Лесной бродяга - Ферри Габриэль - Страница 19

• Предыдущая
• 19/166
• Следующая

Известно, что животные кошачьей породы мучительнее многих переносят жажду вследствие малых размеров их слюнных желез, но вместе с тем они отличаются удивительной осторожностью. Поэтому оба ягуара старались пока избежать столкновения с человеком, стремясь поскорее напиться, чтобы утолись вслед за тем свой голод, а потому, несмотря на уверения охотников, нашим путешественникам довелось переживать тягостные минуты, вероятно, показавшиеся им вечностью.

Мы предоставим их на некоторое время своей судьбе и займемся нашими охотниками, положение которых было несравненно опаснее, а потому должно внушать нам больше интереса и сочувствия.

Луна стояла еще довольно низко над горизонтом, и лучи ее не проникали в глубину ложбины, казавшейся еще чернее в сравнении с освещенной поляной. Во мраке едва угадывались фигуры охотников, ожидавших встречи с могучими хищниками; курки винтовок были взведены, в зубах они держали ножи, сами крепко прислонившись спинами друг к другу и уперев одно колено в землю. Такое положение придавало им более устойчивости в случае нападения зверя, но, по правде говоря, вряд ли даже африканский лев смог бы опрокинуть такого геркулеса, каковым являлся первый охотник. Кроме того, стоя спиной к спине они наблюдали за всем отделявшим ягуаров от воды пространством.

Через несколько мгновений оставшиеся на поляне путешественники заметили между деревьев горящие зрачки и гибкие тела хищников, которые то ползли по земле, то отделялись от нее сильным прыжком; вид громадных зверей мог заставить трепетать самое храброе сердце. Гибкие, как лианы, с горящими фосфорическим огнем глазами, напоминавшими исполинских светляков, оба зверя неслышно, но быстро подвигались вперед. Спрятанные в глубине ложбины охотники не могли еще видеть ягуаров, но знали об их приближении по глухому рычанию, которое те не могли удержать, чуя близость людей и испытывая сладострастное чувство от запаха желанной влаги.

Несмотря на приближающуюся опасность, охотники не шелохнулись и продолжали стоять, как каменные истуканы; ружья не дрогнули в их руках, а между тем они подвергались смертельному риску.

Следовало обладать безумной отвагой и верой в собственную сноровку, чтобы, не дрогнув, ожидать нападения разъяренного жаждой опасного врага. Любая не смертельная рана, нанесенная ягуару, могла стоить жизни смельчакам.

В глубине этой тесной ложбины им оставалось или умереть, или победить!

Наши путешественники, ожидая приближения схватки, при которой были вынуждены присутствовать помимо собственной воли, вдруг заметили, что оба ягуара внезапно остановились, как охотничьи собаки, делающие стойку.

Из их глоток вырвалось яростное рычание: они почуяли близость новых, ранее не замеченных ими врагов.

Оба хищники замерли буквально в нескольких шагах от водоема, они припали к земле и вытянулись во всю длину своих почти семифутовых тел, несколько мгновений они лежали неподвижно, ударяя хвостами по бокам, что служило у них признаком ярости, затем одновременно могучим прыжком отделились на несколько футов от земли. Какой-то миг они казались висящими в воздухе, но в то же мгновение раздался выстрел, сопровождаемый тоскливым предсмертным ревом. Один из ягуаров, сраженный, так сказать, на лету, перевернулся в воздухе и тяжело рухнул на землю. Другой хищник одним прыжком очутился возле охотников. Тогда произошло что-то невообразимое… Человеческие крики слились с ревом зверя, и завязалась смертельная схватка. Снова грохнул выстрел, пронзительный рев разодрал тишину, — и все смолкло. Пораженные зрители могли лишь угадывать жуткие подробности разыгравшейся трагедии; они пришли в себя только при появлении первого охотника, к которому дружно бросились с расспросами.

— Вот видите, — сказал тот весело, — что значат две кентуккийские винтовки и нож в опытных руках!

Сперва темнота мешала путешественникам разглядеть что-либо, но вскоре они разглядели трупы двух громадных ягуаров, распростертые на земле, и второго охотника, обмывавшего глубокую царапину начинавшуюся у него за ухом, пересекавшую плечо и кончавшуюся на груди.

