Каторжанка (СИ) - Брэйн Даниэль - Страница 5

Паспорт мой отец рассчитывал вручить только моему новому мужу. Чтобы не видеть меня больше никогда.

Я открыла ящик бюро, надеясь что-то там обнаружить — мешочек или кисет, что тут в ходу у аристократок? Но графиня Дитрих не курила, зато мешочек я сразу нашла — с какими-то солями, пахнущими лавандой и перцем, маленький, но для колец и серег его было достаточно. Я вытряхнула соли прямо в ящик и тут же расчихалась от запаха, из глаз брызнули слезы, но медлить было некогда, и я покидала в мешок драгоценную мелочь, а все, что крупнее — браслеты, цепочки, какие-то броши — связала в узелок из обнаруженного среди платьев шелкового платка.

В шкатулке осталась одна-единственная крупная вещь, и я не знала, что мне с ней делать. Она озадачила меня: браслет, дутый, похожий на подделки, которые впаривали туристкам в Египте и Турции, из слишком светлого золота, да и золота ли, и в нем недоставало огромного камня. Куда он делся? Если камень драгоценный, то такого размера он должен стоить очень немало, на что Аглая потратила вырученные от продажи деньги? На заговор? Заговоры на одной идее не держатся. Подозрения графа верны?

Я не услышала, как вернулась моя… — кто? Надсмотрщица? Служанка?

— И не просите, даже не думайте, — услышала я внезапно и обругала себя последними словами. Если бы в комнату зашел кто-то другой? — Ваше сиятельство, просто не думайте, погубите себя и меня.

Я обернулась. Женщина держала в руках ворох платьев, к моему облегчению, на вид действительно теплых, и смотрела на меня очень испуганно.

— Брось это туда, и где ужин? — отрывисто спросила я. Узнать у нее, где камень и с чем связаны ее слова? — Сколько этот браслет может стоить, как думаешь?

Она вздохнула. Я задала ей одновременно слишком много вопросов и задач, но ослушаться меня она опасалась. Она покачала головой, положила платья так, чтобы их не смогли заметить те, кто принесет ужин, — с другой стороны моей кровати, ближе к окну, протянула руку, я в ответ протянула браслет, но она не взяла.

— Ничего он не стоит, ваше сиятельство. Золото как золото, еще и беленое, чтобы силу держать в узде. Кто купит такую вещь, разве что на черных дворах, но и дадут там мало. Оставьте его, — посоветовала она, не догадываясь, что запутала меня еще больше. — И это, — она указала на собранные побрякушки, — спрячьте, не ровен час, увидят.

Я согласилась и кинула узелок и мешочек в бюро, а браслет вернула на место. В шкатулке оставались несколько тонких цепочек — слишком тонких, чтобы их вообще принимать во внимание. Я подошла к кровати и начала разбирать платья, юбки, панталоны и верхние кофты-куртки, почти как моя, но грубее, плотнее и однозначно теплее.

Я сознавала, что ради меня эта женщина идет на огромные жертвы. Вполне вероятно, она оставалась при графском доме лишь потому, что здесь была я — обитала где-то в шаговой доступности, и моя служанка могла мне потребоваться в любую минуту. Теперь меня вышибут вон, и она тоже лишится теплого места и вряд ли сможет купить себе новые теплые вещи. Впрочем, они не были новыми, их носили часто и много и редко стирали, они пропахли застарелым тяжким потом и сладкими дешевыми духами, они были мне велики, но велико не мало и можно надеть одно под другое.

— Не берите это, ваше сиятельство, — женщина склонилась надо мной. — Грубая шерсть, вы изранитесь. И большая она вам.

Я отложила в сторону рубашку, больше всего похожую на обычный лонгслив, только вязаный, такие же панталоны длиной ниже колен, а мне они как раз будут по щиколотку, длинные гетры — моя спасительница едва не завыла.

— Что? — удивилась я.

— Да как же возможно, — она опять приложила пальцы к векам, — вы же барыня! Вы же графиня, Аглая Платоновна! А это бабье исподнее!

— Зато теплое, — отрезала я, с содроганием вспомнив, как чуть не умерла от холода на улице. — В шкатулке остались цепочки, возьми себе как плату. А это все я забираю. И платья мои тоже возьми.

