Дядя самых честных правил 5 (СИ) - Горбов Александр Михайлович - Страница 49

— А вот железная руда проводит эфир очень хорошо, накапливает и легко отдаёт.

Отложив ватрушку, я взял эклер, поднял перед собой и ткнул вилкой. Из проколов тут же потёк густой крем цвета топлёного молока.

— Оттого над залежами железа наблюдаются нестабильность магического фона с выраженным «сквозняком» на магнитные полюса.

— Да вы что, — язвительно отреагировал цверг. — Как же это поможет вам искать более ценные руды?

— Очень просто, дорогой мой Клаус Манфредович. Например, золото ещё сильнее проводит эфир. И над россыпями золотого песка или самородными залежами всегда можно заметить мелкие нестабильные вихри эфира. И прогулявшись сегодня вдоль Ушны, я бы точно не стал искать в ней золото — фон эфира над руслом типично «глиняный», с лёгкой «песочной» волной.

Боковым зрением я заметил, как встрепенулась Сумкина и чуть ли не с гневом посмотрела на цверга. Но тот не заметил этого взгляда, высокомерно уставившись на меня.

— Это есть глюпость, молодой человек. Вы ничего не понимайт в рудознатство.

— Быть может, Клаус Манфредович, быть может, — я перестал улыбаться и вложил в голос явную угрозу: — Но зато я точно знаю, что убийства молодых девушек не помогут найти жёлтый металл. Готов поставить тысячу рублей, что взамен вы получите каторгу в Сибири, а не богатство.

Над столом повисло гробовое молчание. В полной тишине старые напольные часы скрипнули шестерёнками и отбили медью десять ударов. Пока звучал гулкий звон, цверг, не мигая, смотрел мне в глаза.

— Вы есть дурной шутник, Константин Платонович, — он ехидоно растянул губы, — крепостной орк-девка не чъеловек, а говорьящее орудие. Орк есть унтерменш, как говорят в моём княжестве, двуногое животное без перьев. За него мне въыпьешут штраф, и только.

Я не успел ответить, как в разговор вмешалась Сумкина.

— Клаус Манфредович, погоди-ка. Это ты про моих крепостных? Их же в беглые записали. Сам же говорил, что их цыгане сманили! Ты меня обманул, что ли? — Настасья Петровна побагровела. — Убыток мне нанёс, немчура⁈

Цверг обернулся и смерил её холодным взглядом.

— Глюпый женщина. Я всё делать правильно! Вы хотеть золото — я найти средство.

— Это не средство, дорогой Клаус, — я выбил дробь пальцами по столу, — это убийство. И вам придётся ответить за него.

— Ха-ха-ха! — Смех цверга звучал, будто по стеклу скребли тупым ножом. — Вы ничьего не докажете. Вы не иметь свидетелей, а кости давно съесть рыба.

— Зачем мне что-то доказывать? Я вызову сюда провинциал-прокурора Канцелярии духовных дел и покажу ему ваш жертвенник. Полагаю, он легко сможет обнаружить создателя. Как думаете, что он сделает с язычником, приносившим человеческие жертвы? Полагаю, за такое преступление вас заживо сожгут в срубе. Предварительное удушение язычника не допускается, но рекомендуется использовать кляп, «дабы колдун не смущал народ криками погаными».

Эти интереснейшие подробности я вычитал в одной из книг дядюшкиной библиотеки. Тайная канцелярия по долгу службы помогала Канцелярии духовных дел в подобных процессах.

— Кха! Кха!

Фёдор закашлялся, со звоном выронив из рук серебряную ложечку. Сумкина побледнела как полотно и расширенными от ужаса глазами смотрела на цверга. В таком серьёзном деле она тоже могла попасть в жернова правосудия. Особенно если на допросе выплывет, что управляющий искал золото по её приказу.

К чести цверга, надо сказать, что он не запаниковал и не растерялся. Резко вскочив, он выхватил из-за пояса небольшой пистоль. Вскинул руку, целясь в меня. Быстро засеменил в сторону и через пару секунд оказался за спиной Сумкиной. Приставил ей пистоль к виску и зло выплюнул:

— Не двигаться! Или я застрелить старуха!

— Это я старуха⁈ — помещица вскипела. — Да я тебя своими руками придушу!

— Успокойтесь, Настасья Петровна, — я выставил ладонь. — Он своё получит.

— Встать! — выкрикнул цверг. — Вы уйдёте вместе со мной, глюпый женщина.

