Дядя самых честных правил 5 (СИ) - Горбов Александр Михайлович - Страница 23

— Здравствуй, Урусов, — наклонив голову, будто птица, и рассматривая меня с любопытством, женщина подошла ближе, — гость мой дорогой. Не устал ли с дороги?

При её приближении меня накрыло тремором эфира с головой и чуть не вывернуло наизнанку. Знаком! Долбануть её Знаком! Увы, но скрюченные онемевшие пальцы не могли начертить даже крохотной эфирной ниточки.

— Не имею чести быть с вами знакомым, сударыня. — Я постарался не выдать голосом слабость, но слова выходили хриплыми и отрывистыми.

— Пока не знаешь, — она оскалилась, — зато с сыночком моим знаком. Феденькой. Жаль, он спуститься сюда не может, чтобы лично тебя поприветствовать. Это ведь ты ему ноги сломал, гнида.

Пазл щёлкнул и сложился. Салтычиха! Мать того садиста, что я чуть не прибил на дуэли.

— Но ничего, я и сама с тобой потолкую. Покажу тебе, как на настоящих людей бросаться, орочье семя.

— Барыня, — девушка рядом дёрнулась всем телом и взмолилась: — Помилуйте! Ноги буду мыть и воду пить! Не надо меня больше…

— Ах ты, тварь! Голос подать вздумала!

Салтычиха взъярилась, вмиг потеряв всякую привлекательность. Она подскочила к крепостной и принялась бить её по лицу.

— Мерзость зелёная! Как ты рот посмела открыть свой поганый!

Распаляясь всё больше и больше, она лупцевала бедняжку, выкрикивая ругательства. Мне стало страшно — внутри неё бесновался Талант. Перед каждым ударом он взбрыкивал, ударяя ей в голову перегаром эфира, отчего её взгляд терял осмысленность, наполняясь безумной злобой. Да она сумасшедшая! Это Талант, видимо, спонтанно пробудившийся очень поздно, сводит её с ума и раздувает агрессивность до небес. Мать моя женщина, да к ней даже приближаться опасно!

Впав в раж, Салтычиха схватила канделябр и подпалила крепостной волосы. Дико закричав, девушка забилась всем телом, а затем потеряла сознание и затихла.

— Барыня, — осторожно позвал её подручный, названный Тимохой.

— Что⁈

Она обернулась, готовая кинуться на первого попавшегося.

— Там второго привезли, которого на дороге караулили.

Швырнув канделябр на пол, она радостно осклабилась.

— Давай его сюда. Только вяжи крепче, чтоб не сбежал.

Через пару минут Тимоха с Терентичем втащили в подвал мужчину в мундире капитан-поручика с синяком на пол-лица. Подвесили его с другой стороны от меня и плеснули в лицо водой из ведра, приводя в чувство.

Пока Салтычиха отвлеклась на нового узника, я силился пробиться эфиром наружу и создать на пальцах Знак. Анубис скулил, тужился, но не мог выдавить наружу достаточно силы.

— Ах, Николенька! — улыбаясь, Салтычиха ухватила капитан-поручика за волосы и заглянула ему в лицо. — Как же ты так, дорогой? Руки мне целовал, в любви признавался, стихи читал. А сам на другой жениться решил? Что же ты мычишь, как телёночек? Помолчи, миленький, не надо ничего говорить. Вот сейчас разберусь с другим гостем и займусь тобой, друг ситный.

С силой дёрнув капитан-поручика за вихры, она вырвала клок волос и расхохоталась. Бросив добычу и отряхнув руки, Салтычиха развернулась ко мне, разглядывая с животной злобой и ненавистью.

Скажу честно: мне не страшно было выходить на дуэли, я не боялся под обстрелом во время войны, но эту сумасшедшую я испугался. Было видно — умирать придётся очень долго. Она будет мучить, хохотать и глумиться, выплёскивая безумие. Такую страшную тварь надо убить из одного только человеколюбия. Причём желательно стоять подальше, чтобы перед смертью она не загрызла насмерть.

— Почему он в камзоле? — гаркнула Салтычиха. — Раздеть!

Подручные мужики подскочили зайцами и принялись стягивать с меня одежду. Распороли камзол и разорвали на тряпки. Та же участь постигла и сорочку, так что я остался голый по пояс.

— Барыня, тут во чо у него!

Тимоха протянул Салтычихе маленькую шкатулку, найденную в моём кармане.

— Дай сюда.

Она открыла крышку и развернула лежавшую внутри салфетку. Двумя пальцами вытащила на свет толстую нитку с завязанными узелками.

