Алькатрас и рыцари Кристаллии - Сандерсон Брэндон - Страница 15

— Все, что вызывает подозрение, — ответил я, постаравшись проявить учтивость на случай, если нас подслушивал кто-нибудь из моих фанатов. (Быть бесподобным — тяжкий труд.)

— Ну что ж, давай посмотрим, — задумался Фолсом. — Вся эта кутерьма с перемирием началась где-то с полгода назад, когда в город прибыла делегация Блюстителей Стандарта, заявивших, что они хотят открыть здесь свое посольство. Король отнесся к этому с подозрением, но после многолетних попыток усадить Библиотекарей за стол переговоров он просто не мог ответить им отказом.

— Полгода назад? — переспросил я. То есть вскоре после того, как дедушка Смедри отправился в Тихоземье, чтобы меня проведать. А еще полгода — это примерно тот срок, в течение которого замороженный буррито может пролежать в морозилке, не превратившись в полнейшую мерзость. (Я знаю об этом в силу своей мужественной и героической натуры.)

— Все верно, — подтвердила Гималайя. — Я была среди Библиотекарей, прибывших в Нальхаллу для открытия посольства. Именно так я и сбежала.

Я этой связи вообще-то не заметил, но все же кивнул, как если бы и сам думал о том же самом — а вовсе не сравнивал свою мужественность с замороженной едой.

— В общем, — продолжил Фолсом, — Библиотекари объявили, что собираются предложить нам перемирие. А затем стали ходить на разные вечеринки и налаживать общение c городской элитой.

Похоже, что как раз такие сведения и хотелось получить моему дедушке. Я даже задумался: может, просто забрать Фолсома и отвести его обратно в замок.

Но дедушка, увы, вернется в замок только через несколько часов. Да и я не какой-то там мальчик на побегушках. Я приехал сюда не для того, чтобы доставить к нему Фолсома, а потом просто сидеть сложа руки. Алькатрасу Смедри, отважному пилоту пылесоса и обладателю крутецкого сомбреро такое не по нутру. Он был человек действия!

— Я хочу встретиться с кем-нибудь из этих Библиотекарей, — вдруг сказал я. — Где нам их найти?

Фолсом выглядел встревоженным. — Что ж, думаю, мы могли посетить их посольство.

— Может, нам с ними удалось бы пересечься где-нибудь еще? На более нейтральной территории?

— Кто-нибудь из них наверняка будет присутствовать на званом обеде у принца, — предположила Гималайя.

— Пожалуй, — согласился Фолсом. — Но как нам туда попасть? Об участии в таком мероприятии нужно уведомлять за несколько месяцев.

Я встал, приняв решение.

— Идем. Насчет того, как попасть внутрь, не переживайте. С этим я разберусь.

Итак, давайте вернемся назад и перечитаем введения к главам два, пять и шесть. Не волнуйтесь, я подожду. Пока вы заняты, я приготовлю себе попкорн.

Поп. Поп-поп. Поп-поп-поп. Поп. ПОП!

Что, уже готовы? Наверное, спешили и читали невнимательно. Вернитесь и перечитайте еще раз. Хрум. Хрум-хрум. Хрум-хрум-хрум. Хрум. Трум.

Ну ладно, уже лучше. Вы должны были прочитать о:

1) рыбных палочках,

2) способах борьбы с Библиотекарями,

3) психиатрических лечебницах, за которыми на деле скрываются церкви.

Связь между этими тремя идеями уже должна быть вам очевидна.

Сократ.

Сократ был забавным парнишкой родом из Древней Греции, который прославился тем, что постоянно забывал вести записи, а еще своими криками «Смотрите-ка, я философ!» прямо посреди зоны «Философия запрещена». (Впоследствии его заставили взять свои слова обратно. Предварительно приправив их ядом.)

Сократ изобрел одну важную вещь — вопросы. Все верно — до Сократа ни в одном языке мира не было вопросительных предложений. Разговоры происходили примерно так:

Блёрг: «Блин, вот был бы способ обратиться к Грагу и выяснить, как его самочувствие».

Граг: «По тону твоему голоса я вижу, что тебя интересует мое здоровье. И раз уж я только что уронил этот камень себе на ногу, то хотел бы попросить тебя помочь».

Блёрг: «Увы, хотя наш язык уже обзавелся повелительным наклонением, вопросительные формы нам пока что неизвестны. Если бы только можно было как-то по-простому облегчить нашу беседу».