— Не стоит этого делать, Клаус Манфредович, — я расслаблено откинулся на спинку стула. — Уходите один, и я обещаю, что никто из присутствующих здесь не будет вас преследовать. Даю слово дворянина.

Почти минуту он думал, буравя меня взглядом и не опуская пистоль.

— Поклянитесь!

— Клянусь, что никто в этой комнате не будет вас задерживать или нападать.

— Хъорошо. Я уходить, а вы оставаться.

Он вытянул руку, направив ствол мне в лицо. Я безразлично пожал плечами и взял с блюда эклер. Надкусил и принялся демонстративно жевать.

— Трюс, — цверг ухмыльнулся и двинулся к выходу из столовой, продолжая держать меня на мушке.

Но я не обращал на него никакого внимания. Налил себе кофия и потянулся за ещё одним пирожным.

В дверях цверг столкнулся со служанкой. Крепостная орка с подносом в руках в ужасе застыла на месте, глядя круглыми от страха глазами на пистоль.

— С дороги!

Уже бывший управляющий оттолкнул её и выбежал из комнаты. Дверь в прихожей хлопнула, и в столовой наступила тишина.

— Костя, — Марья Алексевна тронула меня за руку, — ты его просто так отпустишь? А как же…

— Не нужно за ним гнаться: он сам собирал горящие угли на голову свою.

Я негромко щёлкнул пальцами, а душка Анубис завыл, беззвучно для обычных людей. Призывая утопцев и набрасывая на бывшего управляющего яркую метку, видимую для мертвецов. Не прошло и трёх секунд, как со двора усадьбы донёсся душераздирающий протяжный крик цверга.

— Судари, сударыни, — я встал из-за стола, — прошу вас до утра не выходить из дома. Ничего опасного, но вам может стать неприятно.

Положив на стол салфетку, я пошёл к выходу.

Александра и Таня догнали меня у конюшни.

— Константин Платонович!

— Подождите!

Я обернулся и покачал головой:

— Сударыни, вам лучше остаться в усадьбе.

— Мы с вами, — твёрдо заявила рыжая.

— Как ученицы мы обязаны.

— Ну, смотрите сами. Ничего полезного вы сегодня не увидите.

Не доходя до реки десяток шагов, я сделал знак остановиться. У самой кромки воды шло кровавое пиршество. Утопцы, перепачканные кровью, глодали остатки цверга. Рычали, отпихивали друг друга, рвали когтями плоть и утробно булькали.

— Стойте здесь, больше ни шагу.

Подойдя на несколько шагов, я поднял руку и второй раз за вечер щёлкнул пальцами.

Утопцы оторвались от костей и разом уставились на меня. Сейчас, вкусив тёплой крови, они уже ничем не напоминали девушек, которыми были при жизни. Просто нежить, жаждущая свежей плоти.

— Уххходи.

— Прочшшшш.

— Не иссскушшшай.

Не поднимаясь с четверенек, они качнулись в мою сторону.

— Вы получили свою месть. Пришла пора уйти за грань.

Глаза нежити засветились ярким болотным огнём.

— Не сшшшмеешь приказывать.

— Рррр!

— Беги, чшшшеловек.

— Не хотите по-хорошему? — Я поднял руку и щёлкнул пальцами в третий раз. — Будет по-плохому.

Анубис только и ждал сигнала. Сила наполнила меня до краёв, свободно вытекая наружу. Моё лицо вытянулось в узкую шакалью морду, а сквозь острые длинные зубы вырвался вой. Охотничий клич ночного охотника.

Будто волна ударила по утопцам. Хищные лица исказились страхом, а глаза потухли и наполнились ужасом.

— Нет, нет!

— Мы уйдём!

— Сами!

— Не надо!

С покойниц, как корка, спадала маска нежити. Разглаживались черты лица, тела становились прозрачными, а голоса тоньше. Одна за другой утопленницы таяли. Растворялись в темноте, уходя за грань.

Мне не пришлось никого развоплощать, они всё сделали сами. Месть исполнилась, и на земле не осталось якорей, чтобы держаться за них в роли нежити. Только последняя из утопленниц несколько минут дрожала призраком, протягивая ко мне руки. Но стоило мне-Анубису рыкнуть построже, как и она исчезла в слабой вспышке света. Останки цверга рассыпались прахом, и набегающая волна оставила только чистый песок.

К Тане и Сашке я обернулся уже в нормальном человечьем обличье. Девушки, немного бледные, смотрели на меня с ужасом и восхищением.