Выпускница Бартонского пансиона (СИ) - Елизарьева Дина - Страница 2

В тот памятный день весеннее солнышко беззаботно утвердилось на небе, тёплыми лучами растаивая снег. Ребятня высыпала на улицу, весёлыми криками провожая холода. Из-за Дальней Скалы показался долгожданный обоз, и хозяйки заторопились вновь пересчитать запасы. Мы с Ланкой и мальчишками бегали встречать обоз, а потом толклись рядом, рассматривая предложенные товары.

Среди женщин я увидела маму и подбежала помочь ей донести покупки. С другой стороны спешил Риавар. Я, ужасно довольная, тащила большие отрезы тканей для перевязки и шитья, нитки, специи, новые ботинки, а Ри достались крупы, лук, морковь, картошка — всё то, что плохо росло на нашей гористой земле. Мама перекинула через плечо тяжёлую сумку с мукой — последней покупкой, и мы отправились домой праздновать начало весны.

Вечером на столе красовалась похлёбка из козлятины с крупой. Я, зачерпывая первую ложку и ожидая, пока уймётся парок над ней, восторженно сказала:

— А когда Ри станет магом, мы будем так кушать хоть каждый день!

Мама ласково улыбнулась, а Риавар опустил ложку и проговорил:

— Мам, Янка, я завтра ухожу с обозом. В городе объявили набор юнг. Я записался.

Обоз уходил ещё затемно, с вечера загруженный мороженой, солёной, копчёной, вяленой рыбой и вязанными из козьего пуха вещами, на которые деревенские бабы были большими мастерицами. Ри уходил вместе со своим дружком — младшим сыном старосты, который не в последнюю очередь из-за этой дружбы благоволил нашей семье. Староста провожать не вышел, а вот старостиха смотрела на кровиночку, платком закрывая себе рот, чтобы не завыть в голос. Мама обняла Риавара, примостившего себе за спину узел с вещами.

— Помни, сынок, мы тебя всегда ждём.

Я без отрыва смотрела на брата и не могла уложить в голове. Как это?

— Прощай, Янка, — он сам наклонился, обнял меня и ткнулся губами в холодную щеку.

Тёмные силуэты мальчишек потопали за тронувшимся обозом. И пока темнота окончательно не поглотила высокую тень, я завопила:

— Ри-и-и! Ри-и-и! — и понеслась, налетела, обняла. — Я с тобой!

— Дурочка, туда девчонок не берут, — буркнул старостин сынок.

— Янка, а кто останется с мамой? — строго спросил брат. — Не плачь, сестрёнка, я вернусь скоро, а ты маму береги пока. Я заработаю много денег, и мы никогда не будем голодать. Вот сплаваю в заморские земли и привезу тебе самое шикарное платье, хорошо? Всё, беги, а то мама будет беспокоиться.

— Хорошо, — пролепетала я.

Ри попятился, заулыбался и помахал рукой.

Потом староста ездил в город узнавать новости, мальчишки оказались у разных капитанов. И корабль, на котором уплыл брат, не вернулся из плавания.

В моём сне в ту ночь смешались грустный Риавар, старостин сынок, бурчащий, что девчонок не берут, не берут, не берут… мама, которая уходила с сундуком, а я всё ждала, что она позовёт, ведь сундук тяжёлый и, конечно же, ей нужна помощь.

Мамино состояние почти не менялось, только кокон стал матовым, будто она спала подо льдом. Каждое утро я проводила влажную уборку в комнате, готовила себе еды на день, ухаживала за нашим маленьким огородиком, засаженным целебными травами, выпускала гулять и доила козочку, появившуюся у нас прошлым летом после ухода Риавара. Вечерами, сидя рядом с белеющим коконом, хвалилась сделанной работой и рассказывала новости, вслух вспоминала наши с Ри проделки, читала стихи, пела песни, лишь бы не думать о самом страшном — проклятии Дейров. Хотя думалось всё равно.

Кем были эти Дейры, проклинающими или, наоборот, погибшими от этого проклятия? Настигала эта напасть только магов, крайне редко, но почти всегда смертельно, и даже староста не знал причины. Может, мама знала, да я слишком мала была, когда она рассказывала Ри о профессии мага. Только и запомнила, как подходила по ночам к брату убедиться, что его не сморили белые пелены. Ри однажды проснулся и поднял меня утром на смех. Вот я и привыкла считать проклятие Дейров страшной сказкой для малышей.

