Боярыня (СИ) - Брэйн Даниэль - Страница 24

— Любо, — кивнула я. — Усердие твое похвально. Нашел что, дьяк, или так, чтобы я ее императорскому величеству челобитную на тебя не подала, проведать зашел?

Запас пафосных слов, приличествующих эпохе и моменту, и без того ограниченный, у меня стремительно иссякал. Пришлось замолчать и выжидательно уставиться на дьяка, который нет-нет да и зыркал в сторону…

Я увидела, куда он постоянно посматривает, и лишь многолетняя закалка позволила мне сохранить внешнюю бесстрастность. Какого черта ты, дьяк, косишься на сундук, каким медом тебе там мазано? Или ты отыскал то же, что и я, только раньше? Следы чернил на книге? Ах ты сукин сын…

— Ну, — повелела я и села так, чтобы гипнотизировать сундук Воронину оказалось несподручно — или он должен был каждый раз сворачивать шею. Вот что я и сама бы сделала с удовольствием — свернула ему шею, потому что толку от этого сыскаря — с гулькин нос, а вреда может выйти немерено. — Рассказывай, дьяк, послушаю тебя.

— Не гневайся, боярыня Головина, обыскал я твои палаты, — Воронин повернулся ко мне лицом, и не то чтобы его всерьез обеспокоила невозможность таращиться на сундук. — Искал я, что князь светлейший велел, а ему ее величество повелели. И не нашел.

— Что думаешь об этом, дьяк?

Соврет, конечно. Он не совсем дурак, чтобы со мной откровенничать. Но притворяется плохо, его подмывает рявкнуть на меня, а он будто просить явился и все это — предисловие. Нудное, непонятное, пнуть бы его, но нельзя, не поймут.

— Про казну помышляешь? — напрямик спросила я. — Что боярина Фадея Никитича за розыск расхитителя казны императорской жизни лишили?

— Так нет, — Воронин отозвался сразу и без затруднений, — боярин Фадей Никитич, да примут его Пятеро, указы о наказаниях да государевой службе писал. Где он, а где казна-то, ты, боярыня, верно, попутала.

Любопытно, значит, эта версия несостоятельна, раз мой покойный супруг занимался законотворчеством и к финансам и розыску отношения не имел. Но если он в своих указах зверствовал, может, месть? Люди любят.

— А мог его кто по злобе на указ какой жизни лишить?

Может, он даст мне наводку, что мог мой муж писать в тот вечер? Но зачем ему для этого была нужна я?

А что если, мелькнула у меня мысль, глупенькая с виду юная супруга и подавала боярину гениальные государственные идеи? Версия на грани фантастики, а дьяк, зараза такая, уверенно помотал головой.

— За что же жизни лишать, боярыня, когда он четвертование вымарал? — изумился Воронин. — Мол, то люто, просвещенной государыне негоже. А от ста плетей злочинец, может, и не помрет.

Супруга взяла и подослала убийц, скривила я губы в насмешке не то сама над собой, не то над сценариями блокбастеров. Чтобы помер, так гарантированно, а то сто плетей и впрямь переживет. Но мне за такой финал сериала не заплатят здесь ни гроша — а вот жизни лишить всяко могут.

— Так что, дьяк? — спросила я уже совершенно серьезно. — Меня вдовой оставили, дочь мою, боярышню Головину, сиротой. Фадей Никитич ее и не увидел и она отца не узнает. — А могла бы и не родиться вовсе. — Дом обыскал, челядь допросил. — Я об этом не знаю, но вдруг. И на сундук все равно обернуться пытаешься. — Говори, или велю тебя гнать, а владычице скажу, чтобы на дознание кого поопытнее поставила.

Кажется, я хозяйка положения, но именно: мне кажется. Мой не слишком уверенный напор для Воронина так, увертюра. Легко обмануться, черт возьми.

Мне бы больше понимания, какие вопросы вызовут у него отклик, а какие — недоумение, что могла знать боярыня, а что нет, и какие меры им здесь знакомы…

— Подозреваешь кого?

— Да как? — пожал плечами Воронин. — Челядь твоя знать ничего не знает, а допросить — указа такого нет.

Что?..

— Как это нет? — переспросила я.

— Так люди твои подневольные, — пояснил дьяк, смущенно хлопнув глазами. — Какой, боярыня, указ может быть, чтобы государев человек твою лавку разломал или, — все-таки снова сундук, — сундук порубил? На то только твоя воля быть может. Скажешь — так тому быть, а чинить увечья дворовым людям твоим без твоего слова не можно никак.

