Возмездие - Нуребэк Элизабет - Страница 32

— Я ничего не могу сделать, — отвечает он, — как бы ни хотел.

Потом он легко пожимает мне руку и выходит из комнаты для посещении.

Адриана бросает меня на ковер так, что из меня выходит весь дух. Я остаюсь лежать. Она откидывает со лба прядь седых волос и смотрит на меня:

— Вставай.

— Ты со мной слишком сурово.

— Это не сурово, Линда. Вставай.

Я поднимаюсь на ноги. Сгибаю колени и сжимаю руки. Держу их перед собой, думая о равновесии. Делаю глубокий вдох, быстрый шаг в сторону Адрианы и пытаюсь нанести удар ей в лицо. Она ускользает вправо, перехватывая мою руку, зажимает ее, я лечу по воздуху и снова приземляюсь на ковер. Закрыв глаза, я издаю громкий стон.

— Вот это было суровее, — говорит Адриана. — Но только чуть-чуть.

По ее словам, у той техники, которой она меня учит, нет названия. Это смесь различных боевых искусств. Не всегда у нее хватает сил тренироваться со мной по-настоящему, как сегодня. В остальных случаях я бегаю вдоль забора в прогулочном дворике. Хожу в зал и поднимаю штангу. Я стала сильнее, одежда на мне начала висеть, после стирки я взяла вещи на размер меньше. Я тренируюсь каждый день, это помогает держать под контролем мысли и чувства. Мысли об Алексе, о том, как он разрушил мою жизнь. Не хочу провести здесь больше ни одного дня, меня разъедает фрустрация из-за того, что я ничего не могу сделать.

Я поднимаюсь с пола и растягиваю спину. Снова сгибаю колени и сжимаю руки. Адриана посылает мне джеб[6], попадая по щеке, я не успеваю парировать — следует новый удар. Адриана движется влево, но вдруг неожиданно оказывается справа. Ее колено взлетает в сторону, выбивая из-под меня левую ногу. Схватив меня за руку, она тащит меня вбок, а потом решительно назад. Я снова теряю равновесие, но на этот раз срабатывают рефлексы, и я смягчаю падение рукой и ногами.

— Отлично, — говорит Адриана, съезжая по стене. — Стало быть, ты все же не безнадежна.

Она бледна, как простыня, я протягиваю ей бутылку с водой и сажусь рядом.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я.

— Встреча с адвокатом прошла не так, как ты надеялась, — говорит она, не отвечая на мой вопрос.

— Ему показалось, что нет достаточных оснований, чтобы даже взглянуть на дело, — отвечаю я.

— Что ты собираешься делать теперь?

— Не знаю. Но я хочу, чтобы Алекс испытал страдания, в точности как страдала я.

— Скажи, если тебе понадобится моя помощь.

Вид у нее измотанный, и я безо всяких слов понимаю, что ей хуже. Проклиная себя за то, что не заставила ее поберечь себя, я помогаю ей добраться до корпуса «С» и своей камеры.

— Есть способ, — бормочет Адриана, — …выбраться… Якоб… Он может… Если ты захочешь…

— Ты о чем? — спрашиваю я, но ответа не получаю.

В последующие дни я пытаюсь восстановить в памяти все разговоры с Алексом. Что он говорил и что в действительности имел в виду. Что означали разные взгляды, разные оттенки голоса. Мне необходимо выяснить, почему он убил Симона.

Я бью по боксерской груше в зале, проклиная Алекса Лагерберга. Проклиная тот день, когда мы встретились. Плачу, вспоминая, как он смотрел на меня, когда мы занимались любовью, но тут же вытираю слезы и проклинаю себя за то, что была такой доверчивой. Почему я позволила себе столько лет пребывать в апатии? Пока я сижу здесь, ничего не могу сделать. И я проклинаю систему, которая заперла меня тут и выкинула ключ.

Я нахожу только одного человека, который может мне помочь. И мне давно следовало бы протянуть ей руку.

Деревья за забором в зеленой дымке, на клумбах распустились цветы. Воздух теплый, на небе ни облачка, я поворачиваю лицо солнцу. Смотрю на окна лазарета, идя с охранником в корпус «А». Восемь месяцев назад я лежала там, желая, чтобы моя жизнь закончилась. Тогда я даже не предполагала, что нападение Анны приведет к тому, что я снова начну общаться с сестрой.

