Усобица триумвирата (СИ) - "AlmaZa" - Страница 46

[8] Георгий Шимонович – реальная историческая личность. Через него от Шимона вели своё происхождение многие дворянские роды: Воронцовы. Вельяминовы, Аксаковы, Якунины и др.

[9] Норвегия. В авторском тексте я употребляю более понятные и современные названия, герои же говорят более идентично

[10] «понимаешь, понимать» на скандинавских языках

[11] «правда» по-норвежски

[12] Вообще должность тысяцкого в летописях впервые упоминается в 1080-х гг., но поскольку по их же данным под управлением Шимона было до 3 тысяч варяжских воинов, вполне вероятно, что в Ростове он имел именно эту должность

[13] Так называли совокупление, через «им», а не «еб», как сейчас

[14] Славянское племя кривичей, на территории которого находилось Смоленской княжество, до второй половины XI сохранялись языческие традиции

- Ну что, какие вести ещё от твоей зазнобы? – опершись о перекладину, к которой привязывали лошадей, Святослав подвинулся, освобождая место для Перенега. Тот привалился рядом:

- Ничего дурного она про Вышату и его семью не знает.

- А что вообще знает?

- Вышата вдов, охоч до доброго оружия – целый сундук держит со всяким. Дочка – девица как девица. Путята – младшой сынок, едва в пору мужества входит, у старшого, Яна, невеста вроде бы в Новгороде осталась, из-за которой ехать сюда не хотел. Поэтому на местных прелестниц не смотрит – страдает.

- Да? – Святослав прекратил жевать колосок, выдернул его изо рта. – Невеста, стало быть… - Задумчиво отбросив травину, князь огладил подстриженную ровно утром бороду. Серо-голубые глаза, отражавшие безоблачное небо, светлели под тёмными бровями. – А ну-ка, попробуем!

- Чего надумал, князь?

- Не стану говорить наперёд дела.

- Оно мудро, - признал Перенег, куда более говорливый, чем Ярославич. Они пошли к княжескому двору. Встав неподалёку, начали караулить. Вскоре ожидание увенчалось успехом. По улице шёл ближайший друг Ростислава, брат его суженой и сын Вышаты Остромировича.

- Стой здесь. Или можешь гулять, - велел Святослав своему воеводе и направился навстречу, как будто бы его вели какие-то дела. Приблизившись к молодому человеку, он, выходя из напускной задумчивости, улыбнулся: - Ян Вышатич! Доброго здравия!

- Доброго, князь, - поклонился он и, уже произнеся, неловко покосился по сторонам, словно ему могли высказать за то, что зовёт князя князем!

- А я вот в сборах снова в дорогу. Не подскажешь, где найти кожевенных дел мастера получше? Ремень поизносился.

- Я, Святослав Ярославич, сам тут ещё не всё изведал, уж прости, - извинился юноша.

- Оно и понятно, Ростов, всё же, город не маленький. Хоть и далеко ему до Новгорода! Я туда отсюда и поеду, деду твоему поклониться, братову могилу навестить.

Ян Вышатич вздохнул, отведя глаза. Как будто бы тоскливо молвил:

- Да, там бы я сразу тебе сказал, князь, где мастера хорошие.

- А почему бы и нет? Едем с нами! Я ведь сюда добирался долго, местами боялись с дороги сбиться, а ты наверняка путь к Новгороду знаешь! Проводником бы послужил.

Ян опять покосился в сторону. На хоромы, где жили Ростислав и его семья.

- Прости, Святослав Ярославич, не могу. Тут дел хватает.

- Жаль, а то я совсем город подзабыл. А ведь я тоже новгородец!

- Неужто?

- Родился там, детство провёл. Десятое лето шло от роду, когда уехали оттуда в Киев[1].

- Вон оно как… - проникнувшись, кивнул Ян. – А… на Торговой стороне[2] бывал, князь?

- А как же! Волхов не Смородина-река[3], туда-обратно хаживал. Знакомых там имеешь?

- Знавал кое-кого, - тихо пробормотал юноша. Святослав догадался, что любовь его не из боярских дочерей, потому и не посчитались с его чувствами, увезли с собой в Ростов, хотя Ян был ровесником Игорю, обженённому в начале лета, и ему тоже пора было обзаводиться семьёй, а не за отцом всюду следовать.

- Ну, ежели надумаешь, Ян Вышатич, в путники возьму с удовольствием!

Они разошлись, но Ярославичу хотелось думать, что предложение не забудется.

