S-T-I-K-S. Пройти через туман 4 (СИ) - Елисеев Алексей Станиславович - Страница 2

— Из ружья дедушкиного два раза…

Я ещё раз гадко ухмыльнулся, но в царящей внутри барака темноте вряд ли он увидел выражение моего лица. Слишком долго в большой семье щёлкать клювом не нужно, а если щёлкаешь, то щёлкай быстро.

Колебания Штыка можно было понять. Несмотря на то что на этой ферме свежаков жёстко ограничили в свободе, тут было всё уже понятно и привычно. Конечно, условия тут были далеки от санаторских, но более или менее жизнь наладилась, вошла в график и была ясна в целом.

Нас обеспечили жильём. Да, это были всего лишь единообразные лагерные бараки, сколоченные из вагонки самими заключёнными. Но они были хорошо утеплены, с крыши не капало, а если раскочегарить буржуйку и поплотней закрыть дверь, то и вовсе можно представить себя в Ташкенте.

Обстановка внутри бараков была далека от пятизвёздочного отеля, но каждый был обеспечен комфортабельными нарами. И с питанием в Треблинке было всё стабильно. Три раза в день на барак выделялась еда, иногда это был даже суп на косточке. И живуном заключённых обеспечивали тоже. Да, не сказать, что щедро, но литра в день на барак обычно хватало. А мало так, чтобы заключённые не могли сделать запас и смазать лыжи на волю.

Что не вызывало никаких вопросов, так это работа, которой нас обеспечили всех без исключения уже на следующий день после обязательного карантина. Работали заключённые каждый день, без отпусков, отгулов, прогулов и выходных, а ввиду отменного здоровья иммунных, и без больничных. Трудовая повинность для мужчин включала в себя, как правило, работу на стройке, уборке и благоустройстве территории, уход за огромным количеством скотины.

И с женщинами тут общение было стабильным ввиду его полного отсутствия. После того как всех свежаков расписали по бригадам, мужчин и женщин разделили и расселили по баракам. Женщин поселили в одной части лагеря, а мужчин в другой. Больше мы никаких женщин не видели.

Если бы не обязательная ежедневная трудовая повинность и не еженедельная обязательная сдача по пол литра крови, то и вовсе можно было бы принять здешнее заведение за специфический курорт на берегу Белого моря. Если мне память не изменяла, то для здоровья безопасно сдавать кровь один раз в два месяца, но организм иммунных куда крепче и восстанавливается заметно быстрей, чем у обычных людей, даже у самых свежих из свежаков. Если ты попал в Улей, пережил заражение местными спорами и не обратился, можешь быть уверен — жизнь твоя теперь потенциально бесконечна, ты больше не подвержен воздействию земных вирусов и бактерий, потому как симбиотический вирус Улья не терпит конкурентов и будет защищать организм носителя ото всех иных болезней. В день забора крови узникам был положен санитарный день, который отводился для стирки и помывки. На следующее утро никто не выглядел обескровленным.

Но по-настоящему паскудным средством удержания огромного количества людей в повиновении была здешняя пропаганда, лившаяся на нас из стенгазет, матюгальников, закреплённых на столбах, и радиоточек внутри бараков. Но последнее было легко исправить, накинув фуфайку на динамик, тогда жизнерадостный поток бреда превращался в невнятное бормотание.

И как это и бывает, пропаганда состояла практически на сто процентов из правды. Ложью была лишь роль муров и внешников в Улье, а всё остальное, что касалось ужасов этого мира, было передано в подробностях и красках. Заключённым подробно рассказывалось о заражённых и их стадиях развития, атомитах, сектантах и серых инопланетных тварях. Однако старательно умалчивались способы борьбы с заражёнными и азы выживания на кластерах. Муры в пропаганде были не кем иным, как спасателями несчастных иммунных людей, злой судьбой закинутых в иной мир, а внешники — пытливыми и храбрыми учёными, проникшими в Улей с исследовательской миссией.