— Это что за ерунда?

Никакой крови не потребовалось — смертное колдовство почувствовало живую плоть и активировалось. Это было похоже на чёрную беззвучную вспышку. Бамс! У меня защипало в глазах от выброса ядовитого эфира, а дыхание сбилось. Ёшки-матрёшки, вот это мощность!

Но даже такая пакость не смогла убить кровавую барыню. Она вскрикнула, выронила проклятую нитку и схватилась за сердце.

— Ой, что делается! Убивают! — заголосила она, как простая баба.

Талант Салтычихи заметался, визжа в эфире, как недорезанная свинья. И разбрасывая во все стороны протуберанцы сырого эфира, не оформленного в заклятья.

Вот только и тремор эфира критично ослаб. Настолько, что я смог наконец активировать Знак.

На моих ладонях полыхнуло огнём, болезненно обжигая кожу. Верёвка, связывающая руки, вспыхнула и стала расползаться. Дёрнувшись изо всех сил, я разорвал горящие путы. Рухнул на каменный пол, ударившись коленями, и откатился в сторону, подальше от беснующегося Таланта сумасшедшей.

Подручники Салтычихи опомнились и бросились на помощь. Тимоха кинулся к своей хозяйке, пытаясь не дать ей упасть. А Терентич ринулся на меня, зверски вращая глазами и занося кулак для удара.

Я не оставил ему ни единого шанса — влепил прямо в лицо огненный всполох. Мужик упал и принялся кататься по полу, вопя и прижимая ладони к выжженным глазам.

Салтычиха устояла на ногах, всё ещё держась за грудь, охая и подвывая. Дожидаться, пока она придёт в себя, я не стал — без сожалений и жалости метнул в неё «молот». Слабый, не сильнее всполоха, он ударил её с чмокающим звуком и отбросил к стене, как куклу. Вот так тебе, дрянь!

Выставив перед собой длинный нож в пятнах ржавчины, Тимоха кинулся на меня.

— Убью!

В голосе последнего подручного Салтычихи слышались истерические нотки. Но мне не пришлось даже поднимать руку. Анубис, ощутив полную свободу и видя перед собой угрозу, без приказа хлестнул мужика щупальцем силы.

— А-а-а-а!

Кисти рук Тимохи почернели и стали осыпаться прахом. Воя, он рванул к двери, но споткнулся на полдороги, рухнул на пол и затих.

Сплёвывая горькую слюну, я поднялся на ноги. Салтычиха, к моему удивлению, была жива. Булькала горлом, слабо дёргалась, но хуже всего было с её Талантом. Он хлестал вокруг невидимыми плетями, выплёвывал перегар эфира и наполнял подвал духотой. Надо было срочно убираться отсюда, пока не прибежали другие слуги кровавой барыни. Но уходить без остальных пленников я не собирался.

Первым делом освободил капитан-поручика. Бедняга мычал и бессмысленно вращал глазами, ничего не соображая. Но пара сильных пощёчин привела его в чувство.

— Вы слышите меня? Как вас зовут?

Он уставился на меня, часто моргая.

— Смирно!

Я отвесил ему ещё одну оплеуху.

— Как вас зовут?

— Тютчев. Тютчев Николай Андреевич.

— Вставайте, Николай Андреевич. Держитесь на ногах? Отлично. Идёмте, мне нужна ваша помощь.

Капитан-поручик послушно пошёл за мной, подволакивая ногу. Я освободил крепостную, висевшую без чувств, и мы вдвоём потащили её к выходу. Тютчев слегка скривился, но всё же поддерживал девушку. Мне пришлось сдержаться, чтобы не выругаться — как же я ненавижу дворянские предрассудки, из-за которых они относятся к крепостным как низшим существам.

— К двери, Николай Андреевич. Куда вас несёт?

— Простите, — капитан-поручик потряс головой, — в глазах двоится. Сильно по голове меня приложили, черти.

Он плюнул в лежащего на полу Тимоху и походя пнул его сапогом.

— Поторопитесь, надо быстрее выбраться отсюда.

У стены булькала кровью Салтычиха. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять — без вариантов, умрёт в течение часа. Грудная клетка вмята, губы в крови, глаза закатились, а ноги подрагивают в судорогах. Ну и поделом гадине!

Дверь распахнулась перед нами от удара снаружи, и мне в лицо уставилось гранёное дуло. Фёдор Салтыков, тяжело опираясь на трость правой рукой, левой крепко держал пистолет.