Усобица триумвирата (СИ) - "AlmaZa" - Страница 52

- Доброго дня, сестрица!

- Здрав будь, князь, - поклонилась низко девушка в ответ. Выглядела она почему-то жалобно, так что Святославу хотелось сказать ей какое-нибудь доброе слово, приободрить по-отечески. Хоть и ставшая матерью, княгиня всё равно выглядела очень юно, тонкая, хрупкая и тихая, отчего казалась ещё незаметнее, прозрачнее.

- А что же Вячеслав меня не встречает? Или нездоров? – насторожено косился на вход в хоромы Святослав.

- Он… спит ещё, - медленно, подумав, сказала Ода.

- Так что ж не разбудили? Я для того Перенега и отправил! Он предупредил?

- Да-да, - вынырнул тот откуда из-за угла, не то от конюшен, не то уже из кухонь, где искал одновременно и еду, и какое-нибудь милое сердцу общество. – Я известил.

- Князь… хворает… - растеряно произнесла и потупила глаза Ода.

- До сих пор? – Ярославич взметнулся по ступенькам и оказался рядом с ней. Девушка застыла, чтобы не дрожать от его близкого нахождения. – Или ему хуже стало?

- Нет, не стало. – Святослав попытался войти внутрь, но княгиня как будто бы хотела загородить ему вход. Испугавшись, что он коснётся её, что они невольно соприкоснутся, если она окажется у него на пути, Ода тотчас отступила обратно, но мужчина успел заметить её движение. Нахмурившись, он уверенней двинулся под своды: - Князь! Святослав Ярославич! – бросилась было останавливать его Ода, впервые произнёсшая, кажется, вслух имя, заставлявшее её трепетать и мечтать нескромно, но преследовать его она не решилась, зная, к чему сейчас придёт черниговский князь.

Распахнув дверь в братову светлицу, Святослав застыл на пороге. На кровати лежало трое: посередине Вячеслав, а по бокам – голые, в чём мать родила, девки. Непристойная картина, сдобренная винным кислым запахом, пропитавшим всё помещение, лишила Святослава слов. От гнева у него перехватило дыхание, так что с минуту он не знал, что делать? Глядеть на обнажённые тела вот в таком положении было противно. Что-то животное, мерзкое, непотребное прилипло к уснувшим во хмелю, пересношавшимся бездумно, ради удовлетворения похоти людям.

- Это что ж такое?! – обретя, наконец, голос, пророкотал зычным басом Святослав. Девицы подскочили, как разбуженные на дровнице кошки, и, увидав постороннего, завизжали, спрыгивая с постели, ища свои рубахи, замельтешив спросонья в сбитом ориентировании: куда бежать? Где укрыться? Вячеслав пошевелился, но, не открывая век, начал потирать их. Когда голозадые девки, решившие одеться после того, как унесут ноги, проскочили мимо князя Черниговского, отвернувшегося от их качающихся и прыгающих грудей, он увидел корыто с водой. Не стал зачерпывать ковшом, а, взяв его всё в свои сильные руки, поднял над кроватью да перевернул. Вячеслав подскочил, откашливаясь, утираясь, тряся головой и всклокоченной короткой бородой.

- Что? Что такое?! Кто посмел?! – открыв, наконец, глаза, с которых водой смыло дремотную пелену, он увидел брата: - Свят? Свят, ты как тут?

- Ты чего себе позволяешь?! – продолжил злиться тот. Было бы на Вяче хоть что-то, он бы схватил его за шкирку и встряхнул, а так и уцепиться не за что!

- Свят, да я же… да как… ты давно приехал? – молодой человек зарыпался во все стороны, вспоминая, где его рубаха. Нашёл её глазами, подтянулся в ту сторону, натянул через голову, ещё не зная, как радует этим брата.

- Ты чего ползаешь по кровати, как годовалый?! Столько времени прошло, а ты не ходишь до сих пор?!

- Так нога, Свят, нога… болит ещё… а вдруг поврежу опять?

- Повредишь?! – Святослав успел увидеть эту ногу, на которой почти не осталось следов перелома. Не могла она уже воспалиться, и расхаживать её было нужно. Поймав теперь Вячеслава за грудки, он стащил его на себя и поставил на пол: - Хватит трястись над собой! Встань!

- Свят! Свят, Свят!!! – запищал, испугавшись, смоленский князь, поджал покалеченную на охоте ногу. – Оставь, оставь, дай сесть!

- Стой! Костыль тебе дать? Бери и ходи! Или ты всю жизнь оставшуюся пролежать собрался?!

