Сага о бескрылых (СИ) - Валин Юрий Павлович - Страница 38

На этом удача оборотнихи-шпионки и закончилась. За забором по мощеной мостовой протопало несколько человек, у скрытых ненормальными кустами ворот, послышался разговор — тревожные вестники от невольничьих загонов прибежали. Сейчас начнется…

Путь отхода Лоуд уже наметила: сначала между деревьями и кустиками с крупными цветами, потом по тропинке, выложенной камнями, за угол и ниже, к морю. Пробиваться через стены никакого желания у оборотня не имелось, да и ждать далее неблагоразумно. Правда, на углу стоял часовой, но он всего лишь человек.

Взяв облик поудачнее, Лоуд двинулась вдоль дома. По пути сорвала цветок — припёротый стебель больно уколол палец. Пахло от огромного бордового бутона почему-то обычной розой. Но не бывает же таких крупных роз? Удивляясь и стараясь не цеплять подолом колючие кусты, оборотень плыла по тропинке. Вот всем хорош облик красавицы, столь восхитивший прыгучего жреца, но поступь неспешной плавности требует. У ворот заговорили громче — на ругань перешли…

Часовой смотрел в сторону ворот, скромно ступающую красавицу заметил с опозданием. Уставился, не веря своим глазам. Магия, чудо и вообще полное волшебство, пусть и не очень сисястое. Лоуд, играя розой (Белоспинный нож, развернутый клинком к локтю и прикрытый рукавом, ждал) прошла в шаге от воина. Тот, бритый и молодой, пялился, словно ничего прекраснее сроду не видел. Рот раскрыл:

— А…

Оборотень обернулась, нахмурила тонкие бровь, погрозила герою цветком. Страж медленно закрыл рот, только вослед смотрел, следил как тесно-синий шелк подола платья дорожку заметает.

Тропинка плавным изгибом спускалась к берегу, по правую руку светлело строение, за ним угадывался забор — все это хозяйство оборотню не очень требовалось, зачем часовых смущать? Лоуд взяла левее, зацепилась подолом за колючки, но вышла к уступу, выложенному мозаикой. Дальше начинались пристани, доносился скрип снастей и плеск волн. Собственно, крошечная пристань имелась и здесь: настил, прикрытый скалой на относительном мелководье, рядом лежали вытащенные на песок лодочки — крошечные, словно не для дела построенные, а для забавы. Еще одна лодка покачивалась у настила, оттуда странные шорохи доносились. Оборотень удивилась: уж не завел ли здешний домовитый хозяин себе раба-тритона для особых морских игрищ?

Нет, все проще оказалось.

— Грешите, ублёвое племя? — вполголоса поинтересовалась Лоуд.

Подскочили с плаща, разостланного в лодке, воин свою тунику одергивал, девица нагую грудь прикрывала.

— Стыда не ведаете, — печально констатировала оборотень, придержала подол и легко спрыгнула в лодку. Суденышко качнулось, роза упала на колени девки, нож с радостным хрустом вошел в глаз любовника-героя — воин лишь вздрогнул и запрокинулся. Лоуд успела стиснуть горло собравшейся завопить подруге покойника…

Пришлось придушить — девка ослабла, перестала биться. Лоуд отвернула смазливое девичье личико в сторону моря, заставила на Луну взглянуть и Темной Сестре взмолиться, лезвие у горла прочувствовать. Вопросы начала задавать. Ну, мозгов у служанки имелось куда поменьше чем у пустоголового оборотня, да и смерти шмонда боялась глупо, до судорог. Собственно, разговоры разговаривать и времени не было — у дома суматоха нарастала, оружием уже бряцали. Сейчас хватятся героя, что сейчас изумленно и слепо борт лодки разглядывает.

— Отпусти! — взмолилась девка. — Я все сделаю, никому не скажу!

Лоуд улыбнулась. Можно и оставить. Сказке о черноволосой красавице, что с ножичком и розой гуляет, мало кто поверит, пусть даже под пыткой служанка с часовым в один голос о том визжать будут. Но если людей живыми оставлять, то какой смысл в дарковом бытии?

— Со мной пойдешь, — прошептала Лоуд.

— Я плавать не умею!