И особо не поспоришь с этим, ведь всех заключённых в трудовом лагере Треблинка-2 спасли от клыков заражённых именно пиковые. Да и внешники, как пить дать, изначально были просто учёными-исследователями, пока не открыли, что биохимия органов иммунных годится для фармакологии. И не просто для какого-нибудь там аспирина, а натурально для лекарств от неизлечимых болезней, эликсиров красоты, молодости, бессмертия и прочих панацей, чьи свойства иначе как волшебными назвать язык не повернётся.

Обманутые свежаки радовались, как идиоты, когда их вызывали к КПП административного сектора лагеря. После этого их не видели. На следующий день интервью с узником, покинувшим трудовой лагерь, мы слышали по радиоточке. Освободившийся обязательно сообщал — с ним всё в полном порядке, и теперь он трудится, например, автомехаником, рассказывал, что его поселили в служебное жильё… Дальше следовало перечисление благ цивилизации, которых мы в лагере были лишены искусственно, и перспектив на будущее.

Однако правда состояла в том, что никого из «освободившихся» ни я, ни кто-либо из заключённых больше не видели. Как я подозревал, свежаки должны были просто дозреть до необходимой стадии, чтобы их было рентабельно разделать на органы. Нет, я не исключаю, что кто-то из треблинцев действительно стал муром или начал работать на них, но, видимо, участь большинства была незавидной.

Вот и пойди объясни остальным заключённым после такой основательной промывки мозгов, что держат их тут не для того, чтобы, как уверяла пропаганда, «окрепнуть физически и отработать своё спасение», а на откорм, как ту скотину, за которой они ухаживают, чтобы потом загнать на бойню. Но это только мои слова против слов соловьём разливавшейся радиоточки. Вот и колебался Штык, когда пришёл момент.

Вождь и Медведь, которых хоть немного помотало по Улью, совершенно, без сомнений, отнеслись к моим предупреждениям, тогда как в глазах Штыка всё чаще проскакивало недоверие. Вот и получается, что заключённых удерживали в плену не охранники и колючая проволока, и не пулемёты на вышках, а пропаганда.

Я большего бреда в своей жизни не слышал. Из радиоточек в бараках день и ночь лились потоки вранья, как администрация трудового лагеря и муры из отрядов снабжения не покладая рук, стремятся обеспечить свежаков всем необходимым. Утверждалось, что только благодаря этим усилиям, Треблинка остаётся единственным безопасным оазисом в мире, где можно жить. Поэтому каждый несчастный заключённый попаданец должен вносить посильный вклад. А то, что пулемёты с вышек могут стрелять как за забор, так и внутрь, так это… Это всё ради вашей же безопасности.

Да, здешняя охрана не лютовала, да и вообще выполняла чисто декоративные функции. Они не выпускали узников и следили за тем, чтобы мы вдруг не разбежались. Однако относились к тому, что происходит внутри, с определённой долей пофигизма — никаких обысков, построений, перекличек и прочей ерунды, осложняющей жизнь в местах лишения свободы тут не было. Был обязательный комендантский час и браслет с радиомаяком, заклёпанный у каждого на ноге. Собственно, это были все средства, ограничивающие свободу узников.

За эту расслабленность охрана сейчас платит собственными жизнями. Напавшие бьют без пощады и без перерывов на перекуры. Грохочут взрывы. Но когда-то они остановят обстрел, тогда нужно будет пойти и лично проконтролировать, чтобы никто вдруг не выжил в административном секторе.

— Куда мы сейчас? — спокойно спросил Вождь.

— Куда-куда? — раздухарился Штык, — На волю!

— Штык… Ты можешь куда угодно идти, а надо идти и зачистить администрацию, чтобы убедиться, что за нами не будет погони.

Штык выпучил на меня глаза, но сказать ничего не успел.

— Мы с вами, — ультимативно заявил резкий голос, — Чё топтаться? Пойдёмте.

— Сначала давай браслеты сниму, — ухмыльнулся я, — Я думал, что ты, Гамлет, и твои парни пойдёте в охрану лагеря.

Я узнал одного из обитателей соседнего барака. Синие татуировки положенца и кое-какие ухватки, да отношение окружающих выдавали его.

— Я по каторгам да лагерям в том мире мыкался, — усмехнулся Гамлет жёлтыми прокуренными зубами, — Не с руки мне новую жизнь в новом мире начинать подстилкой вертухаев…