. Да как можно дружить с тем, кто подозрительно относится к любому твоему поступку и все, что ты делаешь, взвешивает: любит? не любит? – Дафф печально покачал головой. – Сколько может продолжаться дружба, если нужны ежечасные уверения в любви? Катехизис брака: «Ты меня любишь, дорогой?» – «Конечно, дорогая!» И всякий раз это должно звучать убедительно, иначе сразу слезы.

Шон усмехнулся.

– Да, это приятно и весело, пока ты способен это терпеть, – уныло продолжал Дафф. – Ты пытался когда-нибудь говорить с женщиной о чем-нибудь кроме любви? Все остальное, что интересует тебя, оставляет их совершенно равнодушными. Ты переживаешь потрясение, когда первый раз пытаешься поговорить с нею разумно и вдруг понимаешь – она тебя не слушает: у нее появляется такой слегка остановившийся взгляд, и ты знаешь, что она думает о новом платье или от том, нужно ли приглашать на прием мистера Ван дер Хама, поэтому ты перестаешь разговаривать, и это – еще одна ошибка. Это знак; брак полон знаков, которые способна прочесть только жена.

– Я не собираюсь защищать брак, Дафф, но разве справедливо судить о нем на основании своего единственного неудачного опыта?

– Выбираешь любую женщину, надеваешь ей кольцо на палец, и она становится твоей женой. Вначале она принимает тебя в свое теплое мягкое тело, что очень приятно, а потом норовит затолкать тебя в свой теплый, мягкий рассудок, что далеко не так приятно. Она не способна делиться, она может только обладать, она сжимает и душит. Взаимоотношения мужчины и женщины неинтересны в том смысле, что они воплощают образец, установленный природой по очень важной причине – из необходимости воспроизводства. Чтобы осуществить это предназначение, любая любовь, включая Ромео и Джульетту, Бонапарта и Жозефину, обязательно приводит к осуществлению простого биологического процесса. Это чрезвычайно незначительный, чрезвычайно краткий, чрезвычайно банальный опыт. Помимо этого, мужчина и женщина мыслят по-разному, чувствуют по-разному и интересуются совершенно разным. Можно ли назвать это дружбой?

– Нет, но разве такова подлинная картина? Неужели это все, что бывает между ними? – спросил Шон.

– Однажды сам узнаешь. Природа, озабоченная воспроизводством, воздвигла в сознании мужчины преграду; эта преграда мешает мужчине воспользоваться советами и опытом других мужчин, настраивает его против них. Когда придет твое время, ты отправишься на виселицу с песней на устах.

– Ты меня пугаешь.

– А меня угнетает однообразие, монотонность всего этого. – Дафф неловко поерзал на месте и снова откинулся на котел. – Самые интересные взаимоотношения, когда секс-уравнитель вмешивается в отношения братьев, врагов, хозяина и слуги, отца и сына.

– Гомосексуализм?

– Нет, это только шаг в сторону, и ты возвращаешься к прежним проблемам. Когда мужчина спит с другом, он делает это не из-за непреодолимого порыва, а по своему свободному выбору. Каждая дружба особая – она заканчивается по-особому или продолжается неопределенно долго. За ней не стоят цепи, ритуалы или письменный контракт. Не возникает вопроса о том, чтобы оставить всех остальных, нет обязательств, о которых нужно говорить, высказываться и постоянно злорадствовать.

Дафф скованно встал.

– Это одна из немногих хороших вещей в жизни. Который час?

Шон вытащил часы и наклонил циферблат, чтобы видеть в лунном свете.

– Уже заполночь. Похоже, они не придут.

– Придут. Здесь замешано золото – еще один непреодолимый порыв. Придут. Вопрос лишь в том, когда.

Один за другим гасли огни в долине, низкие зычные голоса зулусов в шурфах стихли, поднялся несильный холодный ветер и шевельнул траву на хребте над «Глубокой Канди». Бок о бок, иногда задремывая, иногда негромко разговаривая, они просидели всю ночь. Один раз у Госпитального холма залаяла собака, к ней присоединились другие. Шон встал, потянулся, посмотрел на долину в сторону лагеря Феррьера и увидел – темная группа всадников промчалась вдоль Натальского ручья и собралась у ближнего берега, прежде чем начать подъем.

– Мистер Чарливуд, у нас гости.

Дафф вскочил.

– Они могут миновать нас и сначала пойти к Джеку и Уистлу.

– Посмотрим, по какой дороге они отправятся с перекрестка. Тем временем надо подготовиться. Мбежане! – крикнул Шон, и из шурфа высунулась темная голова.

– Нкози?

– Ты спишь? Они идут.

В черноте сверкнула белая улыбка.

– Мы не спим.

– Тогда приготовьтесь и ждите моего сигнала.

Пятеро наемников лежали на животе в траве, у локтя каждого – распечатанная коробка с патронами. Шон торопливо вернулся к Даффу, и они опять скорчились у котла.

– Жестянка хорошо видна отсюда. Сможешь попасть?

– С закрытыми глазами, – ответил Шон.

Всадники достигли перекрестка и без колебаний повернули в сторону «Глубокой Канди», все быстрее поднимаясь на хребет. Шон положил ствол на котел и отыскал белую точку-жестянку.

– Каково наше юридическое положение, Дафф? – уголком рта спросил он.

– Они только что пересекли нашу границу, значит по закону они нарушители, – серьезно ответил Дафф.

Одна из первых лошадей переступила через жестянку, и в то же мгновение Шон выстрелил. В тишине утра выстрел прозвучал необычайно громко, и все всадники в тревоге повернули головы к хребту. И тут земля у них под ногами дрогнула, в небо поднялось коричневое облако пыли. До вершины хребта отчетливо донеслись крики.

– Боже мой! – выдохнул Шон, потрясенный масштабами уничтожения.

– Покажем им, босс? – спросил один из наемников.

– Нет, – сразу ответил Дафф. – Хватит с них.

Началось бегство – лошади без всадников, всадники и пешие разбегались по долине. Шон с облегчением увидел, что лежать осталось лишь с полдюжины человек и несколько лошадей.

– Ну что, – сказал Дафф одному из наемников, – это самые легкие пять фунтов, какие вам приходилось зарабатывать. Думаю, теперь вы можете вернуться домой и позавтракать.

– Подожди, Дафф.

Шон показал. Уцелевшие после взрыва достигли перекрестка, и здесь их остановили два всадника.

– Эти двое пытаются их повернуть. Давай поможем им принять решение. Они еще в пределах досягаемости.

– Нет, – возразил Шон, – они больше не на нашей собственности. Хотите попасть на виселицу?

Они наблюдали, как те члены синдиката, что получили урок, поскакали дальше по дороге к лагерям и исчезли; остальные собрались на перекрестке в темную массу.

– Надо было перестрелять их, пока была возможность, – тревожно проворчал один из наемников. – Теперь они возвращаются. Посмотрите на ублюдка, который говорит с ними, как голландский дядюшка.[15]

Всадники спешились, оставили лошадей, развернулись и начали осторожно подниматься по склону. У самых колышков они чуть-чуть задержались и побежали вперед, вырывая по пути эти колышки.

– Пожалуйста, все вместе, джентльмены, – вежливо сказал Дафф, и семь ружей выстрелили. Расстояние было большое, а нападающие бежали пригнувшись и уклоняясь. Вначале пули почти не возымели действия, но как только расстояние стало сокращаться, люди начали падать.

По склону ущелья наискось проходила мелкая донга,[16] и нападающие, добежав, прыгали в нее. Оттуда, из безопасности, они отвечали на огонь людей Шона огнем.