- Да нет, я же так… ждал, когда заживёт… совсем…

- А девок сношать тебе это не мешало, гляжу!

Вячеслав трусовато опустил глаза, устыдившись того, в каком виде застал его старший. Сказать было нечего в своё оправдание. Ничего не шло на ум.

- У тебя жена венчаная, ты себе что позволяешь?! – встряхнул его Святослав, заставив опять на себя посмотреть.

- Да дура она…

- Дура?! – мужчина ещё раз хорошенько вздёрнул его, как будто желая выбить из головы всякий вздор. – Дура – так образумь, глупа – так научи! Каков муж, такова и жена, иного не бывает, Вяча!

- Не люба она мне, - промолвил он себе под нос несмело, боясь уже гневить Святослава. Тот отпустил его:

- Чем она тебе не люба? Сына тебе подарила, молода, покладиста и заботлива. Дворовых холопок тебе, как Изу, подавай? Потому что у них бёдра шире и груди больше? В этом тебе весь интерес, как дитю малому? Жена тебе Богом прикреплена, с нею тебе делить и счастье, и беды, все заботы, всю жизнь свою! Завтра ж иди на причастие, пока тебе священник грехов не отпустит – к жене со своей грязью не подходи, понял? Лично проверю, чтоб в храм пошёл! Не пойдёшь – силой потащу! Понял?

- Понял, Свят, понял! – скрывая, что обижен и не показывая это на лице, Вячеслав сел, натягивая штаны. Грехи! Как будто они действительно существуют! Выдумки это всё, верно Всеслав говорил. Принесла ж нелёгкая брата! Как по делам своим ехал, так не удосужился заглянуть, и Изяслав туда же, промчался мимо, только люди проезжие и поведали, что в Полоцк поехал, а потом в Новгород. То им плевать было на него, хоть умри он тут, а то заявился!

- Я голоден с дороги, жду тебя к трапезе, - сказал Святослав и вышел.

Поднявшись по лестнице в терем, он постучал кулаком по двери:

- Княгиня? Можно?

За дверью послышался переполох, шорох ткани, шаги. Дверь открылась, и Ода, бледная, но с ярким румянцем на щеках, взглянула на него большими светлыми глазами.

- Можно брательнича[5] проведать?

- Да, заходи, князь, - отодвинулась она, освобождая проход к люльке. Одна из челядинок возилась в сундуке, укладывая принесённые выстиранные вещи. Святослав указал ей на выход:

- Оставь-ка нас поговорить.

Ода вытянулась. Её охватило волнение и чувство дурманящего забвения, когда примчался Перенег и сказал, что едет князь Черниговский. Ничего не могла она услышать желаннее и слаще, даже переспросила, кажется, дважды, кто едет? Чтобы слышать это и убеждаться, что правда. Что вот-вот он будет здесь, перед ней. Святослав. Но что окажутся они наедине? Что ей доведётся говорить с ним? Нет, этого она и представить себе не могла!

Святослав подошёл к люльке. Ребёнок не спал, изучая мир маленькими любопытными глазёнками. Мужчина вынул его, прижимая умело в груди – своих уже столько передержал и перенянчил, что справлялся не хуже матерей!

- Ну-ка, Борисушка, дай на тебя стрыю поглядеть. Не боишься меня? А? Моя Выша плачет, когда я её высоко поднимаю, а ты смелый у нас, да? Она-то девчонка, а ты – богатырь! – балуясь с племянником, Святослав вызвал у того смех. Ребёнок потянулся к его аккуратной бороде, с удовольствием её трогая.

Ода смотрела на них. «Ты совсем не страшный, князь, как тебя можно бояться?» - думала она, но не решалась произнести даже слова. Если бы только отцом Бориса был он, а не Вячеслав… «Нет, нет, я никогда больше не должна так думать! Мои мысли накликают беду!» - одёрнула себя девушка.

- Сестрица, - повернулся к ней Святослав.

- Да, князь? – отозвалась она, выходя из своих запретных фантазий.

- Ты за Вячу не заступайся, не попустительствуй. Ты скрыть хотела его поведение? Не надо. Мы – его старшие братья – должны его воспитывать, раз отец не успел. Если такое повторится, ты мне напиши. Умеешь писать по-нашему? Не латинянским языком.

- Плохо, - призналась Ода.

- Тогда устного гонца пошли… А! – вспомнил Святослав. – Я же до весны в Тмутаракань уеду… Тогда Всеволоду пошли весточку, слышишь? Не думай, что у нас тут так принято и можно мужу вести себя по-всякому. Это не так. И я, и Всеволод Вячеслава вразумим.