Микаэла одета в платье без рукавов и буквально сияет.

— Как у тебя дела? — спрашивает она. — Вид у тебя усталый.

— Более мягкий способ сказать, что я выгляжу ужасно? — улыбаюсь я. — Трудно обзавестись красивым загаром, когда тебе разрешается проводить на воздухе всего час в день. А вот ты очень красивая.

Я обнимаю ее.

— Что у тебя нового? — интересуется она.

— Я о многом думала в последнее время.

— Мамин агент с тобой связывался? — Микаэла садится на диван.

— Нет.

— Он снова наседает на меня, хочет забрать мамины вещи. Пластинки, платья, все.

— Я думала, он отказался от этой затеи.

— Он не отступится. Может быть, отдадим ему все, чтобы от него отвязаться? — Микаэла проводит рукой по лбу. — Все это просто стоит в квартире и собирает пыль. Кстати, может, тебе стоит и от нее избавиться? Наверное, дорого получается платить за пустую квартиру.

Для меня всегда было немыслимо впустить других людей в квартиру, где я сама так давно не бывала. Позволить им рыться в маминых вещах, забрать с собой что угодно из ее жизни без всякого моего участия. А избавиться от единственной устойчивой точки в жизни казалось непоправимым шагом.

Теперь я даже позволяю себе играть с мыслью, что еще вернусь туда.

— Он хочет на этом заработать, ничего больше, — усмехаюсь я.

Микаэла явно собирается сказать еще что-то, но замолкает.

— Подумать только, маме исполнилось бы семьдесят, — произносит она вместо этого. — По телевизору будут показывать документальный фильм о ней — не знаю, ты слышала об этом?

— Нет, не слышала.

— Все это устроил Хенри.

Микаэла водит пальцами по своему ожерелью и говорит, что мамы нет уже семь лет. Что она ушла так быстро — просто взяла и перестала дышать.

— Так развивается болезнь, — я поднимаюсь, выпиваю воды, беру салфетку и снова сажусь. — А тебя не было рядом.

Эти слова срываются с языка сами собой. Несмотря на те доверительные отношения, которые мы с Мика-элой пытаемся выстроить, во мне живет разочарование. Она смотрит на мои руки, рвущие салфетки на мелкие-мелкие части, и отводит взгляд.

— Какой смысл снова проговаривать все это сейчас? — вздыхает она. — Ты же знаешь, недостаточно было просто находиться рядом. Ты пожертвовала всей жизнью, всей своей личностью, чтобы сделать Кэти счастливой. На меньшее она не соглашалась.

Микаэла грустно улыбается.

— Почему ты так ненавидела маму? — спрашиваю я.

— Ненавидеть — слишком сильное слово. Но я не могла поклоняться ей так, как она требовала от других. Иногда мне хотелось быть частью той сплоченности, которая существовала между вами, но, когда я выросла, то порадовалась, что меня это обошло стороной.

Как обычно, моя сестра преувеличивает. Но конечно же она имеет право на свои воспоминания и свое представление о маме. И обо мне, если уж на то пошло. Меня огорчает, что в ней живут сомнения, что она не верит мне. Я пытаюсь улыбнуться, глядя на нее умоляюще.

— Микаэла, ты моя сестра, — говорю я. — Ты действительно веришь, что это я убила Симона?

— Если это была не ты, то кто тогда? — спрашивает Микаэла. — Как могло все расследование пойти вкривь и вкось?

— Я говорила об этом со своим адвокатом, — произношу я и ощущаю, каким напряженным звучит мой голос. Напомнив себе, что надо глубоко дышать и опустить плечи, я рассказываю, что прочла все материалы дела и обнаружила там несколько очень странных моментов. Я чувствую, что она склонна мне поверить — она, как и я, очень хочет, чтобы моя невиновность была доказана. Я пересказываю ей все то, что обсуждала с Лукасом Франке.

— По поводу Алекса Лагерберга есть много вопросов, — заканчиваю я. — Того мужчины, с которым я встречалась тогда. Я познакомила вас на вечеринке. Или — успела я вас познакомить? Не помню.

Микаэла смотрит на меня с приоткрытым ртом. В комнате слышится только наше дыхание.

— Я могу это доказать, — продолжаю я после паузы. — Тесс видела его в саду, когда он, по его утверждениям, спал.