Ах ты…

— Скажи, кого подозреваешь, выдам его тебе, — сквозь зубы выдавила я, переварив его витиеватую реплику. То есть потащить на дыбу человека вольного — запросто, потому что таков указ государев, а отволочь к палачу дворового человека без воли хозяина уже никак. Вассал моего вассала на местный лад. И кем проще быть в это время?

Воронин застенчиво потоптался на месте, изображая черт его разберет что. Знаю, что тебе нужно, но ты туда без меня не сунешься, подумала я, и что ты скажешь сейчас мне в ответ, ответить тебе на такую провокацию надо!

Или не надо.

— Не затем я пришел, боярыня Головина, чтобы людей твоих на дыбу забрать, — наконец изрек он, зачем-то мне поклонившись. Перья шляпы изысканно подмели пол. — Просьба у меня.

— Ну проси, — ах, теперь и я в роли владычицы. Не то чтобы мне нравилось, когда меня о чем-то просили. Развращает это людей, все им мало становится.

— Отдай за меня боярышню Головину. Скажи, что отдашь, пришлю сватов.

Бесконечную секунду я молчала, пытаясь понять — я ослышалась или дьяк совершенно забыл берега. Но нет, им были сказаны целых две фразы…

И я хохотала так, что даже не удосужилась подумать — прилично ли, допустимо ли, не преступно ли, в конце-то концов. Кика моя съехала, я нахлобучила ее обратно, как лесоруб ушанку, из глаз текли слезы, а Воронин — нет, он оставался серьезен и пережидал мою истерику с потрясающим самообладанием.

Может, ему не впервой? Может, он по всем местным боярам прошелся уже с этим выгодным предложением?

Но наслаждаться собственным смехом долго я не могла. Делу время, потехе час.

— Что, дьяк, — всхлипывая, проговорила я, — чай, обидела я тебя?

— Нет, боярыня. Могла бы взашей прогнать.

А он неглуп.

— Могла бы, — признала я и утерла слезу, потом подумала и поправила кику, потому что, кажется, имела я вид лихой и придурковатый. — Значит, боярышню Головину решил сватать. Считать умеешь, дьяк?

Воронин кивнул. Я никак не могла взять в толк — он понимает, насколько его предложение абсурдно? Не может не понимать, он слишком хорошо держится для человека, который стал поводом для насмешек. Пусть этому свидетелей не было, все равно.

— Тогда считай, — повелела я, — сколько лет тебе будет и сколько невесте, когда она в возраст войдет. Ну, у тебя срока хватит, чтобы и титул себе выслужить, и состояние нажить. Не считаешь же, что я за тебя как есть, за голодранца, боярышню-дочь отдам?

Допустим, нет у меня никакой дочери, но Воронин об этом не знает.

— Дочь, боярыня? — переспросил он, и до меня дошло, что смеялась я над чем-то неправильным. — Помилуйте Пятеро. Падчерица твоя.

— Ах вот… ладно, — я потрясла головой. Лучше бы ты, служивый, продолжал про поиск злодея. — Ладно. Девки перестарки давно обе. Сироты. Кроме меня, никого у них больше нет. — Я, опять не подумав, можно ли так или нет, наклонилась вперед, уперла локти в стол и пристроила подбородок на сплетенные пальцы. Речь от этого у меня стала немного невнятной, но наплевать. — Думаешь, приданое за падчерицей дам.

Если бы он начал юлить, я бы точно приказала его сей момент вышвырнуть. Но Воронин кивнул.

— Дам, конечно… — Повидал Анну, пока осматривал дом? Возможно, вряд ли обе сестры покидали дом часто, разве что в церковь, но мог ли дьяк видеть их там? — Значит, виделся с Анной, ну, а она к тебе как? Неволить ее не буду.

Я сдвинула брови, шутки кончились. Выдавать замуж против воли кого бы то ни было я не намерена, какими бы преимуществами — а какими, кстати? — для меня это ни обернулось. Воронин лишь поклонился, но ничего не ответил.

— Ловок, ловок, — покачала я головой. — Приходишь в дом обвинить хозяйку его в супостатстве, пока тело хозяина еще не остыло, затем с обыском являешься, затем сватов готов заслать. Юн и ловок. Лиха беда начало, человече государев, этак лет через десять ты за престолом владычицы встанешь и начнешь ей на ухо нашептывать? Только ли в деньгах дело, дьяк? А если я за Анной старый сарай, свинью и горсть монет дам, что скажешь?