Граг: «Насколько я вижу, твою голову пытается откусить птеродактиль».

Блёрг: «А ты прав. Ой».

К счастью, однажды на планете появился Сократ, который изобрел вопросы, дав людям вроде Блёрга и Грага возможность говорить на чуть менее неуклюжем языке.

Ну ладно, ладно, соврал я. Вопрос — отнюдь не изобретение Сократа. Тем не менее, этот человек популяризировал вопросы, используя так называемый сократовский метод. Помимо этого, он учил людей задавать вопросы по любому поводу. И ничего не принимать на веру.

Спрашивать. Удивляться. Размышлять.

Это и есть четвертый способ помочь нам в борьбе с Библиотекарями. А, и еще купить как можно больше моих книг (Или я об это уже упоминал?)

— Так что за принц решил устроить эту вечеринку? — спросил я, пока мы с Фолсомом и Гималайей ехали в карете.

— Сын Верховного короля, — ответил Фолсом. — Райкерс Дартмур. Из семи корон я бы дал ему пять с половиной. Он симпатичен и доброжелателен, но ему недостает отцовской проницательности.

Я уже какое-то время пытался понять, почему Фолсом все вот так оценивает. И тогда я спросил: «Почему ты постоянно все вот так оцениваешь?» (Спасибо, Сократ!)

— Мм? — произнес Фолсом. — О, ну, я же все-таки критик.

— Серьезно?

Он с гордостью кивнул.

— Главный литературный критик «Нальхаллского ежедневника» и их же штатный драматург!

Следовало догадаться. Как я уже говорил, все Смедри так или иначе заняты на поприще умственного труда. Но случай с Фолсомом был худшим из всех. Я отвернулся, почувствовав неожиданный прилив стыда.

— Битые Стекла! — выругался Фолсом. — Ну почему люди все время так себя ведут, стоит им узнать, чем именно я занимаюсь?

— Так — это как? — спросил я, стараясь не подавать вида, будто я подаю какой-то там вид.

— Когда рядом критик, люди тут же начинают беспокоиться, — пожаловался Фолсом. — Неужели так сложно понять, что если они не ведут себя как обычно, мы просто не сможем дать им правильную оценку?

— Оценку? — взвизгнул я. — Ты меня оцениваешь?

— Ну, да, — признался Фолсом. — Все это делают. Просто у нас, критиков, есть необходимая подготовка, чтобы говорить об этом вслух.

Это ситуацию не спасло. Даже наоборот, еще больше меня смутило. Я опустил глаза на экземпляр «Алькатраса Смедри и гаечного ключа». Пытался ли Фолсом оценить, как сильно я походил на героя из книги?

— Ой, да не принимай ты это так близко к сердцу, — сказала Гималайя. Она сидела рядом со мной — так близко, что мне было неловко, учитывая, как мало я ей доверял. Но ее голос звучал дружелюбно. Неужели это была какая-то уловка?

— Ты о чем?

— Книга, — ответила она, указав на роман. — Понимаю, тебя наверняка беспокоит, насколько глупой и банальной вышла эта история.

Я снова взглянул на обложку.

— Ну, даже не знаю, по-моему, все не так уж плохо…

— Алькатрас, в ней ты ездишь верхом на пылесосе.

— И только глянь, каким он был благородным жеребцом. Ну, или, эм, очень на него похож… — Часть меня, где-то в глубине души — очень глубоко, совсем рядом с начос, которые я съел на ужин несколько недель тому назад — понимала, что Гималайя права. Книжка и правда выглядела довольно глупо.

— Хорошо, что это экземпляр Фолсома, — добавила Гималайя. — Иначе каждый раз, как открываешь книгу, пришлось бы слушать эту кошмарную музыкальную тему. Фолсом вынимает пластинку с музыкой.

— И с какой стати ему это делать? — разочарованно спросил я. «Стоп, а у меня что, есть музыкальная тема?»

— Так, — произнес Фолсом. — Вот мы и на месте!

Я оторвался от книжки в тот момент, когда карета притормозила у высоченного красного замка. Перед ним располагалась широкая зеленая лужайка (на таких обычно устанавливают статуи людей с недостающими частями тела), а у входа была припаркована целая уйма карет. Кучер подвез нас прямо к парадным воротам, где стояло несколько мужчин в белой униформе — по виду довольно-таки похожих на дворецких.