Деревенские сплетницы, толкнувшись несколько раз в защиту, опоясавшую наш участок, постепенно отстали, переключившись на жуткие слухи, приходящие неведомыми путями.

От мест боёв наша деревушка лежала вдалеке. Весной королевские глашатаи забрали в войска троих парней у нас и по четверо — пятеро в соседних деревнях. Обычно здесь и прохожих-то лишних не бывало, а теперь отступают отряды. Что ж творится на центральных дорогах? Впрочем, я об этом не задумывалась, обычно новости исправно приносила Ланка, чья семья держала лавку с мелочёвым товаром.

А сейчас во всём поселении осталось только три жилых дома: на выезде — наша избушка, в центре — там проживали две старушки-сестры, и в самом начале — деда-травоеда. Днём старики выползали, усаживались на удобные лавочки перед старостиным домом и молчаливо провожали королевских солдат.

Мне порой так хотелось поговорить хоть с кем-то, кроме белого кокона и вздорной козы, что я выбегала к старикам хотя бы поздороваться и спросить, не надо ли бодрящего взвару или притираний для спины? Старики чинно здоровались, отказываясь от моих услуг, почти равнодушно интересовались — что мамка-то, не встала? И тут же забывали о своём вопросе, даже не услышав ответ. Казалось, их интересуют только проходящие мимо люди.

— Девочка, пойдём с нами! — крикнул молодой парень, так похожий на Ри.

Я замотала головой и спряталась за спины стариков. Видно было, как парень рванулся, может быть, хотел забрать меня, но свистнула силовая петля, раздался многоголосый стон, и громкий голос скомандовал:

— Не сметь нарушать строй!

Больше я не выходила со двора, наблюдая за отступлением через узоры нашей калитки. Отрядов стало совсем мало, а после пехотинцы закончились, и лишь изредка проезжали отставшие конники.

Вчера проходил обоз. Через дом от нас телеги нагнал всадник, выкрикнул приказ, от чего обозники тут же остановились, выпрягли лошадей и поспешили верхом за ним. Я подождала, но больше ничего не происходило. Дорога опустела, а в деревне царила тишина. Немногие домашние животные были увезены на полуостров либо прирезаны. Я боялась пускать козу на улицу и хулигански отправляла её выгуливаться в соседский огород через смежную калитку.

Постоянно оглядываясь на дорогу, прижимаясь к забору, я юркнула в сторону брошенных телег.

Что я надеялась там найти? Многое, но ещё мне просто было любопытно.

Безжалостно брошено было настоящее богатство. Удобные подушки и тёплые одеяла. Много новой формы. Крупы, вяленое мясо, сушеные овощи и фрукты. Я напялила на себя новую серую рубашку, закатав повыше длиннющие рукава, и сунула в рот засахаренный кусок неизвестного фрукта. Как жаль, что нельзя всё это отправить в тот зимний месяц, когда Ри передумал становиться магом!

Однако расслабляться было нельзя. На самом деле у меня было убежище. В холме Старой Девы, аккурат за левой её «косой», достигавшей до пят горной девушки, пряталась небольшая пещерка. Снаружи её не было видно за густым кустарником, поросшим до самого девичьего пояса и выглядевшим издалека зелёной бархатной юбкой. Обнаружил пещерку Ри и, на удивление, не поспешил делиться с друзьями, а устроил мне там домик. Он же наименовал наше убежище Кармашком. Рыбное местечко за Старой Девой тоже досталось мне по наследству от брата.

С того дня, как староста заронил в мои мысли сомнение в маминой волшбе, я потихоньку перетаскивала в пещеру еду и вещи. Поэтому запасы, собранные в брошенных телегах, стали для меня настоящим сокровищем. Главное, чтобы мама очнулась вовремя. В иное я отказывалась верить. Вчера вечером, рассказывая в бездушный кокон новости, я не удержалась и попросила:

— Мамочка, пожалуйста, поторопись. Мне очень страшно без тебя. Я тебя очень-очень жду.

Сегодня кокон потемнел, и на нём проступили бороздки. Я, нарушая весь свой распорядок, уселась над ним, умоляя поторопиться и выпустить маму.

За окном с утра было тихо, наверное, все войска прошли. И эта тишина давила на меня, сердце быстро колотилось, я едва могла до конца выговаривать слова от неимоверного страха и чуть не подпрыгнула, когда своенравная козочка стукнула копытами в дверь.