— Во всяком случае, — беззаботно заметил он, — нож гораздо надежнее когтей, можете сами убедиться!

Действительно, несмотря на то что полученная им рана была довольно глубока, во всяком случае, она не могла сравниться с ударом ножа, вспоровшего брюхо ягуару, у которого вывалились все внутренности. Первый же ягуар был сражен наповал: пуля угодила ему прямо между глаз.

— Нет ли поблизости какой-нибудь гасиенды, — спросил Дормёр, — где можно было бы продать пару великолепных тигровых шкур и шкуру пумы?

— Как не быть! — отвечал Бенито. — Мы как раз направляемся на гасиенду Дель-Венадо; она находится в семнадцати милях отсюда. Там у вас, наверное, купят все три шкуры по крайней мере по пяти пиастров, да, кроме того, еще дадут по десяти пиастров премии за каждого убитого зверя.

— Что ты думаешь об этом, приятель? Махнем-ка мы туда? — обратился один охотник к другому.

— Пожалуй, ведь сорок пять пиастров с земли не поднимешь, только сперва малость вздремнем, а утром двинемся к этой гасиенде! — отвечал второй охотник. — Думаю, что мы доберемся до нее раньше вас, — продолжал он, обращаясь к группе путешественников, — если вам не посчастливится поймать ваших лошадей, из которых, кажется, здесь ни одной не осталось.

— Не беспокойтесь о нас, — возразил старый вакеро, — мне не впервой приходится иметь дело с лошадьми, разбежавшимися от страху по лесу. Я еще не забыл своего старого ремесла; как только взойдет солнце, они все будут тут, а теперь, с позволения дона Эстебана, я возьму с собой своих товарищей и тотчас же отправлюсь на их поиски!

Тем временем путешественники оправились от страха и принялись снова разводить огонь, поскольку время близилось к полуночи. Затем слуги приступили к приготовлению прерванного ужина, и все вошло в обычную колею. Огонь весело потрескивал, от жарившегося барана несся приятный, раздражающий аппетит запах.

Не желая оставаться неблагодарными по отношению к двум храбрецам, оказавшим поистине неоценимую услугу, дон Эстебан и сенатор велели подозвать их к себе.

— Подойдите ближе, друзья! — проговорил сенатор. — Мы оценили по достоинству ваше мужество! Оно выше всяких похвал; разделите же наш скромный ужин и выпейте по стакану доброго каталонского вина. Оно подкрепит вас после тяжких трудов!

— Пустое! — промолвил старший охотник, подойдя к костру. — Велика ли заслуга прихлопнуть двух несчастных тигров? Другой дело, выйди мы победителями из битвы с индейцами команчами или сиу, об этом стоило бы потолковать! Во всяком случае, кусок жаркого хорош во всякое время: и до и после битвы. Иди-ка сюда, Дормёр! — добавил он.

— А вы, молодой человек, — обратился в свою очередь дон Эстебан к Тибурсио, все еще стоявшему поодаль. — Не желаете ли воспользоваться нашим гостеприимством вместе с этими достойными людьми?

Тибурсио молча принял приглашение испанца и подошел ближе к костру; в первый раз его лицо, освещенное костром, предстало перед взором дона Эстебана, который буквально пожирал его глазами.

Действительно, лицо Тибурсио Арельяно оказалось достойным внимания. Несмотря на то что в данную минуту оно выражало спокойную грусть, все в нем тем не менее обличало сильную и страстную натуру, тонкий нос с подвижными ноздрями, черные огненные глаза под густыми бровями, бледный цвет кожи, казавшийся матовым на фоне почти черной бороды, а главное, надменно приподнятая верхняя губа. Темно-каштановые вьющиеся волосы обрамляли его высокий лоб; он был высок и строен, широкие плечи и белые руки выражали силу, свойственную европейской расе. Выражение же грусти на лице несколько смягчало светившуюся в глазах неукротимую дикость потомка великой расы, заброшенного судьбой в пустыни Мексики.

«Какое удивительное сходство в лице и осанке с доном Хуаном де Медиана! — невольно подумал дон Эстебан, но ни одним движением не выразил своих мыслей, скрытых под маской холодного равнодушия. — Бесспорно, он его сын!»

• Предыдущая
• 19/166
• Следующая