— Так и не надо…

Служанка за борт пыталась уцепиться, но какая сила в человечьем неумелом теле? Плеснула вода соленая, вместе пошли ко дну. Лоуд обхватывала руками и ногами бьющееся тело жертвы, смотрела вверх: лунный свет смешивался с сиянием факелов и фонарей — видимо, на всплеск охранники поспешили. Играли волны и огонь тенями, в глубину оранжевый блеск пытался заглянуть, камнями и водорослями полюбоваться. Прекрасно море — истинный дом бродячего рода коки-тэно, ну как эту соленую прохладу не любить?

Окончательно смирилась служанка, легла на дно — мелкие черноперки озадаченно в стороны брызнули, подол туники целомудренно колени молодой шмонде прикрыл — море оно такое, уж слишком милосердное…

Лоуд отплыла подальше в тень скалы, обвязала бедро тонким шнурком, продетым в кольцо нижнего конца ножен Белоспинного — болтаться не будет, вспомнила пустоголовая как в море плавать нужно. На берегу еще перекликались — наверное, мертвеца в лодке нашли. Вдруг подумают, что его возлюбленная прирезала? Вот забавно получится. Жаль, не слышно ничего.

Оборотень, улыбаясь, поплыла к выходу из бухты. Забавная ночь выдалась, будет что вспомнить. Нож к бедру словно прилип, зато плеть, обернутая вокруг шеи, норовила развязаться. Вот жизнь смешная — вечно в ней что-то мешает.

Грузчик где-то бродил, а может и сама оборотень слегка заплутала. С моря все выглядит иначе, силуэты прибрежных скал узнать трудно. Была, кстати, в этом некая загадка: должна была знать этот берег пустоголовая дарк, но почему-то не знала. Ведь только с севера к Хиссису, да и к южному, богатому нэком и иными чудесными радостями Сюмболо, можно приплыть. Но не плавала вдоль этих берегов Лоуд, голову на отсечение дать можно. Откуда же пришла? Прямо из океана? Едва ли, океанские плавания забава запоминающаяся, в голову многое важное вернулось, но этого там точно не имелось.

Размышляя и подрагивая от подступающей боли в мышцах и ночного холода (Белоспинный отличный друг, но греет только в развлечении) Лоуд побродила по откосам и села дожидаться рассвета.

Грузчик появился в первой серости рассвета. Вытряхнул из мешка одежду, заметил:

— Далековато. Ближе к Сарапу искал.

— Дрянной поселок, — сказала Лоуд, натягивая штаны. — Тесный. Нэка налей — ноги уже болят.

— Налью, — десятник достал флягу и мерку. — Так-то ты неплохо выглядишь.

Оборотень мигом вспомнила личину толстухи, расселась на камне обрюзгшей грудой, умирающе вывалила язык.

— Я и говорю — шибко весела, — не одобрил Укс.

— Не, тяжеловато, — вздохнула оборотень. — Будет у нас с пойлом проблема.

— Решим. Рассказывай, что да как.

Лоуд рассказала. Обычно Грузчик вопросов мало задавал, предпочитал по мере обдумывания спрашивать. Сейчас только кинул и сказал:

— Двинулись. А то в городе соскучатся.

Шли по тропе, когда десятник показал запыленную косточку:

— У дороги нашел. Знаешь, что это такое?

Лоуд фыркнула:

— Если не старый козий орешек, то уж точно косточка от оливки. А что?

— Значит, знаешь, — Грузчик помолчал. — А в Сюмболо оливы не растут. И в Хиссисе я их не видел.

Оборотень догадалась, что умный Грузчик об оливах только по легендам и сказкам раньше знал. Видят боги, если человеку крылья дать, он не совсем дарком станет. Туповато было племя боредов. С такими крыльями и свободой отчего ж мир не посмотреть⁈ Сидели сиднем на своем «хвосте мира», дожидались холощения. Ну, об этом десятнику лучше не напоминать.

— Наверное, негде здесь Хиссису оливы выращивать. Или ленятся, припёрки зажравшиеся. Дальше к северо-западу и оливы, и масло оливковое. Не такое уж дорогое. Зато здесь, у этого Шлюмана розы растут в два кулака величиной — я сама видела. Наверное, рабьим дерьмом удобряют. Но жутко красиво.

— Розы? — равнодушно переспросил Укс. — Что с них толку? Хотя… Вот приходят к нам эти Пришлые, цветы выращивают, всякое тряпье и нэк выдумывают. Ты задумывалась, откуда они все знают? Мудрости в них как в той последней храмовой шмонде, поди ты…

— Нам же лучше. Вырежем их подчистую, потом я об их уме неспешно поразмыслю.