Ростислав шёл после встречи со своей ненаглядной через сад. Свидания наедине были бы недозволительны, но они с Янкой Вышатовной[4] выросли вместе, играли детьми, не различая, кто мальчишка, а кто – девчонка. Когда-то и она, вторя ему и брату, выхватывала деревяный меч и вприпрыжку неслась за ними по двору. Сейчас ей было уже пятнадцать, и так вести себя не подобало, но, уходя от посторонних глаз, они по-прежнему могли резвиться, как хотелось. Прятаться среди берёз, со смехом догонять друг друга, падать в траву и смотреть на плывущие облака, угадывая в них силуэты кораблей, рыб, лесного зверья. Тогда, украдкой, Ростислав мог урвать поцелуй, который носил потом на губах неделями, мечтая о дне венчания. Янка была всем для него, сироты, оставшегося без матери, а потом и отца. Её семья стала его семьёй, а эти стрыи, которых он никогда не видел – кто они ему? Что сделали? Отобрали то, что принадлежит по праву! А теперь ещё и войско Шимона Офриковича по приказу кагана уводят! Терзалось сердце между двумя желаниями: справедливости, получения того, что принадлежит по наследованию, и безмятежности в этом далёком краю, где ничто не будет мешать счастью с Янкой. Разве есть ему дело до великокняжеской власти? Пусть подавятся!

Тень меж деревьев мелькнула, заставив Ростислава остановиться.

- Кто здесь? – невольно легла ладонь на рукоять меча.

Из-под раскидистых ветвей яблонь, отяжелело гнувшихся под румянеющими плодами, выступил незнакомец, черноволосый и безбородый мужчина с двумя серебряными прядями от висков. Он поклонился низко:

- Ростислав Владимирович!

- Кто ты такой? – первым делом у князя мелькнула мысль, что это кто-то из варягов Шимона. Кто ещё мог бы странно бриться?

- Привет тебе от полоцкого князя, Всеслава Брячиславовича. Я – родич его, по имени Лютый.

Ростислав постарался сообразить, что бы всё это значило? Всеслав Полоцкий? Это который Чародей? Слыхивал он в Новгороде о нём рассказы от купцов, бывавших в землях полочанских. Якобы пирует Всеслав в своих теремах с нечистью всякой, охраняют его волки, а вороны крадут со всей округи золото и тащат в его кладовые.

- Что тебе нужно?

- Ничего, кроме того же, что и тебе надобно.

- И что же мне надобно? – гордо приподнял голову Ростислав, приосанившись.

- Дружба и поддержка – вот что предлагает Всеслав.

- С чего бы ему это мне предлагать?

Лютый приблизился крадучись. Шаги были неслышны, будто земля скрывала его поступь.

- С того, что вы с ним в похожих положениях оказались. Разве нет?

Ростислав покосился по сторонам, чувствуя себя неуютно без кого-либо из своих рядом. Было что-то настораживающее в собеседнике.

- Почему ты не пришёл ко мне в хоромы княжеские? Почему поджидал тут? К чему эта таинственность?

- К тому, что Ярославичам не стоит знать о наших разговорах. Они хотят захватить всю власть, избавиться от других на неё претендентов. Неужели не понял ты ещё этого?

- Мне это известно, как никому! Это у меня отобрали отцову вотчину!

- Как и у Всеслава…

Но Ростислава покойный отец успел при жизни образовать достаточно, и он с подозрением уточнил:

- А что считает своей вотчиной Всеслав? Уж не Новгород ли мой? Его отец, князь Брячислав, туда наведывался со своей дружиной, грабил и разорял!

- О, нет-нет, что ты, Ростислав Владимирович! То было из мести Ярославу, отобравшему у племянника Киев. Киев – вот что по праву принадлежит старшей ветви детей Владимира Святославича, принёсшего русичам христианство.

- Рекут, будто бы Всеслав христианства не принял?

- Так и есть. Он того не скрывает. Он чтит традиции пращуров.

Установлено было так священниками, занимавшимися просвещением народа, детей боярских и княжеских, что язычники не имеют доверия, что с ними бесполезно договариваться – они клятвопреступники, идолопоклонники лицемерные, потому и Ростислав первым делом так начал рассуждать, опасаясь подвоха. Но разве не крещённые стрыи его обобрали? Разве не одинаковы бывают в подлости и доблести люди разной веры? К тому же, оказавшемуся тут в одиночестве, на отшибе, Ростиславу союзники бы пригодились, если когда-нибудь он отважится на борьбу. Однако, если у него, как у старшего внука Ярослава, есть права не только на Новгород, но и на Киев, то, заключая союз с Всеславом, он передаёт это право тому? Ведь его-то ветвь превосходит старшинством и ярославскую, то есть, Ростислав перед полоцким князем в невыгодном положении.