Я подняла голову. Женщина смотрела на меня обиженно, и я пожала плечами. У нее товар, я купец, у меня нет времени заниматься чужими задетыми чувствами. Но я ошиблась — причина ее обиды была не в эмоциях.

— Не могу, ваше сиятельство. Ежели кто опознает вашу вещь, меня запорят до смерти. Воля ваша и все это ваше, но ничего не возьму. Всевидящий вам судья.

Ах ты дрянь, еще и виноватой меня выставляешь!

— Ужин где? — рявкнула я и тут же пожалела о своей вспышке. Эта женщина не причастна к тому, что со мной произошло.

Но откуда я это знаю? Слишком рано мне раздавать индульгенции. Я будто смотрю интригующий фильм не с начала, только вот разобраться в сюжетных хитросплетениях необходимо мне еще до того, как кто-то решит, что этому персонажу пора проваливать из проекта. На плаху или на виселицу.

— Готовят, ваше сиятельство, — ответила она, ничуть не смутившись. — Так вы ужинаете под полночь, так пока все будет сделано…

Я поняла, что мне не суждено поесть перед тем, как вылезать на холод, и жестом подозвала женщину к себе.

— Помоги мне переодеться.

Неудивительно, что я так мерзла. Моя курточка была шелковой, отороченной мехом и на подкладке, но тонкой настолько, что я никогда не надела бы ее даже при пятнадцати градусах летом или поздней весной. Из какой ткани пошили платье, я не поняла, или атлас, или такой вид бархата, но юбка была тяжелая, и я не постеснялась, наклонилась узнать почему. В подол зашили камешки… Я вздохнула и выругалась про себя. Под платьем были тонкая шелковая рубашка и корсет.

— Снимай это, — приказала я, наконец осознав, что на меня давило все это время, и задав себе новый, не самый приятный вопрос. Тело графини Дитрих оказалось к корсету привычным, но если так мерзла я, Юлия Гуревич, а я прекрасно знала за собой эту особенность, и в то же время за исключением неловкой ходьбы в длинной юбке я не испытывала неудобств, в том числе и из-за корсета, значит ли это, что Аглая Дитрих так же страдала от холода и, видимо, просто молчала? Или она была приучена к холоду и мое тело — не вполне ее тело, и где заканчивается одно и начинается другое?

— Как снимать? — ахнула женщина.

— Просто!

Речь графини Дитрих изменилась, подумала я. И манеры, и мысли. Кто-то это заметит и спишет на заговор, его раскрытие, суд, казнь и ссылку. Если я… нет, невозможно допустить, что кому-то придет в голову заподозрить, что в теле Аглаи Дитрих другой человек. Насколько я знала, во все времена с такими идеями люди могли попасть только к душеведу, и помогай Всевидящий тому, кто окажется не в моем милосердном двадцать первом веке.

Фигура у графини была девичья, юная, с тонкой талией и широкими бедрами, и, что меня приятно удивило, у нее была пышная грудь. Я прислушалась к ощущениям, по опыту клиенток отлично зная, что большая грудь — это не только эффектно, но и тяжело, но тело Аглаи Дитрих к этому весу привыкло. Если в какой-то момент тело и восприятие Юлии Гуревич начнут одерживать верх, мне придется несладко. Потом меня кольнула мысль — Аглая замужняя. Может ли быть, что она уже в положении и не знает об этом? Или знает, но никто не в курсе, кроме нее?..

Вне зависимости от сроков мне придется рожать, потому что альтернатива — бабка со спицей, и умереть от ее умений шансы выше, чем от родов. И лучше рожать подальше отсюда, где тепло, сытно и безопасно. Чем скорее я доберусь до юга, тем… что? Я загадываю так далеко, не стоит ли сначала узнать, что со мной происходит, не с Аглаей, а с Юлией, и есть ли возможность снова вернуться в свое тело, пусть покалеченное, изуродованное, но свое?

На меня надели холщовую рубаху, сверху вязаный лонгслив, помогли натянуть панталоны и гетры. Все было мне велико, лонгслив закрывал бедра, рукава пришлось подворачивать, но меня лишь радовало, что увеличивается количество слоев. Панталоны женщина затянула веревкой на талии — предусмотрительно, хмыкнула я. Одежду здесь берегли и не избавлялись, чуть похудев или поправившись. Затем на мне оказалась длинная грубая юбка, и на мое счастье, прислуга носила юбки до середины голени, так что я, хоть и мела подолом пол, все же могла передвигаться.